Обстановка в стране была тревожной. Люди выглядели подавленными, запуганными. Гестапо поляков не щадило. Заподозрят в контакте с коммунистами, с чужаками-иностранцами — и в тюрягу. Если агенты что-то и сообщали, то маловажное. Так, по мелочи, чтобы русские особо не докучали. Страх перед гестапо и недоверие к России пересиливали желание помочь в борьбе с фашистами, уже захватившими их страну.
Справки на агентов, подготовленные Центром, оказались почти бесполезными. Прежняя агентура была или разгромлена, или, это выяснилось при общении с уцелевшими, отстранена гитлеровцами как неблагонадежная от любой секретной информации. Все же Ивану с Марьей удавалось что-то выуживать.
Но по-настоящему серьезные данные пошли в Центр от новых, завербованных уже в начале 1941 года польских источников.
Марья была хороша собой. На приемах в разных посольствах, куда по протоколу звали эту супружескую пару, лейтенант вступала в разговоры на всех известных ей языках, легко заводила знакомства — полиглот, да еще и общительная. Некоторые дипломаты из стран к Германии близких, стремились блеснуть перед русской полной осведомленностью относительно немецких планов. Это было уже то, что нужно.
Среди просто собеседников, никакими завербованными агентами не являвшихся, появлялись и поляки. От солидного профессора Варшавского университета Л., в отличие от многих симпатизирующего Советскому Союзу, и влиятельного адвоката С. до варшавских рабочих. А большая удача, как иногда бывает, явилась, откуда не ждали. Неожиданно полезным оказался простой лесник Р., разъезжавший по всей Польше. Его лаконичные, точно изложенные наблюдения были исключительно ценны. Но как же настораживали: немцы стягивают к границе с СССР все больше дивизий. Поляков из этих зон выселяют. Об этом же постоянно твердили белоэмигранты, с которыми сошлись Иван и Марья.
А в Варшаве немцев, как убедилась пара, было немного. Кроме гарнизона сюда наезжали в короткие отпуска офицеры, развлекающиеся в ночных заведениях и в разговоры с незнакомцами, словно выполняя кем-то отданный приказ, не вступающие.
Главная задача разведпаре ставилась Москвой так: получение информационных данных об отношении Германии к СССР. И тут по всему выходило, что военные приготовления к нападению на Советский Союз идут полным ходом.
К сожалению, прямой связи с Москвой у разведчиков не было. Сообщения передавались через советскую резидентуру в Берлине. Довольно часто Марья, убедившая приставленных к ней польских сексотов в трогательной любви к родителям, наезжала под этим предлогом в Москву с тревожными сведениями. Польские шоссейные дороги, иногда напоминавшие наши, российские, срочно ремонтируются. Промышленность переходит на выполнение чисто военных немецких заказов. В дипломатических кругах говорят о нападении Гитлера на СССР и в ближайшее время — летом 1941 года. В ответ — недоверие в глазах начальства, приказы тщательнее фильтровать полученные сведения, подтверждать их документами.
Но документов, честно говоря, было немного, оставалось полагаться на честность польских друзей и достоверность сведений из различных дипломатических источников. И даже когда Иван и Марья чудом вышли на руководителя гестапо в Варшаве, полученную через него информацию о грядущей войне в Москве восприняли саркастически. Гудимович — Иван сам вырвался в Центр, добился встречи с Меркуловым, но убедить заместителя наркома, что война на пороге, не смог. Меркулов предположил, что Гудимович с женой «чересчур преувеличивают германскую угрозу. Это необходимо перепроверить». И это при том, что паре, подобранной Судоплатовым и одобренной лично Берией, полностью доверяли. Сталин, до сведения которого Меркулов все же регулярно доводил разведдонесения из Варшавы и других городов — близких и дальних, однажды осадил докладчика. Ему казалось подозрительным, что о начале войны с СССР на той стороне знают чуть не рядовые солдаты. А если так, то похоже на дезинформацию.
Но ради справедливости отмечу: меры по предотвращению угрозы принимались, информация из Варшавы доходила до Берии, Молотова, министра обороны Тимошенко. В мае 1941 года по итогам донесений Ивана и Марьи руководство направило специальное сообщение в ЦК партии и правительство. Есть в нем и такие строки: «Военные приготовления в Варшаве и на территории генерал-губернаторства проводятся открыто. О предстоящей войне между Германией и СССР немецкие офицеры и солдаты говорят совершенно откровенно, как о вопросе решенном».
Да, донесения внешней разведки, в том числе от Ивана и Марьи, не были бесполезными. Только времени на подготовку к войне катастрофически не хватало. И не хватило.
21 июня 1941 года Елене с мужем удалось узнать через надежный источник точную дату нападения Гитлера на СССР, чему есть документальное подтверждение.
22 июня, когда в Москве по радио звучало обращение Молотова к советскому народу, Гудимович и Модржинская были арестованы в Варшаве. У гестапо появились серьезные подозрения по поводу этой милой, общительной пары, заводившей знакомства чуть не со всем дипкорпусом. Иван и Марья знали, на что шли. Рисковали сознательно. На все вопросы попеременно допрашивавших их шести гестаповцев отвечали в унисон: следили за сохранностью имущества советского посольства, никаких сведений ни от кого не получали, обвинения в неправомерной деятельности отрицали.
И через шесть дней супругов доставили в советское посольство в Берлине, где еще продолжался процесс интернирования советского постпредства. Они тотчас передали послу Деканозову ценную для Москвы информацию: варшавские госпитали переполнены, раненых солдат вермахта свозят в Варшаву и соседние города целыми эшелонами. Гитлеровские сводки о незначительных потерях — вранье. Но вот с налетами советской авиации на немецкие промышленные объекты, находящиеся в Польше, получилась настоящая промашка. Значительного урона предприятиям они не нанесли.
Тут видна манера Модржинской. Никогда не подстраивалась под начальство. Всегда рубила правду-матку. В Центре ей поверили, хотя и удивились: неужели рапорты о прямых попаданиях сталинских соколов туфта? Но сделали выводы.
Иван и Марья недолго пребывали в столице Третьего Рейха. В Москве были интернированы работники посольства Германии. Немцы отлично представляли, какая судьба их ждет, если в Берлине что-то случится с дипломатами советскими. И в начале июля 1941 года всех дипломатов и прочих совграждан, оказавшихся на территории Рейха, погрузили в поезд: везли на обмен и каким сложным, кружным путем. В болгарском Свиленграде пересекли турецкую границу. Оттуда — в Стамбул, поскольку Турция хранила нейтралитет. И на теплоходе «Сванетия» наши добрались до родного — тогда — Батуми. Затем поездом до Ростова, Сталинграда, Куйбышева. Утомительное путешествие закончилось только к середине июля 1941 года в Москве.
А в конце июля на Лубянке назначили нового начальника германского отделения разведки. Награжденная орденом Красной Звезды за работу в оккупированной Польше Елена Дмитриевна Модржинская руководила из Центра разведывательными операциями советской внешней разведки против Германии, проводившимися с территории различных государств Европы. Ее муж Петр Гудимович получил орден Красного Знамени.
Аналитик предсказала точно
Аналитической службы на Лубянке в конце 1930-х годов не существовало. Вся важнейшая информация напрямую докладывалась молодому начальнику разведки Павлу Фитину. А уж ему приходилось фильтровать ее, донося самое главное до Сталина. Случались в такой работе и просчеты.
Чтобы избежать их, в мае 1943 года создали аналитическую информационную службу — Информотдел Первого управления НКГБ. До декабря аналитическое подразделение 3-го отдела Управления политической разведки возглавляла Елена Дмитриевна. А потом до 1946-го Модржинская оставалась в этом отделе заместителем опытнейшего разведчика Михаила Аллахвердова.
Елена Дмитриевна всегда была строга, дотошлива, скрупулезна. Для нее не существовало никаких авторитетов. Всегда имела свою позицию по любому вопросу. Как правило, верную, до которой она доходила благодаря опыту и профессиональному чутью.
В 1944 году по заданию Государственного Комитета Обороны Модржинская проанализировала ситуацию, которая должна была сложиться сначала при пересечении Красной армией границ Германии и потом, после взятия Берлина. Вывод сделала уверенный: партизанской войны не будет, жители Рейха на нее неспособны. А вот отдельных вылазок — не избежать. Их следует ожидать не от прошедших вместе с армией полмира недобитых эсэсовцев, те постараются покинуть Германию, а от слабо или совсем неподготовленных молодых диверсантов, специально оставляемых в крупных городах. Однако они не представят большой опасности в том случае, если советские гарнизоны — боеспособные и мобильные — останутся в больших населенных пунктах. Аналитический прогноз оказался абсолютно точен. Партизанской войны, как и предполагала Модржинская, у фашистов не получилось. Красная армия быстро продвигалась вперед, все ближе к Берлину, не слишком опасаясь диверсий в своих тылах.
В 1947-м Елена Дмитриевна заняла высокий пост — возглавила разведывательную школу. Через пару лет Модржинская вновь занялась оперативной работой.
Разведка довела до философии
А в 1953 году 43-летнего майора госбезопасности Модржинскую уволили из органов. Сослались на то, что в госбезопасности остается ее муж, полковник Гудимович. А Центральный комитет Коммунистической партии во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым против семейственности в органах. Майор возмутилась, припомнив, что в оккупированной Варшаве семейные узы совсем не мешали ей заниматься разведкой. Но возражения во внимание не приняли. Пришлось уйти.
Жизнь начиналась сначала. И пригодились Елене Дмитриевне навыки разведчика — аналитика. В 1953 году в Институте философии Академии наук СССР появилась новая сотрудница. Прошлого своего не афишировала. Но о нем все знали.
Член партии с 1940 года была энергична. Ее интересовали политическая философия и история политических учений. В 1964 году Модржинская добралась до научной вершины, считавшейся тогда труднодостижимой, — защитила докторскую диссертацию.