— Да на холме, перед выемкой.
— Но ведь он к тому времени скорость наберет! Почему бы нам не прыгнуть, пока он стоит?
— Что? — переспросил Дарки. — Эти черти легавые помогут нам резиновыми дубинками по спине. Вот для чего нам пригодится сало Боба Вайнера: возьмем каждый по палке и размажем жир по рельсам на подъеме, как раз на середине.
— Сдается мне, лучше бы нам убраться отсюда! — заныл Эрни. — Сцапают нас — и поделом!..
— Вставай, вставай ты, чертов нюня! — огрызнулся Дарки. — Мы ведь с тобой делегаты, а не кто-нибудь!
И он побежал к железнодорожному полотну.
Эрни в отчаянии вскочил и бросился догонять Дарки, силуэт которого смутно мелькал в лунном свете.
Дарки пролез через колючую проволоку, протянутую вдоль путей; Эрни прополз за ним следом. За поворотом раздался гудок паровоза и зловеще прокатился по низине.
— Ну, теперь пошевеливайся! — сказал Дарки, швыряя скатку на землю. Он насадил ком сала на одну из палок и протянул ее Эрни: — Вот тебе, мажь эту сторону!
Сам Дарки перескочил через один рельс и стал размазывать жир по второму. Эрни последовал его примеру, но руки у него так дрожали, что он все время попадал мимо рельса. Когда Дарки уже смазал несколько ярдов, послышался шум поезда, медленно приближавшегося из-за поворота. Дарки перешагнул через свой рельс и, торопясь, докончил работу Эрни.
— В первый раз старый коротышка Вайнер сослужил службу рабочему классу! — весело сказал Дарки, швыряя бидон с палками в темноту и хватая свою скатку. — Пошли, Эрни, подождем за кустами, когда он остановится.
Эрни лежал рядом с Дарки на влажной, росистой траве, слышал бешеный стук собственного сердца, напряженно следя за тем, как паровоз — огнедышащее чудовище — с трудом набирает скорость на подъеме. Огромные колеса, казалось, повторяли нараспев: «Ся-дешь в тюрьму, ся-дешь в тюрьму!»
Когда паровоз, изрыгая пар откуда-то из брюха, поравнялся с ними, Дарки поднес ко рту сложенные рупором руки и заорал:
— Тут тебе придется попотеть, чертов сын!
Его голос потонул в лязге, стуке и скрежете. Колеса, скользя на покрытых жиром рельсах, забуксовали, и паровоз попятился, как испуганный конь.
Состав замедлил ход, потом совсем остановился. Дарки поднялся с земли.
— Живей, Эрни!
Дарки забросил свою скатку на платформу и ловко, как обезьяна, вскарабкался туда сам. Эрни попытался сделать то же, но сил у него было меньше, и он повис в воздухе, вцепившись руками в край платформы, судорожно царапая ногами ее стенку. Поезд дернулся и пошел вперед. У Эрни закружилась голова, ноги его волочились по насыпи. Дарки схватил его за пояс и втащил на платформу.
Поезд продолжал двигаться рывками, как автомобиль, у которого бензин на исходе. Но вот кончился отрезок рельсов, смазанных жиром, и состав покатился быстрее. Вскоре он миновал выемку и пошел по направлению к Бенсонс-Вэлли, ускоряя ход с каждым ярдом.
Дарки и Эрни лежали на брезенте, под собой они чувствовали что-то твердое и неровное. Поезд с ревом промчался мимо станции Бенсонс-Вэлли, вверх по Антони-хилл, обогнул Локоть Дьявола и вышел на ровное плато. Здесь поезд двигался уже не с таким шумом, только колеса отстукивали «дидлей-дер, дидлей-дер» да ветер свистел в ушах; луна то показывалась, то скрывалась за дымом паровоза.
— Черт его знает, на чем это мы лежим, — сказал Дарки, осторожно приподнимаясь и потирая ляжку.
Он пополз в угол платформы, мотаясь из стороны в сторону в такт ходу поезда, отогнул брезент и подлез под него. Эрни услышал, как он чиркнул спичкой.
Через некоторое время вынырнула голова Дарки.
— Да тут полно мятных! — закричал он Эрни, но ветер унес его слова в ночь.
— Чего? — откликнулся Эрни.
— Мятные леденцы! — заорал Дарки. — На этой платформе везут мятные леденцы.
Он поднял большую круглую жестяную банку с зеленой этикеткой Вкусней, чем эти, нет на свете, потом отогнул конец брезента и встал во весь рост. Ветер трепал его длинные черные волосы. Дарки начал перетаскивать банки в переднюю часть платформы.
— Иди сюда, Эрни. Мы передвинем банки и сделаем из брезента себе матрац.
Когда работа была закончена, Дарки развернул свою скатку. Эрни снял рюкзак и улегся, подложив его под голову. От нервного напряжения и холодного ветра Эрни била дрожь.
— Так я и знал, что ты не захватишь одеяла, — сказал Дарки, вынимая из скатки два одеяла и бросая одно из них Эрни.
Эрни завернулся в старое одеяло, Дарки сделал то же самое, подложив под голову мешок. Потом достал из кармана нож и снял с банки круглую крышку.
— Съешь мятную, — сказал он, протягивая Эрни банку.
Эрни неохотно взял конфету. Дарки тоже выбрал одну, с нарочитой изысканностью развернул бумажку, бросил ее и принялся жевать, аппетитно причмокивая.
— Знаешь, — задумчиво произнес он, — последний раз я ел мятные еще до женитьбы. Когда я вернулся с войны, то встретил Уинни; я ходил с ней по пятницам вечером в Дом механика слушать музыку и покупал ей мятные. Всем подружкам, какие у меня были до нее, я тоже покупал мятные. Я был галантным кавалером!
Дарки, как всегда, расхохотался над собственной шуткой, но Эрни даже не улыбнулся. Он лежал на спине и никак не мог успокоиться — все прислушивался к шуму ветра и ритмичному стуку колес. Насторожившись, полный опасений, он ждал, что вот-вот из ночной тьмы на платформу вынырнут двое здоровенных железнодорожных легавых, изобьют их резиновыми дубинками, вышвырнут на ходу — и тогда… конец! Он слыхал, что такие случаи бывали.
— А что, если они опять затеют осмотр поезда? — спросил он.
— Пока поезд идет, можно не беспокоиться, — ответил Дарки, беря новую конфету. — Но как только он начнет замедлять ход, прыгай!
Они замолчали и снова принялись за банку с мятными. Ровное покачиванье поезда успокаивало. Эрни задумался. Как странно! Ни с того ни с сего ты в товарном поезде едешь в Мельбурн на демонстрацию, о которой ровно ничего не знаешь. Прислушиваешься к стуку колес, смотришь на луну, потом забываешь о колесах, о луне и начинаешь думать о небе, обо всем мире. Эрни только два раза был в Мельбурне — на футболе; всю жизнь он провел в Бенсонс-Вэлли, никогда даже не ночевал в другом месте, и все его мысли всегда были связаны с Бенсонс-Вэлли… Так вот и живешь, не думая о Мельбурне или Сиднее, а уж о Лондоне, Париже или Москве и подавно. Не думаешь о том, что в мире живут люди с разным цветом кожи, говорящие на разных языках, что где-то сейчас день, где-то в эту минуту идет снег, а ты никогда и не видел, как падает снег… Не думаешь даже о том, что по всему штату Виктория разбросаны такие же люди, как ты сам, и тысячи их завтра пойдут на демонстрацию. Может, некоторые из них вот так же едут зайцами в товарном вагоне; люди, которых ты никогда не видел, делают то же, что и ты, и ради той же цели…
Послышался резкий свисток. Поезд начал сбавлять скорость. Эрни приподнялся, подперев голову рукой.
— Он сейчас остановится, Дарки!
— Успокойся, — отозвался Дарки. — Он просто замедляет ход перед мостом Мэлдон-Уэйр. Боятся, как бы мост не обрушился…
Эрни искоса посмотрел на Дарки, который лежал, будто у себя дома в кровати, посасывая мятный леденец и глядя на луну. Эрни внимательно, словно впервые видел Дарки, разглядывал очертания его массивной фигуры под серым одеялом, его короткую шею, обмотанную старым красным шарфом, толстые чувственные губы, лоб, черные вьющиеся волосы, обветренную, огрубевшую кожу на лице, торчащие из-под одеяла скрещенные ноги в огромных ботинках с подметками из резины от старой автомобильной покрышки.
Зачем Дарки едет? — спрашивал себя Эрни. Верит ли он в демонстрацию, понимает ли, к чему она? Он редко говорит о политике, разве что когда выпьет, да и то больше толкует о человеческой дружбе или ругает заклятых врагов, вроде Тая и сквоттера Флеминга, националистов, а заодно и нового полицейского сержанта. Неужели Дарки и вправду такой сильный и никогда не боится? Или он только притворяется?
— Дарки!
— Да?
— О чем ты думаешь?
— Чтоб думать, мозги надо иметь.
— Нет, правда, о чем ты думаешь вот сейчас?
— Ты будешь смеяться, если я скажу.
— Не буду.
Дарки сел.
— Знаешь, о чем я думаю?
— Ну, о чем?
— Я думаю, что тебе пора съесть еще одну чертову мятную.
Дарки протянул банку Эрни.
— Возьми и ты, — сказал Эрни и как будто повеселел.
— И не глядел бы больше на них! — ответил Дарки. — Смешно! Сколько уж месяцев хожу голодный, не помню, когда сладкое ел, а вот сейчас кругом конфеты, а меня даже силой не заставишь проглотить еще одну. Так бывает с богачами вроде Тая и сквоттера Флеминга. Не могут же они есть десять раз в день или спать сразу на двух кроватях! Вот и не знают, куда деньги девать. Бедняги!
Эрни пожал плечами и ничего не сказал. Дарки явно не шел на откровенный разговор. Он привстал на колени и выглянул из-за борта платформы.
— Пора собираться. Сейчас остановка, Футскрей.
Они собрали пожитки и, согнувшись, прячась от резкого ветра, накрыли банки с леденцами брезентом. Дарки поднял банку, из которой они ели мятные.
— Ишь ты, очистили почти половину! А почему бы и нет? Мы ведь общественные деятели. И если бы все шло по справедливости, мы ехали бы в первом классе экспресса. Только в первом классе мятных даром не дают. — Он достал горсть леденцов из банки. — Слушай, Эрни, зачем добру пропадать зря? Наложи в карманы…
Они набили леденцами карманы пальто. Когда банка была опустошена, Дарки пошарил под брезентом, достал другую и открыл ее. Они наполнили конфетами карманы брюк и пиджаков. Потом Дарки начал запихивать их пригоршнями за пазуху.
— Бери, сколько сможешь унести, друг, — посоветовал Дарки. — Ребятишки подумают, что пришло рождество!
Эрни не отставал от Дарки. И когда они очистили вторую банку, их пальто оттопыривались со всех сторон. Дарки выбросил пустые банки и посмотрел вперед.
— Подъезжаем к Саншайн-Гейтс, — сказал он. — Будь наготове: нам придется живо смотаться. Только не теряй головы!