И 24 мая 1954 года с помощью нашего агента захватили мы Василия Степановича Кука — Лемиша и его жену Уляну Крюченко. Шли за ним по пятам, гоняли по лесам и схронам. Да так, что устал он, выбился из сил, потерял на какое-то время свой безошибочный нюх. И больше всего поражен был тем, что выдал его наш агент не за деньги, не из страха перед тюрьмой и советской властью, а по идейным соображениям. 1954 год — люди, бившиеся против нас до последней пули, начали что-то понимать. Долго же мы его искали. После войны делали все, чтобы не дать ему уйти по-геройски, погибнуть на глазах у всех в бою. Убить его было можно и раньше. Кука нужно было брать только живым. Что и было сделано. После захвата Лемиша мы еще долгие месяцы имитировали его поиск. Это была наша комбинация. А он уже сидел у нас в тюрьме вместе с женой. Я в течение нескольких месяцев по решению руководства занимался в камере его перевоспитанием, переубеждал. После упорнейшей работы он был нами привлечен, завербован. Умер Кук сравнительно недавно — в 2007-м в Киеве. Дожил до девяноста четырех лет, и я не знаю как: абсолютно больной человек, поражены все органы. Когда мы его арестовали — зубов не было, и я, взяв честное слово со знакомых врачей, которые при истреблении еврейского населения чудом выжили, тайно привозил их в тюрьму, вставлять Куку зубы.
— Но как было работать с врагом?
— Именно с врагом. А работать все равно надо было. Что мы и делали. И я знал о Куке, наверное, даже больше самого Кука. Мы звали его «Трехсотый» — сидел во внутренней тюрьме КГБ в камере под этим номером. А его жена — рядом. Иногда разрешали им встречи.
— А иногда не разрешали?
— Тоже метод воздействия. Жену он очень любил. Сидели они в разных камерах, и первый его вопрос всегда о ней. Это учли. Кук поначалу был в полной депрессии. Пытались его из этого состояния вывести, вывозили с женой на прогулки по восстановленному, зажившему мирной жизнью Киеву.
— Не рисковали? Вдруг сбежит? Или отобьют лесные хлопцы.
— Сначала пару сопровождала наружка — десять человек. Кук, опытнейший конспиратор, заметил и сказал, чтобы мы не волновались. Бежать без денег, без какой-либо поддержки некуда.
— Инаружку сняли?
— Оставили семерых надежных, проверенных. А когда после долгого перерыва, не до того ему было, он возобновил половые отношения с женой, поняли: ожил. Стали разрабатывать Кука, как у нас говорят, «втемную». И с нашего разрешения, скорее даже по просьбе, писал он историю оуновского движения, порой для нас небесполезную. Но ни о какой вербовке не могло быть и речи. А мы все равно его использовали. И Кук-Лемиш обратился все-таки к западным украинцам, к единомышленникам, к Западу: предлагал не вести вооруженную борьбу дальше.
— А его свои потом не могли хлопнуть за это?
— Нет. Он остался все равно на своих позициях, и все они это понимали. Уже после, когда освободили, мы устроили его работать в Центральный архив МВД в Киеве, и Кук написал с нашего разрешения диссертацию по истории Украины.
— Бережно вы с ним обращались.
— Тут надо понять все сложности тогдашней нашей государственной политики. Придется еще раз обратиться к хронологии. Официально считается, что с вооруженным оуновским подпольем было покончено 31 декабря 1951 года. Это совсем не так. Еще два года продолжались операции по борьбе с террористами, диверсантами. Часто не просто чекистские, а с привлечением крупных армейских частей, прямо войсковые. И сколько было вооруженных, на все готовых, озверевших одиночек. Я отойду от привычных трактовок. Мы поражались их стойкости. Окруженные, они могли сдаться, ведь наши офицеры гарантировали им жизнь. Но бились до последнего, не надеясь ни на какое чудо. Тут все решала идеология: ложная, пакостная, но умело вождями ОУН в украинцев, особенно западенцев, вдолбленная. Представьте мирное село, казалось нам, уже очищенное от бандитов. И в начале 1950-х все сто десять его дворов сгорают — пожар, никто руку не прикладывал. Приехали из города в этот Костопольский район Ровенской области помогать погорельцам. А на пепелище обнаружили триста стволов длинноствольного и короткоствольного оружия плюс три пулемета. Вот вам и мирное население.
— Георгий Захарович, об этом я читал в вашей книге «Большая охота». Но ведь с годами бандеровщину подавляли. Бандитов брали, сажали, высылали, в конце концов, уничтожали.
— Я же вам говорил: всех не перевоспитаешь. Оставались люди. Идеология живуча. Кто-то тихонько вздохнул с облегчением, когда в 1947 году с боями, представьте себе, с боями (!), остатки дивизии «Галичина» и крупные отряды УПА по шестьсот — восемьсот штыков пробились через территорию Словакии и ушли в Германию. И, что правда, крупных кровопролитных боев после этого почти не было. А так, бывали случаи, захватывали райцентры, например в Дрогобычской области, и держали их в страхе часов по восемь-десять до прихода наших войск. И за это время успевали навести там такой «порядок»…
А те, которые ушли в Западную Германию, они же потом хорошо американцами обученные возвращались. До 1954 года летали над Западной Украиной американские самолеты. Вылетали с базы во Франкфурте-на-Майне и через Польшу. Снижались у Днестра до двухсот пятидесяти, иногда двухсот метров, сбрасывали грузы — оружие, боеприпасы, листовки, литературу. Оуновцев, что от нас драпанули и к ним попали, обучали уже в своих специальных разведывательных школах. Так что спускались к нам на парашютах уже не бандитами из леса, а профессиональными диверсантами.
Если быть до конца точным, то последний всплеск борьбы отношу к октябрю 1956 года. Во время контрреволюционных событий в Венгрии в Западной Украине вновь зашевелились недобитки. Листовки с националистическими призывами распространялись не только во Львовской и Житомирской областях, но и в Киевской. Да что листовки и антисоветские выступления. В Карпатах были уничтожены несколько мостов, по которым советские войска перебрасывались в Венгрию. А недалеко от Шепетовки взорвали воинский эшелон с грузами.
— Значит, воевали с националистами до осени 1956-го?
— Да. Хотя для многих прозвучит непривычно.
— Георгий Захарович, с этим — понятно. А как вообще в ту послевоенную пору действовала ваша оперативная служба? Ведь технических средств, как понимаю, не было.
— Сейчас такая техника, что если ты попал в разработку, укрыться невозможно. Всё, тебе хана, ты никуда не денешься. А тогда можно было. Раньше, например, воду пустил, и не слышно. Сейчас заглушающий звук воды научились каким-то образом снимать. Но при любой технике даже микрофон в подушке не сечет того, что шепчешь, когда закрываешься одеялом. Помните предателя Пеньковского?
Он когда со связниками разговаривал, всегда включал воду. И взять его было трудно: профессионал, тема одной из его работ, знаете, какая? Отрыв от наружки.
— А если вернуться к Бандере? Его же в 1959 году убили.
— До этого в 1957 году наш боевик Богдан Сташинский ликвидировал в Мюнхене одного из лидеров Организации украинских националистов Льва Ребета. Выстрелил в упор синильной кислотой из восемнадцатисантиметровой трубочки диаметром в два сантиметра и с пружиной для нажатия на одном из концов. И наступил паралич сердца. Проходит некоторое время, и сузившиеся сосуды обретают прежнее состояние. Никакой врач, даже опытнейший судмедэксперт, настоящую причину смерти не определит. Так что подозрений об истинных причинах смерти Ребета не возникло. Думаю, это и подвигло Никиту Хрущева отдать приказ ликвидировать Бандеру.
Но чекисты Украины были против: поздно, Бандера уже ушел на второй план. О нем забыли его же головорезы. А тут — смерть, и сегодня пытаются Бандеру обратить в мученика, героя.
Октябрь 1959-го, тот же город Мюнхен, где осели многие оуновцы. У Богдана Сташинского с первой попытки не получилось: столкнулся с Бандерой во дворе его дома рядом с машиной. У того даже охраны, по существу, не было. То она ездила за ним, то отпускала одного: кому он был нужен. Но Сташинский замешкался, занервничал, выстрелить не успел и Бандеру упустил. Ликвидировал со второй попытки и снова выстрелом из трубочки, только еще более усовершенствованной, в подъезде его дома. И благополучно ушел. Снова — никаких подозрений.
И если за ликвидацию Ребета Сташинскому вручили просто дорогой подарок — фотоаппарат «Контакс», то за уничтожение Бандеры наградили орденом Красного Знамени. А вместе с ним, как это всегда бывает, отметили правительственными отличиями «группу товарищей». Орден боевику вручал лично председатель КГБ СССР Александр Шелепин.
И Сташинского начали готовить в Москве в нелегалы. Хотя и до этого действовал он в ФРГ под немецкой фамилией, язык надо было совершенствовать. Прикрепили к нему в столице молоденькую преподавательницу Ингу Поль из ГДР. Замечали, что политические взгляды у нее не совсем те, но были уверены: уж такой опытный человек, как Сташинский, ее быстренько перевоспитает. Быстренько получилось не перевоспитать, а сделать ребеночка. И супруга, которая должна была работать с ним в паре, как это обычно бывает у нелегалов, уехала рожать к маме в ГДР.
Перед этим стали замечать в Сташинском странные перемены. Иногда проскальзывали фразы о неверной советской политике, да и жизнь в Москве ему не очень-то нравилась. Генерал Александр Коротков, тот самый, что долгие годы руководил всеми нелегалами, к Сташинскому относился очень скептически. Не только говорил, но и писал, требовал, чтобы того не то что в нелегалы, а вообще за границу не выпускали. Но так уж случилось, что в июне 1961 года Коротков скоропостижно скончался. А Сташинский рвался к жене, в ГДР. И уговорил моего старого знакомого старшего офицера отпустить его в Восточный Берлин. Причина уважительная: ребенок тяжело болел. Мой друг взял все под свою ответственность, пробил, уговорил, согласовал.
Сташинский уехал, а ребенок умер. И мы были удивлены, когда 12 августа 1961 года Богдан с женой не пришли на похороны.