— А у вас со здоровьем все было нормально?
— Именно. Наверное, потому, что был всегда худой. Был я тогда комсомольским секретарем факультета. Как можно отказаться? Меня родина позвала, а я в кусты? Нет! Ловчить — противно. И у Геворка Андреевича также. Они с Гоар могли остаться дома, в Армении. Так об этом мечтали. Жить своей жизнью в кругу близких. В Ереване у них много родственников. Но они всё оставили, бросили, поехали. Выехали и всю жизнь — там. Что нужно иметь в сердце, чтобы вот так? Ехали не за чем-то, а для чего-то. Не по приказу, а по велению. Жертвовали всем, действительно всем без оговорок. Посвятили себя большому, святому делу — обеспечению безопасности страны.
А я — в разведшколу. Были у нас великолепные лекторы. Приезжал сам Байбаков — председатель Госплана. Больше сорока лет прошло, а лекцию одну так помню. Читал заведующий информационным отделом ЦК КПСС. Вроде бы скука — как получать информацию. Как ее классифицировать. Легко было весь этот рассказ засушить. Но такой был увлеченный человек, так толково говорил. Они с Байбаковым мне запомнились. И во всех других дисциплинах, что мы проходили и что там потребовались, были вот такие же преподаватели. И один лектор сказал нам: «Дорогие будущие разведчики. Желаю вам хотя бы раз в жизни получить документ с грифом наивысшей секретности — грифом “космик”. Вот это — достижение». И я сказал себе: «Знаешь, мил человек, когда настанет время уходить и если ты этого не сделаешь и придется воткнуть штык в землю, то придется признать, что ты прожил жизнь напрасно». И чтобы добиться этого, именно с этой целью я пошел в нелегальную разведку. В ней — кратчайший путь достижения этой цели. Вот ради чего можно было все оставить.
— Но как сделать такое? Как добиться?
— Сложно. К этому всю жизнь шел. И мне поручили направление: главный противник и НАТО.
— Главным противником называли США.
— И в те годы — было нормально. И я подтвердил: на меньшее — не согласен. Значит, надо было вербовать, вербовать и вербовать. Что надо было взять — ЦРУ, администрацию президента США под контролем, Госдеп и ФБР. Из этого списка не удалось взять только ФБР.
— А остальных?
— Про них мы знали всё.
— И не живя в США?
— Как вам сказать. Работа с территории третьих стран. Это уже наша кухня. А на кухне, видите сами, я гостей не встречаю. Только в гостиной. Такая же задача была у Геворка Андреевича. Познакомился с ним сначала заочно. Я не знал, что есть такой человек. Но одному из наших товарищей было поручено провести операцию, которая могла помочь мне в вербовочной работе. И получилось. Потом даже научные труды писал.
— И тема?
— «Вербовка с нелегальных позиций». Мог быть хорошим архитектором, но тут — другая стезя. И еще какая, ибо был такой период с начала 1970-х годов, когда нелегалам запрещалось вербовать.
— Коммунистов?
— Коммунисты вообще не вербуются. Тут запрещалось вербовать с нелегальных, как мы говорим, позиций. И после войны был такой период — нельзя было. К примеру, тому же Абелю — он же после войны никогда и никого не вербовал. Бен — Конон Молодый — тоже.
— А люди из Портсмута, которые передавали важнейшие сведения о подлодках?
— Ему этого агента передали. Он был завербован с легальных позиций. Потому что считалось, что вербовка — очень острое мероприятие. Вдруг что-то может случиться, вдруг провал.
— Из-за подставы?
— У нелегалов подстава почти невероятна.
— Почему?
— А кому я там нужен? Кто обо мне знает? Какой-то чертежник или механик. Но возникает вопрос: как вербовать? Ведь я же нормальный художник. И в себе я был уверен, у меня профессором был Дейнека.
В нашем институте он был завкафедрой рисунка. Рисовали обнаженные модели. И мне он поставил «отлично», а чтобы у самого Дейнеки получить «отлично», надо быть художником. У нас шутили: нарисовать лучше, чем Репин. Примерно, как Серов.
— Тесен мир. Мы живем на седьмом этаже, а мастерская Дейнеки была до самой его кончины — на девятом. С детства помню: наш сосед по подъезду был суровым человеком в вечном берете.
— Очень суровым. На курсе, наверное, человек двести пятьдесят, а у Дейнеки отличных оценок, по-моему, десять. И берет его помню.
— У вас похожий. Неизменный атрибут вашего имиджа.
— Но не потому, что как у Дейнеки. А потому, что я — француз, хорошо подходит по легенде. Как купил в Париже, так его до сих пор и ношу.
— Столько лет?
— Ну, не каждый день и не один и тот же. У меня их несколько. Подходит к моему носу.
— И к стилю.
— И к стилю, конечно, тоже. Да и привык уже.
— Там вы были художником?
— Шикарное прикрытие для нелегала. Архитектор, художник. Это же давало мне возможность общаться.
— А такое общение вас для всех не открывало?
— Наоборот. Широчайший круг. У меня в друзьях были все цэрэушники, бизнесмены, деятели искусств, государственные служащие. Это естественно. После того как меня подготовили и я выехал туда, передо мной встал вопрос. Разведчиком становятся не тогда, когда ему предложили и у него есть документ. Он знает страну, ему дали задание. И он стал нелегалом. Нет! Проходит еще лет пять, когда ты превращаешься в нелегала. Первые пять лет, у кого-то больше, у кого-то меньше, тратятся на то, чтобы не только легализоваться. Так было у Геворка Андреевича. Ему же пришлось чем-то заниматься, что-то делать, налаживать бизнес. Ему нужно было создать круг знакомых, интересных людей, через которых он может выйти на источники информации. Войти в среду нужных людей.
— Но вернемся к Дейнеке или, гораздо точнее, откровеннее, к профессии прикрытия. Вы — художник, Козлову, с вашей точки зрения, досталась профессия тяжелая — чертежника. А Козлов признавался мне, что мечтал: «Только не дали бы мне гайки крутить».
— Мне повезло. Не надо было никакой другой профессии. Художник — он и в Африке художник. Я выехал туда, и, повторюсь, возник вопрос: а как я могу интересоваться секретами, какого дьявола? И еще один повтор. Почему сразу не становишься нелегалом? Тебя же обучили общим принципам. Но так же как, полагаю, нельзя сразу превратиться в журналиста, если даже тебя хорошо учили, нельзя стать и нелегалом.
— Хотя ремесло освоить под силу и неспособным. Столько было у меня учеников — юных журналистов…
— Ага, именно что «ремесло». Но нелегальная разведка — это ремесло? Формально — да. Но чтобы стать нелегалом, требуется нечто совсем другое. Как это получается? Приехал в чужую страну. И работал поначалу только на себя — заведение связей, шлифовка языка.
— Но как вам вообще удалось завести связи? Ведь народ тот держится строго.
— Это же мир в себе. И все же не так строго, как их соседи. К тем просто не подойти.
— А как вы подошли? У вас с языка самым естественным образом слетают их присказки и характерные словечки, которые может знать лишь человек, долго в той среде проживший. Нет, в среду вжившийся, потому что даже лучшие наши переводчики, в городе, в стране не жившие, не путать с «побывавшими», выдавали моментально такие пенки, что, окажись они на вашем месте, никакое произношение их не спасло бы.
— Любил учиться. Пригодилось. Но вопроса «какого рожна мне нужны секреты?» было не обойти. Я художник, я рисую. Но это же дает мне возможность путешествовать по миру. Стоп. Но у меня нет никаких документов об образовании. А что, разве у Карбюзье — были? Великий архитектор — и без документов? Можно отправляться и в другие точки мира.
— А вы в этой стране не растерялись? Не было чувства, что этого я не видел, того не знаю. И широко открытые глаза.
— Глаза и должны быть широко открыты. И необходимо любить тех людей, которые живут вокруг.
— Но как любить, если их надо ломать, склонять, обращать в свою веру?
— Обращать в свою веру — да. Но ломать! Что вы, ни в коем случае. Надо использовать и его веру, чтобы он делал ваше дело, руководствуясь и своим стремлением к добру. Как вербуется человек? Ведь я же вербовал даже на церковь. Был иезуитом. Вот где самое сложное. И у церкви есть своя разведка.
— Имеете в виду Ватикан?
— Именно Ватикан. Разведка бывает только в государствах, остальное — бандитизм. Каждое государство должно иметь разведку, если оно не хочет быть государством-инвалидом. Ведь разведка — это всего-навсего глаза и уши нации, она видит все правильно. И знает тоже все. О мире, о людях, о расстановке политических сил. По крайней мере, это ее задача. Решение на основе этих знаний принимает мозг. Он уже — не разведка. Это — правительство, государственные службы, руководство страны.
— Позвольте вернуться к иезуитам. Вы что, изучали религию?
— Пришлось изучить. Было очень сложно. Но то был эпизод, хотя крайне нужный. Человек оказался исключительно религиозным.
Вы сказали «ломать, обращать в свою веру». Делать этого не надо было, а требовалось использовать его веру. Это был абсолютный католик — фанатик. Значит, и я тоже — католик. Да и по второй своей религии, по паспорту — католик. И нужно было использовать его религиозные чувства.
— Он был священником?
— Руководителем восточно-европейского отдела МИДа страны НАТО. Хотел бросить эту работу и стать священником.
— Его уже нет?
— Надеюсь, жив-здоров и не знает, на кого он работал. Других можно было вербовать, скажем, на ЦРУ. То есть он дает сведения им. Допустим, у человека есть корни английские, может, французские или еврейские. Сделать упор на то, что он выходец оттуда. Обратиться к его чувствам.
— Но если рассуждать таким образом, то как вербовать евреев? Они же глубоко преданы Израилю.
— Правильно. И потому разве не помогут своему государству?
— Ага, наконец-то понял. Вербовали, как у вас говорят, «под чужим флагом»?
— Как иначе? Только так.
— Непонятно, почему нельзя под своим.