ь вещи Абеля, тщательно проверили их перед отправкой. Но отправили.
Как и фотоаппараты «Экзакта» и «Лейка-М». Не та ли эта «Лейка», которую Фишер ввез в Штаты еще в 1948-м? В сундучке отыскался конверт, в котором, думаю на память, разведчик сохранил маленький картонный, зато вполне официальный, на плотном картоне напечатанный документ. Таможенная служба США свидетельствовала, что в 1948 году разрешила ввезти в страну «Лейку» № такой-то, присвоив ей специальный сертификат. На работу в особых условиях нелегал отправлялся из Москвы в Штаты «со своим самоваром».
В «Описи» много личных вещей, напротив каждой из которых надпись «б/у» — бывшее в употреблении. В том числе, внимание, «21,5 пар носков разных».
Что же все-таки это значило? Бесспорно, то, что в Штатах решили обойтись без конфискации имущества. Деньги разведчика, да — в казну. Личные принадлежности — на родину «шпиона».
Быть может, это означало и иное. К 1960 году в ФБР и ЦРУ уяснили, что перевербовать русского полковника практически невозможно. Свободы Абелю, находящемуся в далеко не молодом 56-летнем возрасте, не видать, приговор — 30 лет тюрьмы — фактически пожизненный, и ничего из вещей ему уже не понадобится. До воли не дожить.
Но все же огромная «посылка» оставляла и определенную хрупкую надежду. Если договорились о возврате личных вещей, значит, есть малюсенький шанс каким-то образом продолжить переговоры. Может, пересмотрят суровый приговор? Или, чем черт не шутит, и освободят полковника?
Обратим внимание на дату «Описи вещей, прибывших из Берлина». Это 18 мая 1960 года. Самолет-шпион Пауэрса уже сбит. Пора идти на обмен? Хотя вряд ли в то время тягучих, неспешных, только начинавшихся переговоров с Советами американцы так быстро среагировали на открывавшуюся возможность вернуть Пауэрса. Серьезные шаги еще не обсуждались, а только зрели.
В тюрьму — полковнику Абелю
Третьей стороной переговоров стал Красный Крест. Об этом мне стало известно из писем Елены Степановны (Эли) Фишер мужу.
Наверняка конверт с первым письмом из тюрьмы доставили семье Фишер сослуживцы полковника. А кто еще?
Послание датировано 13 июля 1958 года. Написано разборчивым строгим почерком на очень простом английском. «Полковник Абель» сообщал, что содержится в тюрьме. Никаких истерик и всхлипов. Ни тени, да, именно так, личного. Не трагедия. Не конец света. Это как полуофициальное извещение о случившемся.
Вот перевод с английского:
От Рудольфа И. Абеля Посольство СССР,
Кому Эллен Абель Вашингтон
Дорогая Эллен!
Впервые у меня появилась возможность написать тебе и нашей дочери Лидии. Я искренне верю, что это письмо дойдет до вас, и вы сможете на него ответить.
Вероятно, человек, который доставит вам послание, расскажет вам об обстоятельствах, в которых я нахожусь в настоящее время. Однако будет лучше, если вы получите эту информацию от меня отсюда. Я в тюрьме, где отбываю 30-летний срок за шпионаж в пенитенциарном учреждении Атланты, в Джорджии.
Я чувствую себя хорошо, и в свободное время занимаюсь математикой и искусством. Пока нет возможности заниматься музыкой, но, возможно, она появится позднее.
Пожалуйста, не переживайте слишком сильно по поводу случившегося. В конце концов, молоко уже пролилось. Лучше берегите себя и надейтесь на скорое воссоединение.
Вопрос о вашем здоровье важен. Пожалуйста, сообщите мне, как обстоят в этом отношении твои с Лидией дела.
Из того, что я слышал раньше (больше трех лет назад?), знаю, что твое состояние было не слишком хорошим. Пожалуйста, попытайся сделать все, чтобы его улучшить. Понимаю, это не легко, но ты должна попытаться.
Напишите и сообщите мне, как дела у Лидии и ее мужа. Стал ли я дедушкой?
Мое письмо может показаться коротким и не очень информационным — отчасти это результат сложившихся обстоятельств. Но я постараюсь писать вам насколько это возможно часто, и, надеюсь, вы в свою очередь будете делать то же самое.
Передавайте мои наилучшие пожелания всем нашим друзьям и, еще раз, пожалуйста, берегите себя.
Со всей моей любовью,
Ваш муж и отец
Рудольф.
Потом тон тюремных посланий изменится, обретет более теплые, семейные тона. Вероятно, Вильяма Генриховича не покидало профессионально врожденное чувство осторожности. Не был уверен, куда и кому попадет его первое письмо. Ждал подтверждений. Должен был убедиться, что письмо напишет знакомым ему почерком жена Эля.
А на самом деле ответ на английском подготовит дочь Эвелина. Объем ее вполне приличных знаний ему знаком. Эля была не так сильна в английском. А вместе они должны были бы привести какие-то подтверждающие детали, подробности того, что они поняли игру: муж и отец взял фамилию лучшего друга семьи — Рудольфа Ивановича, дяди Руди Абеля.
И, понятно, с разрешения и благословения Службы 18 декабря 1958 года Эвелина Фишер пишет ответ от имени матери, Елены Степановны.
А вообще, вспоминает Эвелина, письма составлялись так: «Сначала мама писала их на русском. Я переводила на английский, и мама переписывала письмо своим почерком. Затем, случалось, в письма добавлялись и некоторые другие строки».
Первое послание из Москвы семья обозначает «№ 1». Приведу наиболее интересные выдержки, переведенные мной с английского.
«Самый дорогой!
Никакими словами не описать радость от получения твоего письма. Еще и еще раз благодарю тебя. Мы получили письмо через Красный Крест и, как понимаешь, им потребовалось довольно много времени, чтобы разыскать нас».
Здесь семья сразу принимает предложенную разведкой легенду. Розыски — фикция. Фишеры в Москве и находятся под опекой Первого Главного управления КГБ СССР — внешней разведки. Какой розыск?!
И обратный адрес указан соответствующий. Елене Степановне присваивается имя «Ellen Abel», и Вильям Фишер понимает, что его игру в Москве принимают.
А вот и адрес постоянного проживания семьи, на который ему надлежит отправлять письма: Фрау Е. Форотер (для фрау Эллен Абель), Лейпциг № 22, улица такая-то, дом 24, Германия. И короткое разъяснение для мужа или для американских спецслужб — «Фрау Форотер — моя хорошая подруга». И для Фишера ясно, что советская внешняя разведка начала поиск путей его освобождения, «прописав» семью в Лейпциге в ГДР.
Американцы сумели эту версию проверить. Люди из ЦРУ добрались до Лейпцига и даже до подъезда дома 24. Только в квартиру заглянуть не решились. Проверили по списку жильцов, аккуратно вывешенному на стене. Удостоверились, что фрау действительно значится, и больше по этому поводу не беспокоились.
Вернемся к письму: «Приближается Рождество. (Этот праздник в семье Фишера, родившегося в Англии, всегда отмечали, даже когда семья жила в СССР, — еще одна маленькая подсказка для Вилли. — Н. Д.) Поэтому желаем тебе веселого Рождества и счастливого Нового Года. Мы очень надеемся, что грядущий год принесет нам счастье, и мы все снова будем вместе».
А вот и довольно важная новость для главы семейства:
«Твоя информация о ситуации, в которой ты сейчас оказался, не стала для нас новостью. Мы узнали об этом из газет. Но не поверили и не хотели верить в это. (Демонстрация того, что «переименование» в Рудольфа Абеля принято. — Н. Д.) Только прочитав твое письмо, мы поняли, насколько глубоко свалившееся горе и как серьезна твоя ситуация».
Часто некоторые знатоки разведки упрекают Абеля: как мог он хранить письма от родных. Действительно, категорически запрещено. И послания арестованного полковника, которые он спрятал в крошечный контейнер, действительно попали в руки ФБР. Но именно они в чем-то даже помогли во время суда, особенно когда дело рассматривали присяжные. Адвокат Донован решил использовать их, чтобы показать подзащитного верным семьянином, преданным отцом и мужем. Это в определенной степени удалось. Присяжным пришлись по душе откровения дочери и жены. Вот что писала Эвелина: «Дорогой папа! Вот уже три месяца, как ты не с нами. Я собираюсь замуж. Мы с мамой получаем двухкомнатную квартиру. Все друзья желают тебе здоровья и счастливого быстрого возвращения домой». Увы, «счастливого и быстрого» не получилось. Жена тосковала: «Дорогой мой! После твоего отъезда я болела. Иногда я смотрю на твою гитару и хочу услышать, как ты играешь. Мне становится так грустно. У нас с дочерью есть все — кроме тебя. Выйдя замуж, она всегда повторяет, что не существует таких мужчин, как ее папа. И поэтому, по-моему, она не очень любит своего мужа. Как ты живешь? Как твой желудок? Будь внимателен в своему здоровью. Я хочу быть вместе с тобою».
Когда эти письма, неизвестно какими путями переданные полковнику советской разведкой, зачитывались на суде, подсудимый явно испытывал неловкость. Он был не из тех, кто любил и мог играть на жалости. Но вместе с адвокатом понимал: письма дошли до него, дойдут и до тех, у кого в душе еще оставалось хоть немного сострадания.
А переписка, которая шла после ареста, была несколько иной. И домашние, и Абель сознавали: письма прочтет множество людей, потому старались держаться в определенных рамках.
Жена сообщает и о семейных переменах: «Наша дочь оставила своего мужа, и сейчас у тебя практически не осталось шансов стать дедушкой, по крайней мере в ближайшем будущем. Она не собирается выходить замуж. Наша племянница должна родить в марте. Делает это, не обращая внимания на туберкулез».
И, следуя легенде, придуманной семьей ли, Службой ли, в письме от 30 апреля 1959 года вдруг пишет: «Если наша дочь родит, мы назовем первенца Рудольфом-младшим». Да, родственники играют по строгим, не ими придуманным правилам.
Здесь требуются объяснения. Елена Степановна и Эвелина не называют никаких имен. Боялись, что редкое для нас «Эвелина» привлечет внимание американцев. Сколько Эвелин в Москве? Если и несколько, то чужая разведка сможет отыскать единственную, им нужную. А «установив» ее, выйти и на семейство Фишер. И тогда в Штатах поймут, что у них в руках не абстрактный «полковник Абель», а птичка высокого полета — разведчик-нелегал с еще довоенным стажем Фишер. Поэтому уже в следующих письмах Елена Степановна именует дочь «Лидией». И кое-что с племянницей, Лидией Борисовной Боярской происходящее описывает, как случившееся с их дочерью Эвелиной.