На выезде из города в деревне Куровичи Зиберта уже ждали, и он с двумя бойцами чудом вырвался, убив майора полевой жандармерии Кантора и перестреляв патруль. Но машину немцы подбили, пришлось к линии фронта передвигаться пешком. И откуда было разведчикам знать, что фронт остановился.
Попали в отряд еврейской самообороны, которым командовал Олие Баум. Там Кузнецова снабдили картами, показали газеты, из которых Николай Иванович узнал, кого он убил во Львове.
Но в отряде было не отсидеться: свирепствовал тиф. Да и терпения пассивно ждать уже не оставалось. В отряде Кузнецов написал подробнейшее донесение — где, когда и кого уничтожил, подписался «Пух» (под таким псевдонимом его знали только в Центре люди Судоплатова). Положил отчет во внутренний карман кителя и с этим пакетом решил перейти линию фронта. Опять повторю: до чего же рискованно.
В направлении фронта группу Кузнецова повели проводники Марек Шпилька и мальчишка по имени Куба. Эмигрировавший в Израиль Куба рассказал об этом в 2006–2007 годах разыскавшему его исследователю Льву Моносову.
По словам Моносова, этот уже очень пожилой человек вел себя крайне осторожно. Создалось впечатление, будто трудился в израильской спецслужбе. Даже предупредил россиянина, что поведает обо всем, но категорически запретил приводить свою настоящую фамилию, просил называть его только Куба. Сам проводник лишь годы спустя узнал, что по приказу Баума вел к линии фронта Николая Кузнецова. Хотя твердо понимал: русоволосый в немецкой офицерской форме — советский разведчик.
Тот вел себя скромно, вежливо. Когда добрался с двумя спутниками до отряда самообороны, выглядел уставшим, истощенным. Еды никто из троих не просил, но было понятно — они очень изголодались. Кузнецов улегся на двухъярусных нарах наверху, хотя ему предлагали место внизу. Попросил бумагу и карандаш, сидел у стола, писал что-то, мы теперь знаем что, до ночи при свете тускловатой свечи. Говорил о чем-то с двумя партизанами Федором Приступой и Василием Дроздовым из «Победителей», тоже оказавшимися в отряде. Один из них болел тифом, думали, не выживет, но тот выдюжил.
У прошедших всю войну Приступы и Дроздова судьба сложилась трагически. Бандеровцы не давали жить мирной жизнью. Сколько же людей, не желавших иметь ничего общего с ОУН-УПА, было уничтожено. Можно предположить, что от их рук пали и Приступа с Дроздовым. Оба участвовали в выполнении сложнейших заданий, знали много, очень много о том, кто друг, а кто настоящий враг. Вскоре после войны Василий Дроздов бесследно исчез в районе села Боратын. А Федор Приступа погиб при загадочных, так и не выясненных обстоятельствах в автокатастрофе. Кто и как налетел на его мотоцикл, осталось неизвестно.
Но вернемся в год 1944-й. Перед уходом из отряда еврейской самообороны Кузнецов дал Олие Бауму расписку. Мол, в отряде приняли, напоили-накормили, отправляют по его просьбе в дорогу с проводниками. Грачев очень просил Баума передать Медведеву, что во Львове он задание выполнил и вместе с двумя товарищами по отряду во что бы то ни стало попытается перейти линию фронта, попасть к своим. Разведчику дали карты, по которым можно было как-то ориентироваться.
Был ли командир отряда еврейской самообороны на связи с Центром? Сказать сложно, похоже, отдельные поручения выполнял. Известно, что Медведев помогал таким отрядам самообороны, чем спас немало людей, обреченных фашистами на смерть. Отсюда и доброжелательный прием, Кузнецову со спутниками оказанный.
Они покинули отряд не 13 февраля 1944 года, как считалось раньше, а только 17-го. В тот день поднялась в лесу настоящая буря. И опытнейший разведчик Кузнецов понимал: уходить надо именно в пургу. Следы затеряются, да и кто сунется в лес в такую жуть. Проводники согласились.
И с 17 февраля по 8 марта 1944 года Кузнецов с двумя бойцами бродил по лесам с секретнейшим докладом. Ошибка? С первого взгляда — да. Но партизаны-медведевцы так не считали. Объясняли действия Кузнецова по-своему. У Николая Ивановича оставалось мало шансов выжить. Написал отчет, ибо понимал, что если даже эта бумага попадет в руки немцев, то все равно исход войны ясен и со временем обо всех его деяниях узнают свои. В конце концов так и произошло — Медведев отыскал отчет во Львове в захваченных Красной армией архивах нацистов.
А Бауму Кузнецов сказал, что если проводники выведут их поближе к фронту, то они с ребятами будут пробиваться. Или, может, пойдут в одно из сел, где его должны ожидать несколько партизан из «Победителей» с радисткой. Тогда постараются связаться с Большой землей и вызвать самолет.
Смерть в Боратыне — не только версия
Даже название местечка, куда спешил Кузнецов с двумя друзьями, пишется по-разному — Борятино, Баратино, будем считать, что Боратын. Рвался туда Николай Иванович не случайно. Именно в этом селе находился, как считал Кузнецов, зеленый маяк, там и должна была ждать его радистка Валентина Дроздова, направленная в Боратын из отряда Медведева. И откуда знать Кузнецову, что вспомогательная группа партизан во главе с Борисом Крутиковым (с ними была и радистка) попала в засаду — и нет теперь никакой радиостанции, да и Дроздова погибла. А партизан рассеяли. Выставить в селе маяк не удалось, какой уж тут вызов самолета.
Дмитрий Медведев писал, что с Кузнецовым условились: в случае, если с отрядом «Победители» встретиться не удастся, то все трое должны разыскать группу Крутикова и остаться с ней. Не выйдет — перейти самостоятельно линию фронта. Не получится — уйти в подполье и ждать прихода Красной армии. Николай Струтинский, соратник Кузнецова, считал главным виновным в неудаче Бориса Крутикова. Тот приказа не выполнил. Должен был обеспечить выход Кузнецова из Львова, охранять его в пути. Но ничего не получилось.
Что ж, у каждого есть право на собственное мнение, а уж у Николая Владимировича Струтинского — тем более.
И опять высказывается подозрение: группу и радистку выдал предатель — бандеровец.
Есть две версии смерти разведчика.
Первая: Кузнецов убит 2 марта 1944 года в бою с бандитами из УПА в лесу около села Белогородка Вербского (теперь Дубновского) района Ровенской области и похоронен в селе Мильче поблизости.
Вторая: Николай Иванович и его друзья погибли 9 марта 1944 года в селе Боратын Подкаменского (ныне Бродовского) района Львовской области в хате Степана Голубовича в схватке с бандеровцами. Чтобы не попасть в руки извергов живым, разведчик подорвал себя гранатой. Причем не противотанковой, как почему-то считалось раньше. Нет, подорвался «лимонкой». Николай Иванович постоянно брал эти гранаты на задания, они всегда были при нем и его группе.
И чем глубже вгрызаюсь я в трагическую историю Героя, тем ближе к истине видится мне вторая версия. Кроме телеграммы, отправленной немцами только 2 апреля 1944-го в Берлин о задержании, заметьте, «задержании трех советско-русских шпионов», никаких следов гибели Кузнецова в селе Белогородка обнаружено не было. Зато в телеграмме приводится обещание представителей УПА о том, что если немецкая «полиция безопасности согласится освободить госпожу Лебедь (жена одного из главарей УПА. — Н. Д.) с ребенком и ее родственниками, то группа ОУН-Бандера будет направлять мне гораздо большее количество осведомительного материала». Телеграмма подписана оберштурмбаннфюрером СС доктором Витиска.
Похоже, что бандеровцы, убившие Кузнецова, попытались затеять с немцами свою игру. В обмен на «задержанных» и найденный при одном из них (Кузнецове. — Н. Д.) отчет они хотели добиться поблажек для семейства Лебедя. Ведь Кузнецов, и бандиты это знали, был убит, а его секретное донесение находилось у них. Отсюда и сознательное временное смещение. Кузнецов нужен был службе безопасности — СД — живым. И, давая немцам надежды, что скоро они сами смогут допросить неуловимого Зиберта, бандеровцы затеяли торг. Вполне в их стиле и в позорном духе.
Именно эту телеграмму отыскал во львовских архивах Дмитрий Николаевич Медведев. Что и дало ему право написать в книге «Это было под Ровно» о гибели Кузнецова и двух его товарищей в селе Белогородка 2 марта 1944-го. Не мог же Медведев, нашедший телеграмму, предположить, что события развивались совсем по-иному. Свидетельства, добытые позже, уже после смерти Дмитрия Николаевича, не буду писать «опровергают», дают нам совершенно другую версию, но всего лишь версию, гибели его боевого друга.
Сила этой версии в документальности, в тщательной выверенности. Война закончилась, советские спецслужбы безопасности взялись за установление истины, имея на руках гораздо больше документов. Ведь как, к примеру, можно было допросить в 1944-м, даже в 1945 году еще не пойманных бандитов из УПА?
Мы же постараемся подробно восстановить трагические события, произошедшие в ночь на 9 марта 1944 года. С документальной точностью описывает их специальная оперативно-следственная группа чекистов из трех соседних районов Львовской области, расследовавшая с 1958 по 1961 год все обстоятельства гибели Кузнецова и его товарищей. Для этого были допрошены все оставшиеся в живых участники событий: и жители села, и к тому времени арестованные бандиты из УПА. Теперь можно огласить результаты расследования.
Николай Иванович Кузнецов в форме немецкого офицера, но с содранными погонами, Ян Станиславович Каминский и Иван Васильевич Белов добираются до Боратына. Выходят из леса. Подходят к хате на окраине села. Свет не горит, и двое, именно двое, стучат в дверь, затем в окно, и Степан Голубович их впускает. Хозяин запомнил дату точно: «Это было на женский праздник — 8 Марта 1944-го».
Тут, правда, возникает у меня сомнение. Мог ли знать простой крестьянин, живший в регионе, лишь незадолго до войны присоединенном к СССР, о таком празднике? И нет на это ответа. Может, узнал об этом после войны, когда давал показания. Привязка трагических событий к празднику 8 Марта в 1944 году достоверностью не блещет.
Но зато как точно описывает Голубович «гостей». В наблюдательности и памятливости ему не откажешь: «Оба были одеты в форму военнослужащих немецкой армии… Один из них был выше среднего роста, в возрасте 30–35 лет, лицо белое, волос русый, можно сказать несколько рыжеватый, бороду бреет, имел узкие усы. Его внешность была типична для немца. (По этому описанию в «немце» угадывается Кузнецов. —