— Естественно. У меня английский рабочий, нормальный. А на шпиона они оба расхохотались: видали мы таких шпионов, как ты. Я продолжаю: знаю, что таких не бывает. Ну а вдруг? На китайца не похож, а если я русский шпион? И мне со смехом: да иди ты! Короче, приехали на базу. Поставили они в казино виски за восемьдесят центов…
— Там и казино было?
— Так военные называют ресторан. Ресторанчик хороший. Я им: ребята, ну у вас и жизнь. Да, живут они действительно очень здорово. Даже у неженатых офицеров и сержантов по своей отдельной квартире. Не шикарные, типа наших больших хрущевок. Зато все есть — и бассейны, и теннисные корты. И я даже не просил, сами рассказали, что приезжал Хейг…
— …Тогдашний главнокомандующий войсками НАТО в Европе.
— И было у них совещание, на котором обсуждались такие-то и такие-то вопросы. Если суммировать — они остаются. Это позволило мне осведомиться: что же пишут в газетах, будто вы уходите? Да специально, чтобы успокоить общественное мнение, чтобы ввести в заблуждение испанцев и заодно главного противника. А все будет так-то и так-то. Разжевали мне детально. Потом, уже когда я приехал, Юрий Владимирович Андропов наградил меня личным подарком. А наше руководство объявило выговор.
— За что? Дали суперсекретную информацию.
— Как за что? Конечно, за проникновение на базу. Я знал, что этого делать было нельзя. И будь я на месте Центра, никому бы этого не позволил. Но сделать это мог только я. Мог — и сделал.
— И за это еще и выговор?
— У меня два личных подарка Юрия Владимировича. И за каждым — по выговору. Это специально за то, что так поступать нельзя. Первый выговор за Гвинею-Бисау, второй — за эту замечательную базу. Но все равно очень приятно.
— А что с Гвинеей-Бисау? Туда нельзя было ехать?
— Как раз ехать было надо. Нельзя было везти оттуда боеприпасы через границу.
— Вы привезли?
— У меня задание: сообщить, как охраняется аэродром Бисау. Выяснил: там стоят зенитные пулеметы. Нужно ли было ради безопасности нашей родины везти боеприпасы? Объективно — нет. Граница, и кто знает, что там. И я же не дурак. Но тут уж взыграл разведческий кураж. Раз мне поставили задачу, я ее выполню. Какая система этих пулеметов? Никто не знал. И пришлось попросить зенитчиков помочь мне.
— Каким это образом?
— Для начала познакомились. Потом попросил: слушай, принеси мне боеприпасы. А из них хорошо делать пушечные снаряды, если сцепить два звена вот так. И пушечка получается симпатичная, легкая, и красиво она стоит. Хотя это уже специфика. Вывез, провез — и заслуженный выговор с подарком от Андропова. И патроны тоже пригодились: по маркировке патронов можно узнать, какая там система — американская или какая другая. Нужно нам это? Естественно. Но вопрос мне был поставлен не так: как охраняется аэродром? Я на него тоже ответил. И тут взаимоотношения Центра и нелегала. Центр бережно относится к заданию. Представляете, как бывает: месяц, и за него надо получить секретную информацию, таково задание. Ответить на такой-то, такой-то и еще на такой-то вопрос. А вдруг получится. И всегда в списке дается информационный вопрос, который даже начинающий, не выезжая отсюда, может выполнить. Например, в Гвинее-Бисау у меня было два вопроса. Перед этим состоялись выборы, и один из пунктов: сколько в местном парламенте белых и черных? Но это же даже не вопрос для разведки.
— И зачем он, к чему?
— Чтобы спасти, подстраховать меня. Если я не отвечу на второй вопрос, то можно будет констатировать, что все равно задание частично выполнено. Видите, какая забота. Это как офицеру в армии дать задание, а он его не выполнил. И у меня тоже задание, причем боевое. Вывод: офицер не выполнил боевую задачу.
— Вы полковник.
— Полковник.
— В ту пору были майором?
— Точно, был майор. Как вы прочувствовали. Но полковником я очень рано стал. Центр нас бережет, задания даются от простого к сложному. И мне не приказывают выехать в Гвинею-Бисау, а «сообщите, можете ли выехать?». Я могу ответить, что нет у меня возможности.
— И как к этому отнесутся?
— Нет, значит, нет. Но именно так: мы просим вас, не приказываем, выехать в такой-то город. Выяснить такой-то вопрос. Это очень важно, потому что взаимоотношения между Центром и нелегалом настолько по-товарищески теплые. Я никогда не видел начальника более счастливого оттого, что ты сделал больше, чем он рассчитывал. В другой нормальной организации это бы перевернули: ах он какой, далеко пойдет, он же меня подсиживает. Но мы же — Центр и я — делаем одно дело. Это и его заслуга, что у меня получилось. Это исключительно ценно. Руководитель Центра обязан настолько четко знать возможности и способности своего нелегала, что должен быть уверен: в труднейшей ситуации нелегал поступит так, и никак не иначе. Если ему дано задание или поручение, он будет его выполнять с полной отдачей и целеустремленностью. Как он может его выполнить? Это на какой-то момент даже неизвестно.
Вы же с Козловым были знакомы?
— Имел честь первым написать об Алексее Михайловиче, Герое России. Царство ему небесное.
— Он вспоминал, что дали ему поручение выехать в какую-то страну, допустим, Индию или Пакистан. Он спросил: как я это сделаю? И тогдашний начальник нелегальной разведки генерал Дроздов спросил его: «А кто из нас нелегал? Ты или я?»
— Об этом эпизоде, меня поразившем, от Козлова слышал. И все переспрашивал: как же он поехал?
— А так же. Поехал. И сделал. И как повезло.
— Зависит и от везения?
— Весьма. Нелегальная разведка — искусство. У каждого искусства есть своя муза.
— Вы лично верите в удачу?
— Я молю о ней. Вот она, пришла.
— Но что такое тогда неудача? Не шли бы по площади американцы с девушками. Или проверили бы вас на границе и что-то отыскали…
— Не шли бы по площади сегодня, появились бы завтра. Позиция была занята правильная. Прикрытие верное, привлекающее: художник рисует, и рисует хорошо.
— А не Богом ли это было послано? Богом из Ясенева.
— И как же я просил Бога об этих вещах. Бывают и более, как бы это сформулировать, более яркие случаи. У меня был один руководитель. Работал под крышей одной организации одной из стран.
— Юрий Анатольевич, как же вы его далеко запрятали.
— И было одно очень важное задание, выполнить которое было невозможно. Просто невозможно. И тогда Центр уже понимал меня. Сказал, что раз я такой нахальный, поезжай и сделай. Обеспечение безопасности и все остальное продумано. Меня провожает мой товарищ и говорит: «Ты только не забудь сказать ребятам, которые будут тебя в багажнике переправлять через границу, чтобы они дырки пробили, а то задохнешься». Я его успокаиваю, что никто меня перебрасывать не будет, я сделаю. Вопрос срочный, дается мне всего десять дней, и друг мой волнуется, что ничего не получится. Уверяю: у меня получится.
— И получились?
— Только вместо десяти дней командировка по разным причинам продлилась два года. И всё получилось. Мой товарищ, имеющий прямое отношение к журналистике, литературе, пришел однажды ко мне на встречу и сказал: «Знаешь, если написать об этом, никто не поверит».
— Что же там было?
— Поэтому мы с вами писать и не будем. Что там писать, если все равно не поверят. Такого быть не может. Я верю в везение и в человека, который его, это везение, ищет. Да, может быть, это банально. Даже точно банально. Но глубоко убежден, есть люди, которых называют счастливыми и несчастливыми. Так бывает. Счастье и беда — они как субстанция вокруг нас. И один человек видит свое счастье, чует момент выбора. Пойти туда, предпринять определенный шаг. И выбрать правильный момент, предпринять нечто решительное, что превращает одного человека в счастливого, а другого — в несчастного. Правильный выбор в каждом отдельном случае.
— Это зависит от чувства, от интуиции, от обучения, от решительности? От чего?
— Может быть, больше всего — от интуиции.
— То есть научить такому невозможно?
— Не думаю, что возможно, скорее нет. Нельзя. Но талант можно развить, а если его нет, значит, и нет. Его не вобьешь. Это вещь тончайшая. Почему-то Геворк Андреевич Вартанян был исключительно талантлив. Очень.
— Или тут все-таки везение?
— Именно талант. Он проявлялся в нужное время. Вартаняну тоже здорово везло. Рассказывал, что были и у него тревожные эпизоды. Когда приехали в одну из стран, говорили, что живем там-то, приехали сюда, до этого были в Иране. А собеседник — иранец, правительственный чиновник, который проходил какую-то стажировку в Европе. И начинает говорить с ним на языке той страны, где они находятся. И Геворк Андреевич, который ничего не понимает, отвечает ему только одним: да, да.
— Разве на том языке они с Гоар Левоновной не говорили?
— Еще нет. Это был только первый выезд. Уже потом освоили.
— Нельзя было поговорить на фарси?
— На фарси и начали. Но собеседник перешел на язык страны, где они оба и находились. Всегда и всем, долго живущим в зарубежье, хочется показать свое знание местного языка.
— Прямо тянет.
— Желание интернациональное. Кстати, о языках. Приходилось мне работать в одной стране Юго-Восточной Азии. Жара, и какой-то особо тяжелый день. Я на океан, и легче стало.
— Юрий Анатольевич, позвольте, перебью вас. Я вас не замучил? Не устали после нескольких часов разговора?
— Нет. Просто вспоминаю все эти моменты, и они мне, как понимаете, не безразличны. Сейчас снова перескочу в наши дни, отвечая на ваше «не устали?». Однажды встречался с товарищами на Дальнем Востоке, рассказывал о нашей жизни, надо же поднять их общий дух. Там я выступал действительно пять часов с перерывом на обед.
— Как вас занесло в такую даль?
— Мы ищем людей по всей стране — от Петрозаводска до Сахалина. В нашем с вами разговоре я многое что вспоминаю. Так вот, я на океане и надо бы отдохнуть. Пошел один, может, пивка попить. И на пути пожилой человек. Показался он мне в ту пору древним стариком — лет семидесяти. Сейчас бы иные впечатления. Язык государственный там английский, в местном исполнении. Начали говорить.