Люба Шевцова из «Молодой гвардии» и НКВД
Только не надо ни в чем винить Александра Фадеева — талантливого писателя с трагической судьбой, в 54 года добровольно ушедшего из жизни. Когда он создавал свой лучший роман «Молодая гвардия», о том, что несколько членов этой организации учились во время войны в специальной школе НКВД, секретарю правления Союза писателей СССР не докладывали. Среди слушателей — и Любовь — Любка, как все ее звали, — Шевцова, вскоре благодаря Фадееву ставшая легендарной.
Вылепленный литературный образ несколько отличался от реального. Любка была девчонкой задиристой. Дисциплинки ей не хватало. Даже в комсомол не принимали, да она туда не слишком и рвалась. Но началась война, и Любовь Шевцова почти сразу оканчивает курсы медсестер.
Работая в госпитале в Краснодоне, узнала о наборе в школу НКВД, в которую семнадцатилетнюю Любовь Георгиевну рекомендовал Краснодарский райком комсомола. Люба написала заявление и прошла собеседование у начальника районного отдела НКВД. В 1942 году — она уже член ВЛКСМ, в заявлении светлые и искренние слова с просьбой принять курсантом Ворошиловград ской школы подготовки партизан и подпольщиков: «.. так как я желаю быть радистом нашей Советской страны… и смело выполнять задания в тылу врага и на фронте».
И ей, совсем не пай-девочке, поверили. Шевцова освоила радиодело, шифровку, неплохо стреляла. Летом 1942-го враг под Ворошиловградом, и ее решают оставить в городе. Радистка под оперативным псевдонимом «Григорьева» одной из подпольных групп, кажется, звавшейся «Бурей», должна осуществлять связь между подготовленным к работе подпольем оккупированного Ворошиловграда и Центром.
Но «Бури» не получилось, потому что сразу как-то не заладилось. Пришли немцы, и тут же Любу с рацией выгнал из своего дома струсивший подпольщик. Она поместила рацию в печь избы, где жил начальник группы, дважды в день выходила на связь, но ей никто не отвечал. Затем, испугавшись и не предупредив «Григорьеву», сбежал, забился в глухое село непосредственный начальник из «Бури». Сколько же раз она рисковала, ездила потом к нему из Краснодона в Ворошиловград за рацией. И записки писала, и с родственниками командира говорила, прося сообщить, что она к работе готова или чтобы отдали хотя бы рацию. И, нарушая все инструкции, оставляла свой точный адрес в Краснодоне. Знала бы Люба, что рация уже давно разбита начальником, коды и шифры уничтожены.
Но Любка времени даром не теряла. К тому времени в Краснодоне она уже была членом штаба «Молодой гвардии». Сдружилась с ее руководителем Олегом Кошевым, билась с немцами, как и рассказано в романе Фадеева. Быть может, чересчур яркая, иногда острая на язык Любка и привлекала излишнее внимание абвера. Однажды ее арестовали: стукнул один знакомец, что училась в спецшколе НКВД, однако Шевцова отговорилась: училась, но только на курсах медсестер. Все же 1 января 1943 года ее арестовали — как и других ребят из «Молодой гвардии». Для немцев Любовь Шевцова была несколько иным материалом, чем остальные молодогвардейцы. С тех что взять — молодые мстители, их с первого дня истязали нещадно. А Любу хотели перевербовать, затеять с ее помощью радиоигру, и начали фашисты с посулов. Но Люба держалась твердо. Никого не выдала. Вынесла пытки жутчайшие. И еще поддерживала слабых. Вот где дала себе волю, оскорбляя фашистов. В записке, чудом переданной матери из тюрьмы, нацарапано: «Мама, прощай! Твоя Любка уходит в сырую землю».
Любови Шевцовой, как и нескольким другим молодогвардейцам, присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно. Она не дожила и до девятнадцати лет. И разве, в конце концов, важно, закончила Любовь Григорьевна Шевцова школу НКВД — не закончила… Она превратилась в символ преданности и силы женской воли.
Немцы пробрались в Генштаб
Об этом во время войны несколько раз предупреждал Сталина сам Уинстон Черчилль. Действительно, английская разведка относительно регулярно доносила премьеру, что именно в советском Генеральном штабе действует немецкий агент. Причем передает по рации сведения стратегического характера. Миф совсем «разгулялся» после войны, когда это же доверительно сообщили в своих мемуарах немецкие разведчики разного ранга.
Никаких свидетельств этого мне разыскать не удалось. И я обратился к правнучке маршала Рокоссовского Ариадне, которая неустанно собирает материалы о тех временах, постоянно общается с родственниками наших полководцев времен Великой Отечественной. Привожу ее мнение дословно:
«Никогда об этом не слышала.
Я знаю, что Александр Михайлович Василевский, будучи главой Генштаба, жил в постоянном страхе. Его сын Игорь Александрович рассказывал мне в интервью: “Сталин был требователен, не прощал никаких ошибок, даже мелочей. Обстановка была напряженная. 'Стены слушали’, вездесущие глаза и уши приучили нас не высказывать мысли вслух. Отец все время находился на грани, один раз даже прощался с нами. В середине войны в загородном доме в Волынском, который находился рядом с 'ближней’ дачей Сталина, отец признался, когда мы были одни, что не знает, что его ждет. Он не мог ничего сказать вслух, но по выражению его лица, по тону, по жестам я понял, что он со мной прощается. И дело было не в военных действиях, хотя он работал с чудовищной моральной и физической перегрузкой, и бывали моменты, когда он на секунду отключался над картой. Угроза исходила от Берии и НКВД. Все без исключения люди из нашего окружения занимались тем, что следили и проверяли, даже мои игрушки проверялись каждый день. К тому же с нами все время ездила охрана — люди с музыкальными инструментами. У них были футляры от скрипок, ну а внутри… соответствующий инструмент. Когда отец бывал дома, этот 'музыкальный квартет’ дежурил в подъезде. Главный из них ежедневно писал отчеты.
Система была очень жесткой. Она предписывала, каким должно быть окружение, с кем можно дружить, а с кем нельзя водить знакомство. Мне просто указывали, с кем общаться, а с кем нет. Не исключаю, что это сам Верховный говорил отцу, мол, ваша семья находится не в том окружении. Фильтровались мои и мамины друзья, родня. Активно не поощрялась дружба между семьями полководцев”».
Ответ, по-моему, исчерпывающий. Как можно было проникнуть немецким шпионам в самое сердце Генштаба, если даже сам начальник Генштаба Александр Михайлович Василевский находился под таким тяжелейшим сталинским колпаком.
Однако природа слухов понятна. Немцы были уверены: в Генштаб внедрился их агент Макс. В советской разведке Макс действовал под псевдонимом Гейне и носил имя Александр Петрович Демьянов. В нескольких моих книгах я рассказал о нем относительно подробно. Макс, которому немцы безгранично доверяли, гнал дезинформацию. Но какую: выверенную, высшими чинами Генштаба же и подготовленную. Иногда специально передавались действительно точнейшие сведения, чтобы у фашистов не возникало никаких подозрений. Эта радиоигра вошла в историю советской разведки под названием «Монастырь», затем была переименована в «Березино». Последняя радиограмма, отправленная немцами из Берлина, была принята уже после капитуляции Германии в мае 1945 года.
Жену оставьте дома
Ну а если вернуться к Штирлицу и трогательной его встрече с женой «В семнадцати мгновениях весны», то сцена эта вышибала слезу из многих. Тут всё сошлось: лаконична музыка, мужествен Штирлиц — Вячеслав Тихонов, трогательна его жена — актриса Театра имени Вахтангова Элла Шашкова, которую даже десятилетия спустя Служба внешней разведки поздравила за этот маленький киношедевр с юбилеем.
Только жен разведчикам не привозили. Не было такой практики. А уж тем более в годы Второй мировой войны.
Вот что рассказала мне дочь Юлиана Семенова Ольга, которую я попросил прочитать эту мою главу:
— Вы абсолютно правы относительно встречи Штирлица с женой. Все выдумки! Но дело в том, что Юлиан Семенович как раз был категорически против этой сцены в фильме. В книге она отсутствует, в литературном сценарии, написанном отцом, ее тоже нет. Этот эпизод придумала и буквально с боем включила в фильм Татьяна Лиознова. Женщина-режиссер, и что тут поделаешь. Отец до последнего сражался с ней, но женские эмоции и упрямство победили мужскую логику и устоявшуюся практику контрразведки. Папа называл эту сцену «розовыми соплями» и очень на Татьяну Михайловну сердился.
Мой добрый знакомый Юрий Сергеевич Соколов был интеллигентнейшим человеком, изумительным рассказчиком, хорошим поэтом, большим руководителем в Международном агентстве по атомной энергии в Вене, где дослужился до высоких чинов. А еще Соколов — полковник разведки и связник легендарного Абеля.
— Однажды мы уехали из Нью-Йорка, остановились на берегу океана, — вспоминал, царствие ему небесное, Юрий Сергеевич. — Чувствовалось, Абелю не только хотелось поговорить со мной по-русски, а это для нелегала праздник и роскошь — иногда непозволительная, но и что-то мне поведать. И тогда на пустынном пляже суровый и аскетичный нелегал вдруг попросил меня обратиться к начальству в Центр и привезти в США жену. «Но как?» — Я был обескуражен. И Абель, видно, все хорошо продумавший, предложил устроить свою жену Елену Степановну в какое-нибудь советское представительство. В глазах — вера, в голосе — надежда. Потом подошел к воде, задумался: «Нет, не надо. Сначала вы мне покажете ее издалека. Потом увидимся где-нибудь в кафе. Через неделю встретимся с Элей в мотеле, а еще через две — нас всех арестуют. Забудь».
И юный лейтенант Соколов увидел в первый и в последний раз, как скатилась по лицу сурового нелегала крупная слеза. Юрий Сергеевич решил просьбу все-таки выполнить, обо всем написал в Центр подробнейше.
Полковник Соколов искренне полагал, что именно это донесение и вдохновило писателя Юлиана Семенова на создание того самого эпизода встречи Штирлица с женой. Писателю, как точно знал Соколов, дали ознакомиться с этой частью секретного архива.
А вот другой эпизод ни в какие фильмы о разведчиках-нелегалах не вошел. Именно в тот день молоденький связник должен был выполнить по приказу руководства и совсем неприятную миссию: деликатно выяснить у Абеля, не появилась ли у него в Штатах знакомая, подруга. В общем, понятно. Краснея, Соколов спросил. И Абель ответил просто, без обид: «Нет, у меня никого нет. И не было. Очень люблю Элю».