— Это искренний вопрос?
— Абсолютно искренний. Этого родного тепла там так не хватает. И все оно в этой березке. В ней близкие, родина, оставленные родные, друзья. А сейчас приехали — и вот какое высокое дерево. Березке той двадцать или даже тридцать лет.
— Традиция давняя?
— Не очень. Я березку еще не сажал. Была у нас встреча с парой. Вернулась она оттуда уже окончательно. Я их раньше не видел, только заочно знал, и нас познакомили. Они рассказывали.
— Приятные люди?
— Очень. Муж и жена — без детей. Так же, как и Вартаняны. Почему? Нельзя, не хотели, боялись.
— Вам в этом смысле повезло.
— Еще как. Правда, не имел счастья жену из роддома встретить. Зато внуков — Юльку и Юрку от дочки старшей — встречал.
— Вы видитесь мне удачливым человеком.
— Была удача. Но неудача — как неудачный эксперимент в науке. Хотя неудачный результат — это тоже результат. Как все происходит. Как-то X. X. посылал меня на одно из последних моих заданий. Надо привлечь шифровальщика.
— Вот это задание! Шифровальщик — один из ценнейших людей в разведке. И наиболее опекаемый. Не только им, но даже их женам запрещается поодиночке выходить в город. Мы с Тамарой ходим парой.
— Они и сейчас поодиночке не ходят. К ним вообще подойти трудно. Хотя у натовцев свои правила. И шифровальщика изучили.
— Вы сами?
— Нет, был он изучен кем-то из легальной резидентуры, такая у них задача: изучать всех шифровальщиков. Интересуют все, работающие в посольстве, чуть ли не до уборщиков, камердинеров — людей даже такого плана. И был на связи в легальной резидентуре такой агент — липач.
— Липач, это в смысле «липнет»?
— Нет, в смысле врет. От слова «липа». Простите за бандитский жаргон. Страна, правда, африканская, а агент был связан с резидентом. Зато шифровальщик из государства НАТО, из посольства. И он изучался. Агент пишет резиденту: такой-то — такой-то, семейное положение у него неважное, с молодой женой постоянные раздоры. Есть два сына. Пользуется двумя небольшими легковыми машинами. Указаны номера. На работе отношения с начальством отвратительные. До денег страшно жаден, настроен проамерикански. Совершенно нечистоплотен в отношении женщин. Выезжает с проститутками туда-то и туда-то. Бывает с ними на посольской вилле.
— Прямо объект для вербовки. Ваш клиент.
— Ну всё прямо для этого, бери голыми руками. Подборочка тоненькая. Но нужно было торопиться, шифровальщик скоро возвращается домой. И почему бы этому тепленькому, «хорошему» человеку не сделать прямое вербовочное предложение.
— Под другим флагом?
— Естественно. Проамерикански настроенный, а станет гражданином Соединенных Штатов. Паспорт у меня американский, и в качестве сотрудника их секретной организации я прибыл в эту страну. По легенде, у меня дочка, которая изучает, как и сын шифровальщика, тот же язык — немецкий. Понятно, что, переезжая в неназванную африканскую страну, я хочу ее устроить в ту же школу, а он, возвращаясь домой, освобождает или может освободить для нас заветное школьное место. Что имеем? Моя дочка, его сын. Но как к шифровальщику подойти? Как познакомиться? Ладно, еду в сопровождении одного из наших товарищей.
— А зачем еще и сопровождение?
— Мероприятие серьезное, для обеспечения безопасности.
— Никогда вам не мешали?
— Нет, они близко, хотя и не совсем рядом. Тем более ехал мой хороший друг, бывший боксер. Выбирают людей правильно. Приехали, и пора устанавливать контакт. Еще не понимаю, каким образом.
А резидент в этой стране обеспечивает материальную помощь на двух посольских машинах. Мы с ним сидим в машине. До работы поедем в одном направлении, после — в другом. Будем его отслеживать, ясно: пойдет в бар или по бабам. Обстановка великолепная, чтобы подойти, законтачить. День стоим — не едет, второй — не едет, третий… Понимаю: что-то тут неладно, не нравится мне вся эта система. Придется идти к школе. Это единственный момент, когда мы знаем, что в восемь часов он подвозит туда своего парнишку. Я хоть на шифровальщика посмотрю, мы же его не видим. Знаем, где живет, в доме по вечерам свет горит, а забор глухой, ничего не видно. При входе надпись «злые собаки», во дворе садовник — местный, помогает по хозяйству. Но как к нему подойти. Прошу резидента быть неподалеку, связь — по мобильному, если потребуется — позвоню. Маршрут у него все тот же, ежедневный, как по дороге на работу.
К восьми я у школы. Здание — фешенебельное. Учатся только дети местных начальников и дипломатов. Машины подъезжают одна за другой, высаживают детей, они торопятся, а его — нет. Уже все приехали и уехали, занятия начались, на часах восемь с лишним, а этот горе-отец, видно, где-то после вчерашнего… Вдруг подскакивает известная мне по номеру машина, из нее — мой будущий знакомец. И, размахивая руками, бежит к школе, потом обратно. И весь он — сама любезность, к сыну — прямо любовь на ходу. Тот забыл портфель дома, и отец рванул туда, вернулся, слегка не по своей вине опоздав. И сына не подвел, доставил портфель прямо на занятия.
Что такое? То ли будущий знакомец где-то в чем-то провинился, заглаживает вину — вы-то понимаете, какие у меня мысли после его жуткой характеристики — и вымаливает прощение. То ли просто верный отец семейства, хороший человек. И чую: липач тот сказал нам всё неправильно.
Я резиденту сразу: откуда у тебя информация, что он такой-сякой? Давай, только правду. Как твой агент мог все это о нем узнать: «Сажает трех проституток прямо у своего дома и везет на виллу». Ну не вяжется, и как у дома посадить сразу трех? Написано: он охотник, и это точно. Но как ему удается охотиться вместе с этими девками? Не могу себе представить. А агент, выясняется, работает в пяти километрах от дома шифровальщика. Вряд ли он мог за всем этим наблюдать. Ты давал, спрашиваю резидента, задание, чтобы он тебя информировал об отношении интересующего нас человека с женщинами? Да. Говорил, что будешь платить за каждый лист информации? Естественно. А информацию — проверяли? Резидент молчит. А это же элементарно — есть проверочное задание. Чтобы проверить достоверность, нужно дать агенту невыполнимое задание. И если он тебе все-таки что-то приносит, значит, врет, сам придумал. Либо помогла ему чужая спецслужба, либо блефует.
Короче говоря, я в своем лучшем костюме пошел к директору школы с просьбой пристроить мою дочку. Я американец, а жена у меня немка, легенда простая, достоверная. В двуязычной семье ребенок должен изучать два языка — английский и немецкий. Получаю отказ: в классе только десять человек, все места заняты. Но я же знал, что места освобождаются, люди приезжают и уезжают. Директор вспоминает, что, действительно, папа одного мальчика отбывает, и называет уже известную мне фамилию. С ним бы переговорить. Может, подскажет мне, как и когда. Но где мне этого человека найти? И директор дает мне совет позвонить в посольство такой-то страны и спросить шифровальщика. Вот так запросто. Я должность знал и без него, но попросил на всякий случай и домашний телефон. Хотя и телефон мне тоже был известен.
— Зачем вам он, в таком случае, был нужен?
— Чтобы ни на кого никаких подозрений, а на давшего телефон, если что, сослаться. А директор продолжает, что люди они очень милые, семья хорошая, дружная. Я ему о себе. Только что приехал, даже жена и дочка пока в Штатах. Готовлю почву, а к началу учебного года как раз и привезу. Директору все понятно, забота отца о дочери сомнению не подлежит.
После этого выдаю шифровальщику звонок домой. Подчеркиваю, что узнал его от директора, ввожу в курс своих проблем, спрашиваю, не могли бы мы с ним встретиться. Тот моментально соглашается: «Мы приедем к вам с женой». Договариваемся о встрече в хорошем ресторане. И рассказал мне обо всех школьных делах. Хороший, доброжелательный человек. И я, воспользовавшись его откровенностью, попросил: «А не могли бы вы мне и о здешней жизни?»
— Разговор на английском?
— Конечно. Но когда о школе — на немецком.
— До чего помогает знание языков!
— Еще как. А нам особенно. И его необходимо в совершенстве знать. Особенно в процессе вербовки: ты сможешь найти те единственно верные и искренние слова, которые лягут человеку на душу. Выбрать правильный тон и нужное построение беседы. Если это интроверт — форма беседы одна. Если холерик — другая, флегматик — диаметрально противоположная.
— Допустим, попался холерик. И что?
— С ним начинаешь сразу: в мире очень сложная обстановка, поэтому надо сделать то, то и еще то. Он моментально схватывает суть. А если флегматик, то разговор подольше: ты знаешь, хорошо бы сделать и то, и то, и хорошо бы это выполнить, потому что в мире вот такая обстановка. Ему нужно все обосновать, тон — мягкий. Обрисовать обстановку подробно. И только после этого он понимает: действительно, нужно помогать. Обычно перед очередным выездом в командировку я сидел в кухне, и жена все спрашивала: поздно, пора спать, а ты о чем-то сам с собой говоришь, прямо болтаешь. Ты что, чокнулся? И я ей тихо: Галя, я не чокнулся, я работаю, проигрываю беседу с будущим кандидатом на вербовку. Когда я шел к нему, я уже знал, о чем и как говорить. Так что язык — основа. И не только из-за того, чтобы тебя не заподозрили, что ты не той национальности. А есть у тебя на первых порах пробелы, бывает, они есть, нужно уметь правильно объяснить их причину. Ты можешь быть кем угодно — французом, китайцем или японцем, а всю жизнь прожить в Эфиопии. Знание языка — как владение кистью у художника. Ты знаешь, какая кисть лучше, какая хуже. Вот для этого мазка хороша такая, для туши — другая. Для акварели совсем иная.
Так же и язык. Должен владеть им виртуозно, чтобы повлиять на человека, с которым завязываешь отношения, чтобы повернуть его в нужном для дела направлении.
— Сложная работа.
— А мне нравится. Это и есть работа с людьми. У журналистов — похожая. Мы с вами одного поля ягоды.