Было ясно, что реальная ситуация с СОИ совершенно отличается от предполагаемой, запланированной. Подтверждение этим выводам: даже сегодня СОИ не сможет сработать. А провести тестирование невозможно. Допустим, вы запустите свою ракету откуда-то с Гавайских островов. Программное обеспечение сработает, проквакав ква-ква-ква. И что? (Здесь мы с Руппом вдались в технические подробности, для понимания которых читателю потребовалась бы, как и мне, сложнейшая, насыщенная техническими терминами лекция. — Н. Дд Суммировав все изученное, сказанное и в деталях обсужденное, я представил свой уже упоминавшийся отчет. Если коротко, то мой доклад был полон критических замечаний. Чтобы не вступить в противоречие с американцами, я не писал: СОИ практически не сработает. Однако мой доклад наводил именно на эту мысль. В таком случае, как же тогда НАТО сможет политически надавить на Советы, если они не воспримут эту инициативу всерьез? И в СССР не стали тратить миллиарды, чтобы противостоять Штатам с их СОИ.
— Райнер, а вы знали, что разведка ГДР предоставляет Советскому Союзу всю полученную информацию?
— Еще бы, конечно. Прекрасно понимал: мы делимся с Москвой всем, что хоть как-то может ее заинтересовать. Обо всем первостепенно важном и не очень важном. А уж что СССР интересуется СОИ, было понятно и глупцам, к коим себя не отношу.
— Вы встречались с русскими связниками?
— Никогда. Но, что удивительно, мы вместе с женой побывали в Ленинграде, в туристической поездке. Да, точно, в конце 1970-х, потому что в 1980-м у нас родился первый ребенок и вместе нам уже было никуда не выбраться. Потом, в двухтысячные, мы с дочкой однажды отдыхали в Сочи.
А 1980-е годы были напряженными. Тогда с благословения Рейгана Штаты решились в ноябре 1983-го на рискованную, провокационную операцию. Как же она называлась? Кажется, «Опытный лучник».
«Лучник» промахнулся
— Не совсем понятно, причем здесь был «Лучник», — слегка ухмыльнулся «Топаз». — Но на всех границах, контролируемых НАТО, началось некое бурление. В движение пришли войска. Дороги, словно намеренно, забила военная техника. Американские самолеты появлялись на самых северных окраинах Советского Союза. Турецкая граница кишела диверсантами. Все это делалось единым скоординированным усилием, узлы затягивались все туже. В печати поднялась бешеная антирусская кампания. И надо же, чтобы в эти же месяцы не вдруг запланированных маневров советская ракета сбила южно-корейский пассажирский «боинг» с 249 пассажирами на борту. Все погибли. Это еще больше накалило страсти.
— Но полет был явно шпионским. Да американцы просто подставили корейцев, усложняя международную обстановку. Как сейчас помню последние строки в сообщении ТАСС: самолет ушел в сторону моря…
— Не слишком удачная фраза, исключительно сложный эпизод холодной войны, использованный американцами в своих целях. А тут уже вскоре, в ноябре, эти проклятые маневры.
В СССР заволновались. Некоторые ваши руководители пришли к неверному выводу: НАТО во главе с США готовит по Советскому Союзу необъявленный и мощный ядерный удар. Как я узнал уже в этом, XXI веке, положение сравнивали с Карибским кризисом 1962 года. Ждали войны.
И нам удалось несколько успокоить друзей. Я тогда работал в Ситуационном центре НАТО. Сюда стекалась вся информация, исходя из которой вырабатывались решения. В тот раз НАТО пыталось сыграть на нервах всех членов Варшавского пакта: как раз во время учений «Опытный лучник» противнику пытались внушить, что силы альянса готовы нанести ядерный удар без всякого предупреждения.
— К чему было так нагнетать страсти? Чего хотели добиться?
— Это был тщательно проработанный план. Искали бреши в обороне. Прикидывали, можно ли устраивать акты саботажа на чужой территории. Анализировали, как Варшавский пакт готовится ответить на явную угрозу. Координировали действия армий разных государств — членов НАТО. Мы часто вспоминаем Карибский кризис 1962 года и только недавно до конца поняли, чем грозил он миру. «Лучник» был тоже крайне опасен. Представьте, что у какой-то американской сорвиголовы возникает желание нанести настоящий ядерный удар. Ведь люди на взводе, они готовы на всё. А если у армий на той стороне в ответ на это тоже пробудится инстинкт прощупать противника и кто-то чересчур нервный также бросится к ядерной кнопке?
В Брюсселе создали две группы: постоянной разведки и постоянных оперативных действий. Я возглавил обе.
Предполагалось, что пик учений с получением ложного приказа о нападении должен наступить в самое неудобное для любого из нас время суток.
— Это когда же?
— В пять утра, когда обычная работа еще не началась, привычный ритм не набран. Наши две группы должны были держать ситуацию под контролем, отдавать приказы, следить за их выполнением. Нас было совсем немного — четыре-пять человек. Старались быть в курсе передвижения всех русских войск, местонахождения их подводных лодок. Особое внимание уделялось здесь Норвегии. Информация, в основном поставляемая натовской разведкой, постоянно взвешивалась, оценивалась. Разведка и военные действовали в полном контакте.
Но, как вы понимаете, мы успели предупредить советских друзей, что все это — не подготовка к нанесению ядерного удара без предупреждения, а провокация, прощупывание намерений противоборствующей стороны. В НАТО многого не знали, не имели представления о нахождении командных пунктов Советской армии. Они именовали такое балансирование на грани «выяснением возможностей гибкого ответа» со стороны противника. Конечно, средства для этого были выбраны негодные, опасные для всего человечества.
Но мы в нашей постоянной группе поняли и иное. Извините, что употребляю специальные термины. Американцы попутно выясняли возможности «победы в ограниченной ядерной войне». Для этого, считали они, надо «обезглавить командные пункты противника», что парализует сопротивление армии врага, то есть Советского Союза. Советы даже не успеют направить свои ядерные ракеты в сторону США: приказы отдавать будет некому. Разрушив коммуникации, сразу уничтожив командный состав и партийную верхушку, они вынудят СССР капитулировать, перережут еще оказывающих сопротивление как цыплят в курятнике. В Вашингтоне пытались убедить меня: в случае неожиданного нападения с конкретно обозначенными целями уничтожения и точечными бомбардировками НАТО сумеет избежать крупных потерь. А в СССР, где благодаря лимитированным ударам по его территории не все население будет уничтожено, приход натовских войск выжившие встретят восторженными криками.
Ядерные бомбы меньшего разрушительного потенциала помогут сохранить личный состав натовских сил. И к тому же потери гражданского населения в странах западного альянса хотя и неизбежны, но тоже «лимитированы».
— Неужели верхушка США сама в это верила?
— Верила. Она жила своими представлениями и своей жизнью. Эти маневры совпали, полагаю не случайно, с последующей модернизацией ядерного вооружения.
А в штаб-квартире НАТО в Брюсселе в закрытом для посторонних глаз помещении была установлена сотня специальных щитов. На них отражались три цвета — зеленый, желтый, красно-оранжевый. И каждый цвет соответствовал ситуации, сложившейся на том или ином участке расположения сил противника. Например, красно-оранжевый обозначал, что, по мнению разведки и наших военных, ядерные ракеты, например в Восточной Германии, приведены в положение боевой готовности к пуску. Или около штаба, где заседают руководители Варшавского пакта, даже ночью припаркованы два десятка лимузинов и почти во всех окнах горит свет — в этом случае у нас на щите — желтый. И чем отчетливее опасность, тем больше красного и оранжевого цвета.
Полагаю, если в КГБ существовал такой же Ситуационный центр, положение в стане НАТО отмечалось похожим образом. Когда в Брюсселе возникало общее понимание того, что в чужом Ситуационном центре происходили некие изменения, в НАТО немедленно реагировали, отдавая соответствующие команды, быстро доводившиеся до руководства войск.
Я знаю, что в СССР это вызывало немалое беспокойство. Потом НАТО начало свои маневры, беспокойство перешло в тревогу, которая достигала пика: в последние два года противостояния между блоками такого еще не было.
— Райнер, поверьте, но мы, жившие в СССР, всего этого не знали, напряжения, которое было при Карибском кризисе, не испытывали.
— Вас берегли. Но каждый раз при встрече со связником меня стали расспрашивать, как я оцениваю все происходящее. С советской стороны считалось, что ситуация постепенно превращается в более опасную, близкую к критической.
Мое положение в Ситуационном центре давало основание успокаивать русских. Что-то совсем непредвиденное, роковое, несущее угрозу всему миру, могло произойти только в одном случае. Если бы американцы плюнули на НАТО и принялись действовать только по собственному усмотрению. Я понимал: такое очень и очень маловероятно. Да они просто не решатся. И я давал понять: серьезность положения нельзя недооценивать, и все же оно не угрожающее, одним оранжево-красным цветом не окрашенное.
Тут было очень важно ни в коем случае не ошибиться. И мне приходилось следить за положением дел денно и нощно. Чтобы не сбиться, снимал все документы на пленку.
— Позвольте перебить вас, Райнер. Как это удавалось? Наверняка поток секретных бумаг шел огромный.
— И работа моя превращалась в такую же. Каждые шесть недель приходилось смотреть, какие изменения произошли, и сообщать о них. Надо было все время находиться в офисе, внимательно анализировать, что же нового появляется в Ситуационном центре, сравнивая результаты с теми, что были отражены до того. И как проводить сравнительный анализ? Держать под рукой мой отчет шестинедельной давности? А если кто-то заметит, как я смогу это объяснить? Приходилось рисковать.
Не стану вдаваться в подробности, как мне все это удавалось. И даже вам здесь не откроюсь.