ЛЕГЕНДЫ БЕНСОНС-ВЭЛЛИ
В начале 1946 года я написал рассказ про двух человек, которые украли машину дров и раздали их безработным во время жестокой южной зимы 1931 года. Рассказ этот я назвал просто «Дрова» и вывел в нем ряд персонажей, главными из которых были Дарки и Эрни Лайл.
Тогда я и не подозревал, какую цепную реакцию откликов и событий вызовет этот маленький рассказ. Честно говоря, я ни на что не рассчитывал, если умолчать об естественной, но весьма туманной надежде, что его где-нибудь опубликуют. К тому времени у меня был написан всего один рассказ, а опубликованные труды мои состояли из материалов в нелегальном коммунистическом листке, выпускавшемся в армии (я был его редактором), да еще из статей в мельбурнской левой прессе.
«Дрова» были признаны одним из двадцати лучших рассказов 1946 года и помещены в антологии «От берега до берега», став моей первой книжной публикацией.
Но это было только начало! В течение последующих четырех лет, пока я работал над книгой «Власть без славы», «Дрова» уже были перепечатаны во многих других антологиях австралийских рассказов. Эта новелла заняла центральное место в моем сборнике «Человек из Клинкапеллы», который разошелся в десятках тысяч экземпляров и помог получить средства на борьбу за демократические права в трудные дни 1950 — 1951 годов. Это был мой первый рассказ, переведенный на русский язык. С тех пор он опубликован на стольких языках, что я уже и счет потерял. Критики обсуждали рассказ и его главного героя Дарки в ученых статьях. В 1956 году он был экранизирован.
И, наконец, случилось то, чего я не мог вообразить даже в самых смелых своих мечтах: он положил начало целому циклу из тринадцати связанных между собой рассказов, составляющих эту книгу, а его герои, Дарки и Эрни Лайл, которых я задумал только как персонажей одного рассказа, участвуют в большинстве рассказов этого цикла.
Вот как это получилось. В 1958 году, через двенадцать лет после появления «Дров», я задумал написать рассказ о том, как сильный, молодой парень бросает вызов человеку мужественному и крепкому, но уже начинающему стареть. Когда замысел уже созрел, у меня возникла мысль использовать Дарки в роли этого стареющего человека. Я колебался: воскресив Дарки, я рисковал ослабить этот образ, лишить его наиболее драгоценных из воссозданных мною человеческих черт. В конце концов я решил все-таки рискнуть, и результатом этого явился рассказ «Такой же, как прежде», ведущие роли в котором вновь играли Дарки и Эрни.
Однако только в 1961 году я решил создать цикл рассказов, действие которых происходит в городе Бенсонс-Вэлли. У меня было написано несколько других новелл, сюжеты их я почерпнул, как и сюжет «Дров», из кладовой воспоминаний о днях юности, проведенных в небольшом городке в тридцати милях от Мельбурна. Однажды вечером, бродя в одиночестве по Мэнли-Бич, я спросил себя: «А что, если я возьму Дарки, Эрни и героев из других рассказов о жизни маленького городка в голодные тридцатые годы и создам вымышленный городок — типичный австралийский городок, в котором происходят типичные события и действуют типичные люди, вроде Дарки и Эрни; они играют то ведущую, то второстепенную роль, и писатель, а вслед за ним и читатель открывают все новые и новые черты в каждом образе. Этот городок мог бы представлять собой своего рода капиталистический микрокосм, переживающий муки кризиса и классовые конфликты; в рассказах, зачастую не имеющих прямого политического содержания, была бы заложена идея неизбежности победы рабочего класса».
Так родился замысел этой книги. Несколько новых рассказов для нее я написал в 1961 году.
Я не сомневаюсь, что эти рассказы понравятся в Советском Союзе; некоторые из них уже известны советскому читателю. В русское издание книги не внесено никаких изменений. Я пишу преимущественно для борющихся рабочих и прогрессивной интеллигенции Австралии, но в некотором смысле можно сказать, что из-за моего плеча выглядывает советский читатель. По-видимому, литературные вкусы и общественно-политическая позиция моих австралийских и советских читателей одинаковы. Даже шутки и смешные положения, которые, на мой взгляд, имеют специфически австралийский характер, неизменно встречают в Советском Союзе полное понимание. Как австралийцы, так и советские люди обладают весьма ценным качеством — великолепным чувством юмора.
Меня часто спрашивают, реальны или вымышлены герои моих рассказов. По существу, верно и то, и другое. Все мои образы имеют в своей основе реальных людей, однако человека достаточно типичного, чтобы стать литературным образом, не существует — всегда кое-что нужно добавить, кое-что отнять. Мой метод состоит в том, что я нахожу человека, заинтересовываюсь им, говорю о нем со своими друзьями, а затем ввожу его в соответствующей роли в свою книгу или рассказ. Иногда может произойти обратное: первым появляется замысел рассказа, а затем я начинаю искать персонажи на различные роли. При этом задуманные образы всегда развиваются в действии, раскрывая новые, иногда совершенно неожиданные качества и разрывая оковы первоначального авторского замысла. Это происходит и с теми образами, которые неоднократно появляются в этой книге: с каждым своим появлением они как бы поворачиваются к свету все новыми сторонами.
Во всяком случае, такие образы, как Эрни Лайл, Дарки и Арти Макинтош, имеют в своей основе реально существующих людей и для меня лично весьма реальны.
Хочу надеяться, что знакомство с ними доставит вам столько же радости, сколько доставило мне их открытие.
Фрэнк Харди
Москва, январь 1963 года
Коки из Бангари
— Эй вы, бродяги с больших дорог, чьи руки скучают без дел! — гнусаво запел Арти Макинтош. — Держите путь на Бангари: картофель давно там поспел!
Мы — я и Арти — подъезжали к Бангари в пивном фургоне, и вслед за нами с пустынных холмов ползла темнота.
— Попытай только счастья у коки, — продолжал Арти Макинтош, — и клянусь тебе, хоть умри, никогда не забыть тебе распроклятых этих коки из Бангари.
Песня эта1 прославила город Бангари, зато бангарийских фермеров ославила — и некоторых, надо сказать, вполне заслуженно.
В наступающей темноте мы еще смогли разобрать рекламу возле железнодорожного шлагбаума:
— Эти бангарийские коки и не слыхали, что на свете существует мыло, — заметил Арти.
— Ну, доехали, — сказал Берти, шофер из Балларата, останавливая машину у гостиницы. — Бангари вас приветствует.
Берти был в фуражке и кожаном фартуке. Этот парень, толстый и добродушный, как какой-нибудь сластена-монах, возил больше бесплатных пассажиров, чем канберрский экспресс.
— Спасибо, Берти, — сказал я.
Если покидаешь дом не по своей воле, а нужда тебя гонит, то место, куда приходится ехать, кажется самым что ни на есть поганым на свете. Я уже начинал ненавидеть Бангари, и нетрудно было догадаться, что Арти разделяет мои чувства. Наш родной город Бенсонс-Вэлли представлялся нам тогда лучшим местом в мире, во всяком случае Бангари было далеко до него.
— Давай выкопаем эту картошку побыстрей и по всем правилам, дружище, — сказал Арти. — Чем скорее мы с ней разделаемся, тем меньше придется торчать в этой дыре.
Мы потащили свои чемоданы вверх по крутому откосу, поднимающемуся над дорогой. Мы никогда не брали с собой одеял и прочих пожитков и вообще в поисках сезонной работы редко отъезжали далеко от Бенсонс-Вэлли. К чемодану Арти были привязаны ремнем специальные вилы для копки картофеля. Он шел за мной, прихрамывая: еще мальчишкой Арти приходилось делать всякую тяжелую работу, вот он и нажил себе плоскостопие. Но судить об Арти по походке я бы не советовал. На самом деле он был проворен и ловок, как олень, и вынослив, как бык.
С веранды трактира мы разглядывали город: магазин при почтовом отделении, полуразвалившаяся кузница, забавные, в ирландском стиле, дома, отдаленные огни разбросанных вокруг ферм. Где-то лаяла собака. Слабое погромыхиванье бидонов и жужжанье сепараторов возвещало конец дойки. Окрестные холмы и низины уже окутала ночь; она скрыла и картофельные поля, ждущие уборки.
— Как со мною все это стряслось, расскажу я вам не тая: остался я без гроша за душой и не знал, что делать, друзья, — тянул Арти Макинтош монотонно, как принято петь народные песни. — В бюро по найму пришлось махнуть, пришлось согласиться — увы! — картошку у коки ехать копать, у коки в Бангари.
Он обернулся ко мне и добавил тоном упрека, точно городок этот был делом моих рук:
— Самая распоследняя, богом забытая, однопивнушечная дыра! Эти коки не оставляют в покое ни одной женщины моложе пятидесяти, заставляя их беспрерывно рожать мальчишек — дешевую рабочую силу… Мы ведь с тобой, кажется, решили никогда больше сюда носа не показывать?
— Было дело, решили, — подтвердил я.
Мы лениво рассматривали витрину магазина, глядевшую прямо на гостиницу: стандартные пакеты с завтраком, реклама чая, выгоревшие плакаты, а в середине серебряный набор для приправ: графинчик и три баночки и при них засиженный мухами ярлык с ценой: «Только 3 фунта».
— Не перевелись еще эти чертовы оптимисты на свете! — сказал Арти, указывая на прибор.
Он направился к двери, через которую входили в бар завсегдатаи. Хотя время закрытия давно прошло, в баре еще сидели несколько мужчин — сыновья фермеров, сезонники, приехавшие копать картошку.
— Хэлло, Мак! — обратился один из них к Арти. — Ну, чем тебя жизнь радует?
— Выпивкой, только очень редко.
— У кого будете копать?
— У Жадюги Филлипса, — ответил Арти Макинтош. Издевательская улыбка мелькнула на его лице и тут же исчезла, словно стертая рукой волшебника. — Таков уж мой обычай: не стану на кого попало работать.
— Само собой!
Мы прислонились к стойке, ожидая, что выйдет трактирщик или его болтливая супруга, но вместо них появилась молодая женщина лет двадцати, не больше.