До 87-го года отец так и жил: тренировал юных армейцев, дежурил, когда требовалось, на вахте «большого» ЦСКА. Позднее, когда служил срочную, мама сообщала в письмах, что папу звали на работу за границу. В том числе знающие толк в хоккее канадцы. Молодежь тамошнюю готовить. Технику советскую им ставить. Заокеанские дяди прекрасно помнили, знали, главное, ценили высочайший уровень Викулова-старшего, его партнеров по ЦСКА и советской сборной.
Из тогдашней Чехословакии отец все-таки быстро вернулся домой. Не мог там долго жить, видимо, общения ему не хватало. Хотя бирюком, отшельником папа никогда не слыл. Напротив, располагал к себе людей, часто легко с ними сходился. Однако не со всеми, разумеется, находил общий язык.
Стремился, просто рвался домой. Здесь душа осталась, в родной Москве. В кругу самых близких, знакомых и друзей чувствовал себя куда лучше, чем на чужбине. Думаю, понятное каждому русскому человеку состояние.
…Ссориться с той же мамой у отца времени не было, особенно в бытность игроком ЦСКА и сборной. Да и зачем? Не самоцель. К тому же с папой, на мой взгляд, и ругаться невозможно. Мама по характеру несколько вспыльчива, папа – противоположность ей. Потому, наверное, родители прожили душа в душу. Ничего не преувеличиваю. Ни к чему из пальца «сенсации», «скандалы» выдумывать.
Возвращался папа из дальних странствий, сборов или матчей – праздник для меня, мамы, бабушки, сестры. Разумеется, многочисленных приятелей, друзей. Уже рассказывал, отец своего рода центр притяжения, будто все гости к нам стремились. Острое желание увидеться, пообщаться. На спортивной площадке или просто в нашей квартире посидеть, чайку попить, вспомнить дорогие нам моменты. Забавные и не очень.
Да, матушка импульсивная натура. Могла покричать на меня – для острастки. В детстве и юности всякое бывало. Папа спокойно анализировал поступки людей, никогда не закипал. Посидит, поразмышляет, после чего выносил вердикт: должно быть так и так. Отец как раз сглаживал намечавшиеся конфликты, предвосхищал развитие событий. Не случайно слыл весьма неплохим шахматистом-любителем. Умел считать и читать жизненные ситуации.
Рассказывал, бровь ему во время игры рассекли, кровь буквально хлестала. Казалось, я догнал бы в следующем эпизоде обидчика, врезал бы ему как следует. Папа считал ниже своего достоинства опускаться до проявления мести, не мог вредить кому-то. Сел тогда на лавку, быстро ему рану зашили, и дальше играл. Все. Эпизод исчерпан.
Повторюсь, родители жили в понимании, согласии. Мне эти семейные ценности, сформированные десятилетиями, тоже передались. Невольно позаимствовал что-то из прекрасных отношений папы с мамой. Живем с супругой хорошо, комфортно, больше двадцати лет вместе. Факт, говорящий о многом.
На работе, да, могу немного вспылить, на повышенных тонах разговаривать. Там, как говорят, требуется поруководить. Домой я отрицательные эмоции не заношу. Не принято у нас. Спокойно, уважительно, тепло общаемся.
Не сказал бы, что отец злоупотреблял алкоголем. Было бы неправдой, явным преувеличением. Он одно время даже шампанского себе не позволял, когда играл в ЦСКА и сборной. По завершении карьеры у кого-то из друзей на днях рождения мог, конечно, выпить. Но не в «кондиции», распоясавшимся, тем паче с заплетающимся языком никогда его не видел и не слышал. Да и не мог он распустить себя хотя бы потому, что тренировал молодежь в ЦСКА. Держаться в тонусе, быть примером для подопечных – обязательное условие.
У отца были очевидные проблемы с ногами, от высоких физических нагрузок в большом хоккее. Позднее это сказалось роковым образом. У Александра Павловича Рагулина, насколько понимаю, впрочем, не только у него – многих знаменитых хоккеистов того времени, – аналогичная, чудовищная ситуация со здоровьем.
В панки подался
Ходил папа с трудом, полнеть начал. Последние лет пять он не работал, пенсию получал. Матчи родного ЦСКА, конечно, посещал. Ему билет участника клубное руководство выдало. Иногда получалось вместе на ту или иную игру съездить. На машине. Приезжал за отцом, садились и на хоккей во дворец спорта.
В тот период общался чаще с друзьями детства, коллег по хоккею почти не видел. Мой Владимир Иванович болезненно реагировал на уход из жизни ветеранов спорта, ведь с ними он прошел славный путь в любимой народом игре. Постепенно дорогие его сердцу люди умирали. Что скрывать, папа плакал, узнав об очередной кончине партнера. Очень глубоко переживал, смотреть на это сил не хватало. «Ну вот, видимо, скоро и моя очередь…» – предрекал отец.
В свою очередь, время от времени общался с людьми из мира спорта. Понятно, хоккея в основном. С Волчковым, с братом Славы Фетисова – Анатолием, он погиб, к сожалению, в автомобильной аварии. В молодости, представьте, занимался дзюдо, плаванием, в футбол поигрывал, в других видах пробовал силы. Но чувствовал, спортивная стезя не для меня.
В армию пошел, как и все, на два года. Папа осознанно не стал никуда меня пристраивать. Собственно, я и не стремился откосить. Отец четко обосновал свою позицию, с которой нельзя было не согласиться. Владимир Иванович с присущей прямотой дал понять: мол, если он сейчас поможет, «сделает» мне институт и тому подобное, я на шею ему сяду. «Выбери что-то свое, иди по выбранному пути, – логично и правдиво говорил отец. – Чтобы выбрать, иди для начала в армию. Становись мужиком». Меня призвали, и я пошел служить.
Еще до службы я был весьма импульсивным юношей. В том смысле, что совершал иногда опрометчивые поступки. Пытался самостоятельность таким образом проявлять. Выходило не очень здорово. Конечно, к родителям обращался: как ситуацию исправить? Они резонно замечали: ты все уже сам сделал, ничем здесь не поможешь. Пришел бы раньше, спросил. В общем, набил себе шишек на пути к самостоятельности. Такой склад характера, ничего тут не попишешь.
Отец, признаться, очень многое мне дал. Блестящий воспитатель! Он как раз сетовал, что мало меня воспитывал в силу объективных причин. Понятно, когда играл в хоккей, подолгу отсутствовал дома и так далее. Возможно, полагал папа, удели он мне больше внимания, в моей судьбе все сложилось бы иначе. Вопрос дискуссионный и весьма непредсказуемый. Да и не стоит бесконечно копаться в себе. Жалеть особо ни о чем не приходится.
Жалел только вот о чем: отец в раннем детстве моем ни разу не присутствовал на дне рождения сына! Ну, так случилось, опять же по хоккейным обстоятельствам. Родился-то я первого января. А папа с ЦСКА или сборной выступал в турне за океаном. Именно в эти сроки.
Да, пяти-шестилетним мальчишкой я расстраивался по данному поводу. Нет и нет рядом близкого, любимого человека. В день рождения. Нисколько не упрекал отца, даже в столь юном возрасте постепенно проникся значимостью его занятия. Мама и бабушка с дедушкой популярно и в то же время мягко, доходчиво объясняли причину отсутствия отца. Он вместе со своими товарищами защищал цвета сборной СССР, тем самым прославлял родину. Еще родные пояснили, что папа не всю жизнь шайбу будет гонять. Когда-то закончит выступления, чаще станет общаться с нами.
Если продолжить тему воспитания… Владимир Иванович ни разу не поднял на меня руку. Разве что голосовыми связками воздействовал. Опять же на крик не срывался, просто менял интонацию. Нотки металла появлялись, когда, видимо, требовала ситуация. Но это было настолько доходчиво! А в целом он мягкий, добрый, отнюдь не злопамятливый человек.
Теперь о том, чему посвящен заголовок данной главы. Люди моего поколения и, естественно, старше помнят, как в Москве, да и в стране тоже, появилось в те годы направление панков. Молодежь чуть ли не поголовно брилась тогда. И я туда же. Подросток, лет четырнадцать-пятнадцать мне.
Отца в школу вызвали. Учителя очень переживали, не хотели видеть у себя рассадника панка. Да еще учился я в школе с углубленным изучением английского языка, требовалось соответствовать статусу. Папа заверил педагогов, что все поменяется, войдет в норму. Огорчаться не стоит, сыну многое объяснил.
А рассказал отец следующее. Он как раз вернулся из Германии с чемпионата мира по хоккею. Панки именно там сотнями, если не тысячами, бродили по улицам, даже на хоккей их пускали. По площадям и закоулкам ходили группами, приставали к прохожим.
Он воочию наблюдал за молодыми тамошними людьми. Как они себя держат, ведут, общаются с окружающими. Из уст отца – своего рода нарождающийся, поднимающий голову фашизм. И настолько убедительно папа все рассказал, что я тут же отказался от идеи подражать этим панкам. Ужас, представьте, обуял.
Почти опрометью побежал в ближайшую парикмахерскую. Убедил мастера постричь меня наголо. Чтобы и близко не было дурацких разделений на голове. Спустя время волосы равномерно отросли. Как папа и предсказывал, все в норму вошло.
Вместо льда – бассейн
Отец по сути своей не конфликтен. Не самоцель же непременно ссориться, тем более в пух и прах с кем-то ругаться. Во время спортивных сборов, в преддверии крупных хоккейных турниров у папы неизменно находились друзья-партнеры для игры в бильярд или шахматы. В поездках, к слову, он всегда читал. Массу литературы проштудировал по любимым шахматам, бильярду.
Отец вычитал в одном из журналов, как правильно и быстро кубик-рубик собирать, популярное в те годы занятие. Меня искусству кубика научил. Разумеется, шахматишки и бильярд с его помощью освоил. В общем, что сам умел, то мне и передал.
Конечно, летом несколько недель вместе проводили. Папа, мама и я. Не только в таком составе, но и расширенной компанией. По окончании хоккейного сезона два-три купе скорого поезда заселялись игроками ЦСКА, и мы отправлялись на юг. Любили время проводить в доме отдыха под Ялтой. Там замечательная площадь, красивая набережная.
Перед той поездкой в Ялту, о которой пойдет рассказ, наши знаменитые хоккеисты-отцы летали, как водится, по ходу минувшего сезона в Канаду на очередные соревнования. И в тамошних магазинах купили себе популярную в то время обувь – сабо. Такие летние тапочки. Их и захватили с собой на юг, чтобы легко, непринужденно гулять.