— Юрий Сергеевич, простите, что вмешиваюсь в ваш монолог. Но почему пришлось срочно вывозить Коэнов из Штатов? Что все-таки произошло? Знаю, существует немало версий.
— Да, версий много. К этому времени в Англии был арестован наш источник — немецкий физик Клаус Фукс. Задержали агента Гари Голда. А Лона встречалась с другим нашим помощником — Персеем. И, естественно, возникла угроза, что рано или поздно ФБР может выйти на Морриса и Лону. А коль так, то и на других связных, в том числе и на Абеля. Это был бы большой провал. Сами представляете, что значит подготовить нелегалов, сколько это стоит и времени, и денег, даже представить трудно.
Безопасность Коэнов была под вопросом. Под горячую руку могли не только арестовать, но и сделать с ними, что угодно. Ведь посадили же после отъезда Коэнов на электрический стул супругов Розенберг. Продолжать связь с Моррисом и Лоной — авантюра. Поэтому и приняли решение: Коэнов вывозить.
— Моррис рассказывал мне, что вы сами пришли к нему домой. Но это же риск! Может, поведаете, как все это было?
— Было рискованно. Но ввиду срочности приход мой был неизбежен. Надо было принимать меры, спасать их, вывозить из страны. Значит, надо навестить «Волонтеров» и договориться о сложной процедуре выезда. И это уже могла сделать только легальная резидентура. Если я провалюсь, то меня отзовут. Что ж, перетерпел бы. А вот для американцев арест мог обернуться трагедией. Жара в том июле 1950 года стояла страшная. Караулить около дома? Но когда они выйдут, да и выйдут ли в такое пекло? Маячить около дома — привлекать к себе внимание. Потому решили действовать смело. Зайти к ним без предупреждений, сообщить о необходимости отъезда. Так и получилось. Вошел к ним в дом, они — в полупляжном виде, были немного удивлены, но не потрясены. Я в костюме, только пиджак и сбросил. Почувствовали опасность, поняли, что уж если я пришел, значит, стряслось что-то важное. Разговор предстоял исключительно деликатный.
Садимся за стол. Начинаем говорить и одновременно переписываться с Моррисом на бумаге. Я ему пишу: нужно встретиться в городе, чтобы подробно все обсудить. Болтаем о ерунде и пишем, пишем. А Лона приходит, забирает каждый листочек, несет в ванну и там сжигает. Я написал Моррису довольно понятно, что надо уезжать. Он возражает, что это неразумно, особенно теперь, когда появилось столько знакомых. Можно купить любые документы, сменить фамилию, место жительства, продолжать работать подпольно. Моррис — это настоящий боец, Лона — тем более. Я снова им свое, лучше вам выехать, и уже после этого в спокойной обстановке и в другой стране будет решаться все остальное. Моррис мне опять о собственных предложениях, о переходе на нелегальное положение. Я стою на своем. И тут он выводит на бумаге: это воспринимать как приказ? Я подтверждаю, что да, пожалуй, как приказ. И он отвечает мне: тогда о чем же разговор? Если приказ, то он будет выполнен. Вот они — высочайшая дисциплинированность и чувство долга «Волонтеров»! Пошли совсем другие обсуждения. Мы договорились, когда и где встретимся в городе. Поднимаюсь, Лона выходит из ванны, а оттуда такой дымище! Я говорю: кто же так сжигает? Думал, ты знаешь, как сжигать материалы.
— А как?
— Вот и она — а как? Надо согнуть листочек буквой «п», поджигать сверху, он загорается и догорает без всякого дыма, только белый пепел остается. Лона сразу попробовала, и листочек мигом исчез. Поблагодарила, упрекнула: «Что ж ты мне раньше не подсказал?» И вот какой оптимизм, пообещала, что в дальнейшей работе ей может пригодиться. И я понял, что нью-йоркская история заканчивается, а впереди — другие. Они оба были настроены на работу. Операция завершалась. Мы несколько раз встречались в городе. Тяжелая наступала пора, очень серьезная. Были сложности, о которых не могу говорить. Но сам я паспортов им не передавал. Это сделал другой человек. Кто, говорить не могу. Я же должен был не отдать паспорта, а забрать их у Коэнов. Там нужно было кое-что подправить соответствующим образом. И когда я пришел на встречу с ними, то смотрю, появилась Лона и говорит: «Ай-яй-яй». — «Почему — ай-яй-яй?» — спрашиваю. «Потому что мы с Моррисом забыли, какая встреча основная, какая запасная. Я подумала, что у меня запасная, и на основную отправился Моррис с паспортами, а я к тебе сюда». И пришлось нам назначать встречу в третьем месте. Было уже поздно, часов одиннадцать вечера. Мы встретились в ту же ночь, вернее, за полночь, Моррис принес мне паспорта, я их взял. Но как же поздно! Возвращаться обратно в Представительство при ООН, где я тогда работал? Человек приехал глубокой ночью — подозрительно. И я решил рвануть на дачу, где жили наши. На одной из улиц на повороте вслед за мной зеленый свет погас и зажегся красный. Получился спорный момент. Поехал, а на углу — полицейская машина. Смотрю — она за мной. Я уже набрал скорость, тормозить нельзя, вышло бы, что я признал: нарушаю. Ну, полицейский меня догоняет, приказывает, чтобы остановился: проехал на красный свет. Я с ним шучу, анекдоты рассказываю, а паспорта Коэнов в моем автомобиле спрятаны. Номер у меня не дипломатический. Наоборот, я его специально поменял. Вот вам тяжелый момент. Но тут в машине у полицейского звонок. Он говорит мне: пойдем со мной. Болтает по телефону, а у меня мысли: это обо мне, и этот парень уже знает, кто я, что я и откуда. Вдруг он по телефону: ладно, позвоню. И тут у меня отлегло. Отпустил он меня…
А дальше — две недели встреч, тщательной отработки маршрута, преодоление разных формальностей. В конце месяца я получил условный сигнал от Морриса: подготовка к отъезду завершена, они с Лоной покидают Нью-Йорк. Я волновался мучительно. Месяц, даже больше от них и о них — ничего. Почему молчат? Успокоился только тогда, когда из Центра телеграммой сообщили, что Моррис и Лона благополучно добрались до Москвы.
Вернулся я домой осенью 1952 года. Хотелось повидаться с моими друзьями. Но трудно это было. Они находились на спецподготовке, уже по линии нелегальной разведки. Вы знаете, что работали они потом в Лондоне вместе с Беном-Молодым под фамилией Крогеров. Но перед отъездом мы с ними все же встретились. Они настаивали, и я тоже. Подъехала автомашина, я подошел, они сидят, и Моррис меня втащил к себе, начали целоваться, обниматься. Поговорить так и не удалось. Только повидались. Они уже уезжали. И уверены были, что я туда тоже поеду и буду там с ними работать. Но я с ними там не встречался.
Мы 15 лет не виделись. У них — шесть лет работы с Беном, девять лет тюрьмы. И только потом, когда Коэнов обменяли и они вернулись в Москву, мы стали встречаться. И вот однажды Лона мне говорит: «А я тебя в Лондоне видела. И так и сяк внимание привлекала, а ты ничего не замечаешь. Но, когда ты шел по лестнице, я подобралась к тебе сзади и ущипнула. А ты опять не среагировал. Вот какая у тебя выдержка!» Но ничего такого со мною не было. То был, конечно, не я.
А в день своего 75-летия Моррис подарил мне фотографию — он, Лона и я. Подписал на обороте: «Помню, как десятилетия назад ты переживал всем своим большим сердцем, и как оно билось от волнения. Но мы добрались до Красной площади». А Лона, совсем не любительница писать письма, в своем обычном стиле добавила: «Со всем, что написал Моррис, я согласна». Мы с ними в Москве дружили, очень часто встречались. И жена моя, и три мои дочери. Эх, хорошее было время. Но все проходит.
— Так говорят французы.
— И не только. Лона умерла 23 декабря 1992 года, Моррис скончался летом 1995-го — за девять дней до своего 85-летия. Хорошие они были люди. Светлые, бескорыстные и героические. Моррис назвал меня незадолго до своей кончины «последним из могикан» советской разведки, работавшим с ним и Лоной за кордоном. Да, ушли все, кто работал с ними до меня и после. Думаю, что сделанное Моррисом и его женой для нашей страны только предстоит оценить будущим поколениям. Еще не всё из ими свершенного известно.
— Юрий Сергеевич, ну так расскажите! Кому, как не вам.
…И кое-что было рассказано. О разных годах и странах. И о новых подвигах.
КАКАЯ МАРЬЯ БЕЗ ИВАНАЕлена Модржинская
Разведчица Елена Модржинская сообщила из Варшавы: война начнется 22 июня.
Эта фамилия всплыла для меня неожиданно. Однажды в одном из специализированных музеев увидел стенд с фамилиями разведчиков, предупреждавших Центр о нападении Гитлера на Советский Союз. И среди имен прославленных чекистов и их агентов вдруг мелькнула некая неизвестная «Марья», успевшая сообщить абсолютно точную дату — 22 июня 1941 года.
Удивила другая подробность. Эту информацию передала вместе с супругом «разведчица, выпускница МГУ, ставшая после войны известным советским философом». Из разведчиков — в философы?
Принялся за поиски. И вскоре выяснилось, что зовут неведомую «Марью» Еленой, а фамилия ее Модржинская. Елена Дмитриевна известна еще и тем, что в годы войны стала фактически первым аналитиком в Службе внешней разведки. И если другой выдающийся разведчик — нелегал Иосиф Ромуальдович Григулевич дослужился до члена-корреспондента Академии наук СССР, то Елена Дмитриевна Модржинская защитила докторскую диссертацию по философии. Доктор наук, профессор, она больше двух десятилетий проработала в Институте философии Академии наук СССР.
Чекистка дворянского происхождения
Наша героиня — дама биографии необычнейшей. Фамилия Модржинская досталась ей не случайно: Елена Дмитриевна — польских кровей. Близкие предки — потомственные дворяне. Таких, как Елена, в органы брали не слишком часто, хотя можно вспомнить и еще об одном дворянине из Польши — Феликсе Эдмундовиче Дзержинском. Правда, во второй половине XIX века дед Елены был отправлен на пожизненное поселение за революционные взгляды и лишен дворянского титула. Наверное, в глазах кадровиков, официально пригласивших ее в НКВД в 1937 году, это было хоть слабым, но оправданием дурного наследства.
А до разведки, еще в школе, словно предчувствуя, что ждет в будущем, старательно изучала английский. Потом учеба на международном отделении факультета права l-ro МГУ, который Елена Модржинская, 1910 года рождения, окончила в 1930-м. Был момент, когда студентка задумалась о журналистской карьере. Но стажировка в необычайно тогда популярной газете «Комсомольская правда» убедила: нет, это совсем не ее. В 1936-м получен диплом Академии внешней торговли. Тут она окончила спецкурс факультета особого назначения. Что это за факультет и что такое «особое назначение»? Работоспособности Елене было не занимать. Одновременно вкалывала гидом-переводчиком в ВОКСе — Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей. Несомненно, в этой организации у чекистов было немало своих людей.