И тут Юра с Татьяной предложили: а что, если написать официальное письмо директору разведки с такой просьбой? Только он может разрешить общение, это лишь в его власти. Но с ответом придется подождать: у Евгения Максимовича много дел. Ответ на мое наглое послание пришел на третий день.
Почему наглое? Просил встретиться с родственниками Абеля, с его прямым начальником, со связником, каким-нибудь учеником или продолжателем дела, то есть с полностью закрытым для общения нелегалом… А еще хотел бы познакомиться с советскими атомными разведчиками. Пригласил директора дать большое интервью для газеты и, что было уже совсем явным нахальством, побывать в суперсекретном Ясеневе.
Плюс два пункта, о которых даже сейчас стесняюсь рассказывать, до того они были заведомо невыполнимы.
Против каждого пункта Примаков поставил галочки. Последние два жестко вычеркнул. Наложил резолюцию: помочь в пределах возможного. Кобаладзе и Таня Самолис тотчас принялись организовывать встречи, что, поверьте, по разным причинам было не только необычно, но и революционно.
Прорыв состоялся. И к 11 июля 1993-го, к 90-летию Абеля, как я несколько позже узнал, носившего фамилию Фишер, в газете вышла не одна, а три здоровенные статьи с продолжением. Практически немыслимо для такой закрытой темы. В принципе нереально для газеты типа «Комсомолки». И я понял, что с Примаковым, а также с Кобаладзе и Самолис невозможное — возможно.
С тех пор не изменяю теме внешней разведки. Статьи, документальные и художественные фильмы, книги о разведчиках в престижнейшей молодогвардейской серии «ЖЗЛ» убеждают, что не ошибся в выборе. Да, жена, сын, работа, но и нечто свое, сокровенное, заставляющее и в наиболее тяжелые моменты верить и в замечательных людей разведки, и, извините, в себя тоже.
Слово Кобы
Коба — так называют друзья генерал-майора СВР в отставке Юрия Георгиевича Кобаладзе. Он хорошо знал Примакова, был (и не вижу в этом ничего плохого) его любимцем.
Вот небольшие отрывки из его рассказа о Евгении Максимовиче:
— Примаков для меня не просто начальник в течение почти пяти лет. Он и наставник, и друг. Считаю и всегда считал его выдающейся личностью. Теперь политические заслуги Евгения Максимовича общепризнаны.
Но еще это был замечательный человек, который умел дружить и очень ценить дружбу. Становившиеся его друзьями сопровождали Примакова многие годы жизни, ни мы его, ни он нас никогда не теряли.
Сами понимаете, что наиболее полно и авторитетно я могу говорить о годах Примакова в разведке. Встретился я с ним впервые, как ни странно, в городе-герое Лондоне, где работал. По моей просьбе познакомил нас Валентин Зорин, известный журналист-американист, давнишний приятель Примакова. Это были горбачевские времена, еще до всех событий. Я много слышал о Примакове, знал нескольких его друзей. Зорин пригласил меня в гостиницу, на углу посольской улицы.
Представились, выпили по рюмке. Примаков был бутылке не враг, предпочитал водку. Поговорили — обычная светская беседа. И распрощались. Я, конечно, не мог представить, что пройдет два-три года, и он станет моим начальником.
В 1991 году, во время августовского путча разведка была полностью деморализована. Не верьте тем, кто говорил, что все это было какой-то игрой и никто ничего всерьез не воспринимал. На самом деле все воспринимали, и очень серьезно.
Тогда разведку возглавлял Шебаршин. Тоже замечательный человек, умница, чья карьера, к сожалению, была волею событий прервана на взлете. Прозорливо побывав в штаб-квартире КГБ на Лубянке, где отдавались сумасшедшие приказы раздать оружие и защищаться до последней капли крови, Шебаршин вернулся в Ясенево. Сказал: «Какое оружие? Сдать всё, не прикасаться, сидеть, не высовываться. И имейте в виду, что КГБ и разведка больше никогда не будут прежними». Он-то как раз понимал, что всю эту структуру ждут огромнейшие перемены, и не ошибся. В Ясеневе все размышляли о своей судьбе: что же будет?
И я вдруг вспомнил, что вроде бы знаком с Примаковым. И когда Шебаршин подал в отставку, я в узком кругу сказал, что считал бы лучшим кандидатом на должность директора разведки Примакова. Конечно, с Евгением Максимовичем по этому поводу не советовался. Просто это был мой естественный выбор. И я говорю Зорину: поезжайте к Евгению Максимовичу и попросите, чтобы он меня принял. Не принял, но уже потом, раздумывая о своей судьбе и еще не приняв решение, Примаков сказал, не называя меня, что в разведке есть группа людей, которая хотела бы, чтобы я ее возглавил. Мне было очень лестно.
Подчеркну, что Примаков не возник ниоткуда, он возглавил разведку естественно и закономерно. Стать главой Службы согласился с удовольствием.
Я должен сказать совершенно авторитетно: Примаков действительно спас разведку. Сейчас многие уже забыли, какие неприемлемые кандидатуры назывались на должность директора СВР. У моих коллег-профессионалов с волосами на голове они становились дыбом.
Когда я возглавил Пресс-бюро, нашлись люди, которые целенаправленно, осознанно стремились не только развалить КГБ (это уж само собой), но и ликвидировать внешнюю разведку, раскрыть все ее архивы. Когда-нибудь расскажу по этому поводу много любопытного. И именно Примаков своим авторитетом, политическим весом прикрыл разведку. И он провел совершенно необходимые, нужные, может, не всем сразу понятные реформы.
Во-первых, департизировал разведку. Уже на последнем этапе жизни советской еще разведки тот же Шебаршин, возглавлявший Первое главное управление, прекрасно понимал: не может в нашей Службе существовать партком, который вмешивается в оперативную деятельность. Он реально продвигал эту идею, все время повторял: мол, ребята, занимайтесь душой человека, не лезьте в наши дела. А получалось, приезжает резидент из какой-то страны, докладывает руководству разведки да еще отчитывается перед парткомом. Зачем? Для чего?
В принципе вызревала идея, что не может разведка, да и все остальные спецслужбы обслуживать интересы какой-то партии. Она должна служить интересам государства и общества. И, конечно, великая заслуга Примакова в том, что он вывел разведку из-под партийного контроля.
Была запрещена деятельность любых партийных органов. Коммунисты в то время вообще были под запретом. Но горячие головы пытались создавать какие-то другие партийные организации. Им в Ясеневе предлагали альтернативу. У вас иные воззрения и симпатии?
Пожалуйста, у себя дома по месту постоянной прописки, в жэке занимайтесь партийным строительством. Так и решили.
Еще об одном важном. Когда в 1993 году разыгрались события в Белом доме, то Ельцин позвонил и спросил Примакова: с кем вы, разведчики? И Примаков ему ответил: если вам нужно, я приду на баррикады, сяду за пушку, залезу в танк, но разведку не трогайте. Ельцин на него очень обиделся, сказал: я ожидал от вас другого ответа. Директор СВР делал все для того, чтобы не втягивать разведку в межпартийные дрязги, в политику. Мы занимались своими специфическими делами. Сейчас это кажется естественным. Но в те годы разведку тащили в разные стороны.
Третье, что сделал Примаков. Он стал инициатором и во многом автором, хотя там работал большой коллектив, Закона о Службе внешней разведки. Да, была в Законе о КГБ одна строчка насчет того, что в рамках Комитета госбезопасности существует Первое главное управление. И всё.
По приказу Евгения Максимовича были изучены законодательства многих стран. Оказалось, что только в США и во Франции, по-моему, еще и в Германии, были разработанные законы о разведке. А в Англии, например, закона о внешней разведке не было. И англичане потом в беседах с нами говорили, что вы, русские, нас спровоцировали, приняв в 1993 году такой закон. В Британии лишь только после этого закона признали факт существования британской разведки. Она вроде была, но ее формально не было. И директор английской СИС был засекречен. Закон о внешней разведке строго регламентирует, что разведка может делать, что не может, как осуществляет связи с общественностью, с прессой, какие обеспечивает гарантии и права разведчикам. И тогда мы впервые заявили, что да, в прошлом разведка участвовала в том числе и в мокрых делах, но в будущем это по закону запрещено. Не только участие в каких-то политических убийствах, но и методах давления, принуждения, то есть в использовании таких методов, которые были свойственны в период холодной войны.
Примаков первым заговорил о возможности партнерских отношений со спецслужбами и разведками разных стран, в том числе таких, как Англия и США. Конечно, в годы Второй мировой войны такое сотрудничество между союзниками существовало. К примеру, Советский Союз обменялся разведывательными миссиями с англичанами. А вот Гувер категорически не согласился пустить официальных советских разведчиков в Штаты. И после войны все это заглохло.
У Примакова идея была, мне кажется, абсолютно ясной и простой. Да, мы никогда не будем союзниками, у нас останутся разногласия, возникнут проблемы, по которым наши точки зрения не совпадут. Но есть вопросы, представляющие угрозу и для вас, и для нас, и давайте в этих областях сотрудничать. Это международный терроризм, проблема распространения оружия массового поражения, наркотрафик… И действительно, в 1990-х такое сотрудничество стало развиваться очень интенсивно. Особенно важно это было для американцев. Но по разным причинам они же и свернули все сотрудничество, в конце концов, практически сведя его к нулю. Жаль. Когда эта идея озвучивается сегодня, то ее сторонников обзывают мечтателями. Но в том-то и дело, что мечту можно осуществить в интересах стран, бьющихся с терроризмом. Это реально. Да, надо отбросить политические разногласия, погрузиться в нашу общую с американцами, англичанами и другими специфику. Сейчас по понятным причинам эта задача откладывается. Но не исчезает. Становится еще более насущной. И не зря в начале 1990-х Евгений Максимович считал ее важной.
Еще одна заслуга Примакова, которая, настанет время, будет оценена: он был инициатором написания и публикации открытых докладов Службы внешней разведки.