Однажды, когда я еще работала по своей медицинской линии, муж как-то невзначай спросил меня: не хочешь ли потрудиться с чужим паспортом? А я говорю: зачем мне чужой, у меня свой хороший. И больше мы никогда об этом не говорили. Муж был уверен во мне, знал, что пойду за ним. Сыну Юре, здесь родившемуся, исполнилось уже три года, а я пошла на подготовку. И учились мы долго.
— Лет пять?
— Даже дольше обычного. Так сложилось. Но зато постигала все премудрости, выучила несколько языков, без которых мне бы никуда.
— А как учились?
— С преподавателем и сама. Читала книги английские. Смотрела телевизор целыми днями на английском, французском. И когда приехали туда, у меня уже была база и французского, и испанского. Поехали мы для начала отрабатывать свою биографическую легенду в страну с французским языком. Да и подучить его тоже.
— Но ведь, наверное, было опасно?
— Да нет. Тогда не так уж. Если бы со мной что-то произошло, я бы сказала, что я русская.
— И вам никогда не было страшно?
— Да страшно в любой стране. Мы проходили подготовку как раз в той, которая была не совсем капиталистической, скорее социалистической. И нам надо было побыстрее пожениться. Везде на это — три месяца: подать заявление, ждать. А потом наш коллега подсказал: что вы здесь толчетесь, зачем вам терять эти три месяца, переезжайте в другое государство, и все будет сделано за три недели, даже за две. Мы так и сделали. И сразу в местной газете появилось объявление о том, что мистер такой-то и мадемуазель такая-то собрались связать себя узами брака.
— А как вас звали?
— Меня Эрика, а мужа, допустим, Карл.
— А где же взяли свидетелей?
— Обошлось: у адвоката уже были двое наготове. Но тут вдруг нотариус нас и озадачил, спросил у мужа, как фамилия его матери. Произошло полусекундное замешательство, не больше, а адвокат заметил, говорит: мистер, не волнуйтесь, понимаю, что у вас сегодня такое событие, но успокойтесь, все идет нормально, мы все проходим через это. И муж сразу вспомнил. Но сам факт, что чужой человек заметил и произошла заминка, был неприятен. Это было, пожалуй, единственное, где мы чуть прокололись.
А еще пришлось привыкать к их жизни. Нас здесь учили одному — там часто бывало совершенно по-другому. Тут не надо нервничать, пороть горячку, надо привыкать к этому обыденному и каждодневному.
Я вроде бы привыкла, и вдруг полная ерунда. Помните, у нас были трудности с туалетной бумагой? И я, увидев в супермаркете огромные пачки, забила ими всю коляску. Муж мне сразу: «Ты что делаешь? Положи на место сейчас же!»
Но оставалось в нас все-таки немало советского. Мы привыкли экономить. И муж, отправляясь от фирмы, в которой работал, в командировку, взял себе на самолет билет в экономклассе. Хозяин узнал и тут же выразил недовольство.
— Чем же?
— А вдруг конкуренты из других компаний подумают, будто наша фирма разоряется. Да, этому дома нас не учили. А вот как общаться с внезапно встретившимся за границей знакомым по институту или по работе, мы знали точно. Случай простой, однако всегда непредвиденный, неприятный. Вот и Виталия в аэропорту окликнул сокурсник. Муж «не услышал», поспешил уйти, а знакомец по МГИМО за ним: «Виталий, ты куда?» Догнал, и пришлось на французском убеждать приятеля, что тот ошибся. Убедил — не убедил, не знаю. Но, может, тот что-то понял и отстал.
— Вы говорили только на языке той страны, где жили?
— Знаете, как это было? Очень ранним московским утром нас провожали на самолет. Мы садились в машину, и больше для нас русского языка не существовало. Честное слово, говорю как перед иконой. Даже когда случались какие-то небольшие споры, ссоры, никогда не переходили на русский.
— А некоторые нелегалы рассказывали мне, что когда уж очень хотелось, они уходили в лес, болтали на родном.
— У нас такого никогда не бывало. Чем дальше от русского, тем легче. Но бывали какие-то вещи, которые исходили откуда-то из души невольно. Идем в одной стране с колясочкой, в ней наш маленький Андрэ, который родился уже там. Ни в одной стране мира мы даже не знали и знать не хотели, где наше посольство. Так было лучше для нас и для всех, кто с нами работал. А тут я увидела здание, такое красивое, мы уже его прошли, и меня почему-то нелегкая дернула. Я с коляской вернулась, и в этот момент навстречу идет какой-то парень, то ли с ведром, то ли с тазиком, и получилось так, что у нас произошла моменталка. (Мгновенная, на ходу передача материала или обмен паролем. — Н. Д.)
— Это значит, можно было заподозрить, что кто-то из вас двоих на ходу что-то кому-то передал?
— Случайно получилось. Я со своей коляской развернулась, а этот тут, и мы с ним на какой-то линии встретились. Для нас вроде бы незаметно, но для того, кто знает… А напротив посольства — чужое здание, и там, конечно, сидели. И эта их служба следила за всеми, кто проходил мимо советского посольства. Мы успели быстро отойти.
Но позади нас уже кто-то. Мы же на это тренированные, мы же учились: они — сзади. Пошли за нами. Муж все понял. Идем, разговариваем на нашем французском. Виталий мне: спокойно, не нервничай. Мы их не дергали (не пытались скрыться или оторваться, чтобы выйти из-под наблюдения. — Н. Д.). Ничего не делали и делать не собирались. А в коляске ребеночек, и это для наружки очень хорошо. Значит, идет солидная пара. И тут муж решил поменять доллары на местную валюту. Я с Андрэ осталась погулять, а он в банк через дорогу. И я вижу, что те за ним пошли. Вот в чем преимущество нашей работы, работы парой. Всегда можешь друг за другом посмотреть, кто за тобой идет или не идет. И когда мы еще учились, всегда так делали, проверялись. Муж в Москве говорил мне: Рыжая (так он меня всегда называл дома), сегодня ты свободна. Никаких проверок. А я его тоже называла Рыжий. Ну ладно, это так, к слову. А тут смотрю, а наружка уже там расставилась в позиции. Может быть, у нас будет какая-то встреча или передача еще чего-то. И за ним. Он меняет доллары, а парень из наружки заглядывает через плечо, какой у мужа паспорт. Муж почувствовал, дал ему посмотреть, вернулся, и мы пошли дальше. Болтаем по-французски, обсуждаем ресторан, где будем кормить своего беби. Точно знаем, что они рядом, ну и пусть, ради бога. Самое главное — не нервничать. И это — закон.
— И закон всегда соблюдали?
— Да, хотя бывало иногда немножко неприятно. В одной стране пошли на передачу документов. Тех самых, которые добыли и ради которых находились в этом государстве. Поднимаешься по дороге, спускаешься. Маршрут специально подобрали: если бы кто-то за нами следил, то не заметил бы, что мы проходили мимо телефонной будки, и за несколько секунд, даже не секунд, а за какой-то миг, человек, который шел бы за нами, не смог бы увидеть, что мы в этой мертвой зоне. И в этот момент мы как раз сделали то, что нам нужно было по нашей работе. Это специально так отрабатывалось, вырабатывалось, обкатывалось.
— А когда проходили мимо посольства и пошли в ресторан, что было дальше?
— Да ничего. Посидели, поговорили. Они за нами еще походили и отстали. Но после этого я никогда и близко ни к каким посольствам не подходила.
— А бывало так, что вас, молодую и красивую, примечали иностранцы? Пытались познакомиться, и это тоже оставляло неприятный осадок?
— Однажды было. Как-то в аэропорту привязался молодой итальянец. Все время называл меня мадемуазель. Я даже опоздала на самолет. В ту страну, в которую мне надо, самолет уже улетал да с моим чемоданом. А там наш человек должен встречать не только чемодан, но и меня тоже. То, что чемодан прилетел, он не узнает, а не увидев меня, встревожится. И я подняла такой хай: семь дней ждать. Да я взорву вас всех коктейлем Молотова, если не отправите любым другим рейсом. Тут меня и посадили на «Аэрофлот», который тоже летал туда, куда мне позарез надо, раз в неделю. Что ж, пришлось рискнуть, попасть на советско-аэрофлотовскую территорию. Как чувствовала, что надо торопиться. И представляете, что случилось? Через два дня в той стране, откуда я так удачно унесла ноги, переворот. Кто знает, что было бы со мной дальше. Я бы там застряла. А так улетела в три часа ночи и всю дорогу слушала болтовню артистов из болгарского фольклорного ансамбля, которые забавляли друг друга.
— Вы побывали во многих странах?
— Во многих. Но главное не только это. Знаете, что такое «осесть»? Это значит легализоваться в той стране, куда приехал. Осесть — это совсем не так просто. Ведь мы появляемся как бы из воздуха. Ниоткуда. Мы никто, и звать нас никак. У тебя есть основной документ, да и его выдает Центр.
— У вас паспорт был настоящий?
— А как же. У нас и папа, и мама были. Мы же изначально не сами по себе родились. Но это все — легенда. Потому что здесь-то и начинается самая трудная часть нашей службы — оседание. Все на тебя настороженно смотрят. Даже когда мы поженились, когда родился ребеночек. Для многих странно: приехали сюда молодые люди, а зачем? Что будут делать? Есть ли у них деньги? Но в этой стране мы нашли нечто, с чем мы могли бы открыть наше, ну, скажем, представительство.
— Не совсем понятно какое?
— Да и не надо особо понимать, это вроде того, что муж представляет в той стране какую-то иностранную компанию, откуда мы и приехали.
У нас же нет постоянного адреса. И знаете, даже когда мы поженились, муж указал адрес той страны, куда мы должны были поехать. И клерк, оформлявший документы, обратил на это внимание. Спрашивает: почему, вы же сейчас совсем в другом месте? Муж был готов, отвечает: решили жить там. А здесь так, работа. Вы же нас принимаете с любовью, как своих. И все это в шутку, с улыбочкой. Но, действительно, когда приезжаешь, то должен оправдывать свое существование, показывать, на что живешь. Это называется у нас «прикрытие». И мы такое прикрытие имели. Мы здесь у вас представители из Европы, а фирма наша такая-то.