Они с Елизаветой Ивановной никогда не забудут, как в военном лагере великие музыканты Леопольд Стоковский и Владимир Горовец исполнили Седьмую симфонию Шостаковича для десяти тысяч американских солдат. Музыка русского композитора, написанная в осажденном Ленинграде, звучала в Калифорнии. И она звала, молила погромче лозунгов и призывов: пора, нужна помощь, где же он, ваш обещанный второй фронт? Концерты, общение с героями-русскими сближали две такие разные державы больше и быстрее, чем дипломатические ноты и бесконечные переговоры.
На американцев особое впечатление произвела Людмила Павлюченко. Такая красивая женщина и неужели снайпер, которая уничтожила 309 фашистов? Она выступала в парке, и чуть не весь избалованный зрелищами и знаменитостями Лос-Анджелес пришел послушать, как бьют фрицев эти русские. Ей аплодировали, в консульство она приехала вся в цветах. И суровая, с виду неприступная, попросила: «Лиза, дай мне, пожалуйста, твое платье. Я так устала от военной формы». Елизавета Ивановна выстирала гимнастерку, повесила сушиться на солнышке, приодела в свое платье. Они подружились. У Мукасеев дома хранилось ею написанное: «Людям, которые меня очень поддержали в этой жизни».
Начальство из Москвы завалило заданиями. И они добывали информацию, давая шанс аналитикам из Центра делать выводы и принимать решения.
Забавно, но сами американцы и установили в консульстве машину, ящик, называйте, как хотите. Не радиостанция, на которой, между прочим, Елизавета Мукасей могла бы и запросто поработать, а аппарат для передачи телеграмм. Михаил передавал жене бумажки с текстами, и она в любое время дня и ночи отправляла донесения в Москву.
Когда началась война, Ц, ентр поставил важную задачу: что будут делать японцы? Нападут или нет? В Лос-Анджелесе вольготно расположилась огромная японская колония. Да и американцы до Пёрл-Харбора торговали с этой страной активно, ездили туда толпами.
И Михаил Мукасей в стороне не оставался. Тут потребовались знакомства не только с голливудской богемой. Вступил в контакт с торговцами. Помог один антиквар, у которого был бизнес с японцами.
Вот кто щедро делился своими впечатлениями. Из всего услышанного-разведанного складывалось впечатление: Япония на войну с СССР пока не решится. Михаил писал об этом длинные депеши, супруга передавала их в Москву. Они и сами сомневались. А уж Центр тем более. Но когда дивизии сибиряков перебросили с Дальнего Востока под Москву, оба поняли: в Москве их информация без внимания не осталась. Источники Мукасея подтверждали переданное из Токио Рихардом Зорге.
Тут Елизавета Ивановна и поведала мне историю, которая ей дорога и видится пророческой, а вот Михаил Исаакович, не слишком верящий в мистику, считает совпадением. Это случилось в упомянутом антикварном магазине. Его владелец поддерживал контакты с Японией и потому был для Михаила небезынтересен, не входя в детали — помогал. Так вот, в магазине появился большой пакет из Японии с загадочной надписью: «Кто знает, от кого подарок, тому его и отдайте». И Майкл интуитивно, как считает Елизавета Ивановна, почувствовал, что это — от Рихарда Зорге. Возможно, Мукасей знал или где-то слышал имя этого человека, как и они с Лизой, работавшего в военной разведке. Пакет вскрыли — действительно от Зорге, без указания адресата и хоть какого-то имени. Просто: «Это — моим друзьям». Чудесный кофейный серебряный сервиз до сих пор у них дома, как реликвия.
Не склонный в иные моменты к подробностям, Михаил Исаакович и сегодня никаких комментариев по этому поводу не дает. Вероятно, Зорге знал, что есть у него в США коллеги по разведке? А Мукасей почувствовал дружеский сигнал, переданный ему из Токио товарищем по профессии? Или торговец, ездивший в Японию, получил от Зорге особый наказ? К чему гадания! Пусть мистика так и останется мистикой.
А напоследок рассказанная разведчиками история из реальной американской эпопеи о композиторе Рахманинове. Михаил Мукасей уже пережил пять консулов, сделался старожилом, когда в 1943 году в консульство пришли две женщины в строгом черном:
— Михаил Исаакович, мы знаем, что вы добрый, хороший человек, потому обращаемся прямо к вам. Умер Сергей Васильевич Рахманинов. Перед смертью просил, чтобы похоронили его на родине — такова его последняя воля.
— Я сразу пишу телеграмму в Центр. И мне оттуда отвечают: у нас сейчас миллионы погибают от немцев. — Михаил Мукасей и сегодня, рассказывая об отказе, взвешивает каждое слово. — Кончится война, победим и поместим Сергея Рахманинова на наше кладбище. Ответ такой потому, что отношение к Рахманинову было тогда отрицательным. Но все закончилось так, как и должно: поместили.
Путь в иные разведсферы
Они с женой и двумя детьми рвались из Америки домой. Обращались к руководителям: хотим быть вместе со всем народом. Отвечали им коротко: когда будете нужны, позовем, пока — сидите там.
«Туда» к ним приезжал генерал из Центра. Исследовал и анализировал их работу. Остался доволен, так что пятилетнюю командировку в Голливуд признали продуктивной.
Получилось так, что в 1939 году в спешке и горячке срочной подготовки к выезду в США Мукасей остался фактически без очередного воинского звания. В университете с военной кафедрой ему присвоили старшего лейтенанта. С этим и пришел в разведку. Так в нем и проходил до окончания командировки. А вернувшись в Москву, добровольно вступил в армию.
Десять лет Михаил Мукасей проработал в специальной разведывательной школе заместителем начальника учебной части. Вместе с двумя генералами и другими старшими офицерами «готовили людей для зарубежной работы».
— И вот в один прекрасный день вместе с еще несколькими товарищами пригласили к начальству. — Тут Михаил Исаакович как-то подтягивается, сосредотачивается. — Меня спросили: скажите, пожалуйста, нужно ли обязательно быть военным, чтобы стать разведчиком? Я сказал, что не обязательно, надо быть только разведчиком. На этом и закончилось.
На самом деле все только начиналось, но уже по второму, еще более закрытому кругу.
Через некоторое время его вновь пригласили, или правильнее будет сказать, вызвали, на Лубянку. Там и сидел человек, который задал тот самый вопрос.
— Это был Коротков Александр Михайлович, — ух, как напрягся Мукасей. — Наш, можно сказать, отец, один из лучших советских разведчиков. Он и благословил на нелегальную работу. Коротков гордился нами, а мы счастливы были трудиться под его началом. Еще до нашего «исчезновения» мы с Коротковым вместе много ездили, подбирали людей для работы во внешней разведке.
— Михаил Исаакович, это когда же вы взяли второй старт? В 1954-м?
— Нет, позже. В нелегальной разведке я проработал больше двадцати лет. Мы с женой были во многих странах. Каких — считайте, что не помню.
— В это хорошо верится, когда у вас такая память. Ладно.
Но сколько же языков вы знаете? Кроме английского и в детстве, юности выученных польского и бенгальского?
— Рабочими, самыми главными, были английский и немецкий. Основной — английский. Немного говорил на испанском, немного на французском. Бенгальский тоже не мешал.
— На каком языке общались между собой?
— Когда как. Иногда на немецком. Бывало, на польском, на английском.
— Русский использовали?
— Если только надо было решить какой-то сложный вопрос. Но дома мы никогда и ни о чем сложном не говорили.
Короли нелегалов
— Михаил Исаакович, я знаю, что касаюсь области совершенно запретной, но все-таки. Вас не могли вот так взять и поселить в какую-то страну. Была же какая-то легенда. Повод. Наконец, чтобы попасть в назначенную точку, требуются документы.
— Я лично имел возможность ездить по разным странам. Документы у меня были хорошие. А легенда — тяжелейшая. Не из бахвальства скажу, что не каждый даже сильный разведчик мог ее выдержать.
Тут к разговору подключился еще один наш сопровождающий:
— Михаил Исаакович, я вас очень прошу, без деталей!
И у меня в голове быстренько промелькнуло, что на легенде можно поставить точку. Но Мукасей, как выяснилось, придерживался несколько иной точки зрения:
— Ничего такого не расскажу. В моей семье, я вам говорил, где родился и вырос, во время гитлеровской оккупации погибло более 30 человек. В ту область мы ездили. Было это по линии матери. Гитлеровцы убивали жесточайше. Людей, которые выжили и остались, — мало, по пальцам пересчитать. Я был в том месте, я знал, я видел. И перед тем, как все это делать, я нашел человека. Он действительно был в этом лагере и прошел через ад. Всю его биографию я взял на себя. А человека этого, с биографией, ставшей моей, постарался с помощью наших властей отправить в Израиль. Туда же выехал его отец. Дальше развивать эту тему я не могу.
Впрочем, вот вам крошечный эпизод. Как-то в одной стране я пришел к адвокату оформлять сделку — покупал дом. И он неожиданно попросил меня рассказать что-нибудь о себе. Я начал, и вдруг на глаза у моего собеседника навернулись слезы. Он быстро остановил меня своим «данке шен, данке шен». Спасибо, дальше можете не рассказывать.
— Вы говорили с ним на немецком?
— Я знал этот язык довольно хорошо. Часто копировал правившего в то время канцлера. Мой немецкий с акцентом соответствовал моей легенде. И чтобы я соответствовал ей уж на все сто, я мог допускать некоторые ошибочки.
— Какая все-таки страна стала местом основного пребывания?
— Трудно сказать, какая. Все были главными. Мы ездили по миру.
— И сколько лет заняло это путешествие? Двадцать?
— Чуть больше, если быть совсем точными, то двадцать два.
— Скажите: чем все же вы занимались?
— Мы имели возможность и право заключать всяческие торговые сделки с любой страной и фирмой. Я главным образом занимался тем, что являлся посредником между покупателем и продавцом. За это получал проценты. И, конечно, использовал знакомства в разведработе. Сейчас вы спросите: «Как?» Если вам интересно, то в каждом государстве у нас имелись хорошо знакомые люди, которые прекрасно разбирались во внутренней обстановке и еще в политике. А в годы моей работы в разведке дома интересовались не только документальными данными, но и настроением населения. И публика, с которой мы были связаны, давала нам заведомо объективные свед