А до этого, до разведки, паренек из семьи скромных сельчан поступил в МГИМО. Как? Ведь в конце 1960-х в данный вуз принимали в основном представителей славных дипломатических родов. Есть ответ на этот вопрос: человеком Виталий Нуйкин был талантливым, схватывал все на лету. Не обращал внимания на насмешки сокурсников. Да, ходил в старой, перешитой на него отцовской толстовке и хромовых сапогах. В институте так не принято, ну и что, раз ничего другого не было? Хранил верность своей землячке Люде, остававшейся далеко, не заглядывался на московских невест. И, окончив в 1963 году факультет международных отношений, пришел туда, где его терпеливо ждали еще с первых годов учебы, с 1960-го, — в особый резерв разведки. Снова учеба. Крепким английским четырехбуквенным ругательствам обучал сам Конон Молодый — советский нелегал Гордон Лонсдейл, пример для подражания узкому кругу его будущих последователей.
Своим чередом последовала женитьба на красавице и землячке Людмиле, несколько лет отработавшей в глухой тайге, где ей пришлось помогать всем — от рожениц до лесорубов и даже работавшим на лесозаготовках бывшим уголовникам. Родился сын Юрий. Когда уезжали работать в особых условиях, трехлетнего мальчугана пришлось оставить дома. Никак не вписывался он в легенду. Потом за рубежом женитьба — в очередной раз, на Людмиле, она же Эрика. Там родился второй сын — Андрей или, точнее, Андрэ, что прибавило паре респектабельности.
Никакой боязни, что закричит на русском при родах, у Людмилы-Эрики, как вы уже знаете, не было. Французский — на тот момент — вытеснил все остальные языки. На нем и кричала.
А на первых порах даже отсутствие детей нелегалы использовали во благо: Эрика, взявшая вину за отсутствие потомства на себя и время от времени оставлявшая своего мужа Карла одного, объясняла, что едет лечиться. А сама быстро в Москву, где нянчилась с подрастающим Юрием.
Карл же занимался, как понимаю, научно-технической разведкой. Пара добыла для страны буры для сверления нефтяных скважин. Прочностью они в разы превосходили советские. Сэкономила столько денег, что можно было оставаться в зарубежье хоть до конца жизни.
Но Центр ставил новые задачи. Дома остро проявилось нарастающее отставание как раз в тех добывающих отраслях, продукты которых шли на экспорт или даже являвшихся национальной гордостью. И Нуйкины восполняли эти пробелы в родном народном хозяйстве, добывая техническую документацию, позволявшую нам если не перегнать, то уж точно догнать Запад. В одной передовой стране развитого капитализма удалось достать документы, ускорившие создание советского военного ракетно-космического комплекса.
Иногда дело не ограничивалось документацией. Выносили тяжеленные сумки: в их руки попадали самые новейшие приборы, быстро переправлявшиеся домой. Для разведчиков-нелегалов — достижение редчайшее. Но очень рискованное.
Да, приходилось рисковать. Работали в таких странах, где, попадись они местным спецслужбам, не пощадили бы. Разработали специальный язык: прозвучит вроде бы ничего не значащее слово, а это сигнал о надвигающейся опасности. Собственный код они использовали постоянно. Даже дома никогда ни о чем серьезном не говорили.
Так что награждение Виталия Нуйкина орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Красного Знамени, а его жены Людмилы орденом Красной Звезды и боевой медалью «За отвагу» было признанием и заслуг, и личного мужества.
Виталий Алексеевич Нуйкин не зря прибавил к своему диплому МГИМО и диплом инженера, полученный уже за границей. Умный, пытливый разведчик превратился с годами в прекрасного инженера. После возвращения на родину занялся в Центре аналитической работой. Ушел рано. И когда Людмила Николаевна рассказывала мне, как это было, на глазах полковника-нелегала появились слезы.
«ТОП СИКРЕТ»2 — ДЛЯ ФИЛБИ НЕ «СИКРЕТ»:Ким Филби
Рассекречены материалы, переданные советским разведчиком Кимом Филби из британского шифровального центра в Блетчли-парке.
Директор Службы внешней разведки Российской Федерации Сергей Нарышкин позволил предоставить для публикации ряд уникальных документов.
Филби не признавал секретов
Для начала раздался долгожданный звонок от руководителя Пресс-бюро СВР Сергея Иванова: «Приезжайте, представитель Центра привезет для “РГ” эксклюзивные материалы».
Приехал и был представлен действующему сотруднику.
— Борис Михайлович, — назвался он коротко. — Вот то, что обещал вам директор. Гарантирую, что эти документы за последние 75 лет никто из посторонних не видел. Так что перед вами — настоящая история.
Ловко достал из портфеля видавшую виды папку, развязал на ней старомодные белые тесемочки и не торопясь, аккуратно разложил передо мной на низком широком столике документы. Один на французском языке, другие на английском. Старинные пожелтевшие листы нестандартного формата несколько длиннее привычных А-4, на всех горит красная, не выцветшая за столько десятилетий надпись большими красными буквами — TOP SECRET. И чуть ниже: «Держать в сейфе, никогда не выносить из офиса». Внизу синий штамп: «Рассекречено Службой внешней разведки РФ».
А я никак не могу оторвать взгляд даже не от документов. От простенькой старенькой (уж извините за такую ласковость) картонной папки с замусоленными тесемочками. Сразу бросилась в глаза крупная надпись на ней, сделанная то ли фиолетовыми чернилами, то ли химическим карандашом: «Рабочее дело Зенхен». Надпись перечеркнута, теперь это «Рабочее дело Стенли». Неужели здесь документы, связанные с деятельностью выдающегося разведчика Кима Филби? Это же его оперативные псевдонимы. Чтобы обезопасить сотрудников, полностью их зашифровать, псевдонимы регулярно меняли. Пойди пойми, работает ли под этим именем один-единственный человек или несколько.
Борис Михайлович смотрит на меня оценивающе и даже одобрительно:
— Вижу, догадались. Правильно, сомнений быть не может, это материалы рабочего дела Кима Филби. Перед вами оригиналы важнейших документов периода Второй мировой войны, которые были добыты членами легендарной «Кембриджской пятерки» из Великобритании. Точнее, из Центра расшифровки правительственной связи Блетчли-парка.
В парке совсем не гуляли
Было не до прогулок. Чувствуя приближение войны, Управление разведки 6-го отдела приобрело этот кусок земли в 80 километрах от Лондона, чтобы лучшие умы Соединенного Королевства могли спокойно, не опасаясь постоянных авианалетов люфтваффе, заниматься дешифровкой документов в здании Государственной школы кодов и шифров.
Замаскировали здание в Блетчли-парке под охотничий клуб. Все же вряд ли для окрестных жителей оставалось тайной, что люди, спешащие сюда по утрам, совсем не охотники. По некоторым сведениям, в годы Второй мировой с 1939-го по 1945-й тут работали около десяти тысяч способных и даже талантливых специалистов в области взламывания чужих кодов.
Среди них — немало выпускников престижнейших Кембриджа и Оксфорда, обладавших аналитическими, лингвистическими и математическими способностями. Но персонала все равно не хватало, и разведке пришлось прибегнуть к необычному методу рекрутирования. С ее подачи некоторые газеты объявляли конкурсы на разгадывание сложных кроссвордов. Их победители приглашались в редакции для вручения призов. А заодно попадали под пытливые очи людей из МИ-16. С приглянувшимися беседовали, и если те подходили под не такие уж и строгие — в войну было не до строгостей — параметры разведки, то попадали в Блетчли, предварительно дав расписку сохранять всё происходящее там в тайне. Гриф секретности был частично снят с Блетчли лишь через 30 лет после капитуляции Германии.
Информация сюда поступала с радаров и ретрансляторов многих стран. Англичане вели тотальную прослушку на всех радиоволнах, где только работали или могли работать немцы. Все, что можно было, передавалось в Блетчли-парк. И денно и нощно трудившиеся там аналитики взламывали коды. Они для меня — прообраз сегодняшних хакеров, но лишенных современных технических средств.
Ясно, что почти все перехваченные документы касались хода войны, намерений и целей Гитлера, его окружения, вопросов усовершенствования оружия нынешнего и создания принципиально нового, смертельного — атомного. А еще в Блетчли расшифровывались важнейшие сообщения из других стран. А для Москвы особый интерес, конечно, представляли документы радиоперехвата, которые раскрывали планы фашистской Германии на Восточном фронте.
И, как еще в военные годы советская разведка выяснила, англичан очень интересовали стратегические данные о переговорах и намерениях союзников Британии по антигитлеровской коалиции. Своих собратьев по оружию британцы тоже держали под колпаком. Впрямую расшифровок никому не передавали. Иногда сообщали какой-то уж особенно важный элемент, пытаясь выдать его за информацию, добытую именно своей разведкой, а не расшифровкой радиоперехвата. Иногда даже указывали ложный источник. Если информацией и делились, то весьма дозировано: об этом можно, а то — пусть останется только в прочных сейфах.
Черчилль, он же майор Мортон
Самое важное из расшифрованного поступало премьер-министру Соединенного Королевства Уинстону Черчиллю. Да, в рассылке переданных рассекреченных документов его имени нет. Но внизу пометка: один экземпляр — майору Мортону.
Кто такой этот всего лишь майор, что имел доступ к бумагам наивысшей степени секретности? С 1939 года личный секретарь и помощник Черчилля по военным вопросам. Именно Десмонду Мортону было доверено первому читать расшифровки из Блетчли и докладывать о них премьеру. С конца марта 1940 года майор составлял список наиболее важных документов и передавал их лично в руки Черчиллю.
Есть и фотография Мортона, чинно шествующего с Черчиллем. Судя по тому, что в 1945 году Десмонду Мортону был пожалован титул сэра, его усилия не остались незамеченными.
Среди других адресатов — разведка МИ-5, генеральный директор, Форин-офис и сэр Эдвард Бриджес. Впрочем, не только сэр, но и барон. Еще в 1938 году он был назначен секретарем кабинета министров, заменив лорда Хэнки — ставленника отправленного в отставку премьера Чемберлена, запятнавшего себя угодничеством перед Гитлером. Бриджес занимал один из ключевых постов в правительстве до 1946 года. Исключительно заметная фигура в британской правящей иерархии, награжденная множеством орденов. И если Уинстону Черчиллю требовалась срочная консультация по вопросам внешней или внутренней политики, премьер-министр прибегал к помощи барона Эдварда Бриджеса — уж он-то знал всё и обо всех.