Деревянное изваяние в «шлеме с полумаской».
Обратимся к бронзовому литью и деревянной скульптуре обских угров. Уже говорилось об удивительном сходстве головных уборов некоторых из этих изображений с реальными боевыми шлемами. Если вглядеться в личину (найдена в конце прошлого века в Тобольской губернии), можно заметить, что «глазные орбиты» на ней такие же, как и на бляхе с Шайтанского Мыса и на личине из Кинтусовского могильника — в виде полукружий. Нижний обрез головного убора личин рельефно выделен прямым валиком, переходящим в наносник. Гладкие орбиты сверху замыкаются столь же рельефно смоделированной линией «бровей», концы которой, смыкаясь с нижним бортиком головного убора, слегка приподнимаются вверх. В центре, прямо над наносником, «брови» также сливаются с этим бортиком.
Личина с Северной Сосьвы.
Древнеиранская монета (III век н. э.).
Оба изображения отчетливо передают облик защитной полумаски боевого шлема, надвинутого на лицо. Шлемы с точно такими же полумасками хорошо известны среди древностей Евразии. Нам уже приходилось говорить, что по реконструируемым деталям шлем на кинтусовской личине близок к шлему, потерянному Ярославом Всеволодовичем на месте Липецкой битвы.
Шлемы были столь знакомы аборигенам тайги, что до недавнего времени их изображали на головных уборах деревянных скульптур. Но что особенно интересно, у некоторых таких скульптур по четыре «глаза». Первая пара глаз выдолблена там, где им и положено быть, — ниже уровня бровей. Вторая же расположена выше — на головном уборе. Они-то и передают в условном, порой весьма стилизованной манере гладкие вырезы в защитной полумаске боевого шлема, сдвинутого на затылок. Конечно, с веками осознание значения этих вторых «глаз» в большей мере стерлось из народной памяти и восприниматься они стали иначе, но реальная основа традиции очевидна.
Согдийская чаша (найдена близ деревни Кулыгаш Пермской губернии).
Но вернемся к нашим личинам. Абсолютно идентичная полумаска, совпадающая буквально во всех деталях, представлена на бронзовой фигурке плоского литья, обнаруженной Приполярным этнографическим отрядом в среднем течении Северной Сосьвы. Однако верхняя часть изображенного на ней шлема трактована в виде трехзубцевой (трехлучевой) короны! И каждый из ее зубчиков увенчан маленькой головкой. Итак, шлем-корона становится все более осознанной реальностью. Но не странно ли это? Ведь столь важная деталь, как защитная полумаска, характерна именно для боевого наголовья. С точки зрения целесообразности такого убора как средства защиты его вряд ли можно признать рациональным. Ведь в военной сфере все повое проходит строжайшую селекцию, отбирается лишь наиболее рациональное. А по защитным свойствам сфероконический шлем едва ли сопоставим с «трехрогим».
Но обратимся к материалам соседних территории. Прежде всего привлекает внимание согдийская чаша VII–VIII веков с изображением двух сражающихся воинов (найдена близ деревни Кулыгаш бывшей Пермской губернии). Каждый из воинов облачен в доспех, составленный из зубчатых панцирных пластин. На головах у них — трехрогие уборы, напоминающие короны, Оружию на блюде нетрудно подобрать реальные аналогии, равно как и пластинам доспеха. (Зубчатые пластины доспеха, близкие к изображенным, найдены и на территории таежной зоны Западной Сибири.) Нащечники на трехрогих головных уборах воинов почти такие же, как на настоящих боевых шлемах того времени. Детальный реализм изображенного на блюде оружия, позы воинов, выделенные нащечиики не оставляют сомнения в боевом назначении шлемов, дополняющих комплект защитного вооружения. Хотя среди исследователей нет единого мнения о том, кто же именно изображен на блюде, положение о том, что головной убор означает статус сражающихся, не вызывает возражений. В этом плане несомненный интерес представляет его сопоставление (С. М. Ахинжаков) с изображением на тюрко-согдийской монете VIII века. На голове правителя различим аналогичный трехрогий шлем с нащечниками[31]. Итак, владыка (он же, как правило, военачальник высшего ранга) — в шлеме-короне. Это не случайно.
Во всех военных формированиях древности большое внимание уделялось внешнему виду предводителя, который на поле битвы должен был отличаться своими воинами. Поэтому головной убор военачальника по внешнему оформлению должен был быть существенно иным, чем у простых воинов. Как тут не вспомнить позолоченные шлемы древнерусских князей, в том числе и роскошный липецкий шлем. По словам A. Н. Кирпичникова, «намек на это обстоятельство содержится в «Слове о полку Игореве»: «…Камо тур поскочаше, своим златым шеломом (выделено нами. — Авт.) посвечивая, тамо лежат поганые головы половецкыя»[32], Если же мы обратимся к древнерусским миниатюрам (Симоновско-Хлудовская псалтырь, ок. 1270; Радзивилловская летопись, список XIV века и другие), и на них легко обнаружим предводителя прежде всего по головному убору.
Во французской летописи XI века есть миниатюра, изображающая герцогов и воинов. Первые резко выделяются из воинской массы не только общей композицией рисунка, но и прежде всего боевыми островерхими головными уборами. В западно-европейских миниатюрах, изображающих баталии, легко найти среди сражающихся рыцарей тех, чей шлем увенчан короной. Так, например, шлем-корона хорошо различим на миниатюре «Битва под Лигницей» из жития Ядвиги Силезской 1353 года.
По вернемся к нашему серебру. На Аликовском блюде, не менее знаменитом, чем Кулыгашское, представлена осада Иерихона. Высокую башню, на вершине которой сгрудились защитники, окружают тяжеловооруженные всадники. Их лица суровы, они закованы в доспехи с ног до головы и, несмотря на различия в оружии, легко сливаются в некую однородную массу. Где же здесь начальник? Он (по трактовке Б. И. Маршака, это Иисус Навин) — в верхнем правом углу композиции, в головном уборе с тремя отростками. Вряд ли мы ошибемся, если будем полагать, что сочетание короны и шлема в действительности имело место. Не будет ошибкой также считать, что и на Кулыгашском блюде представлен поединок двух военных предводителей самого высокого ранга. Ведь хорошо известно, что в древности исход решался именно таким поединком. Норой единоборство вождей, военачальников, царей так и оставалось единственным столкновением двух враждующих сторон. Сведения подобного рода встречаются в устной и письменной традиции самых разных народов мира — от гомеровской «Илиады» до скандинавских саг, «Повести временных лет» и…. эпоса обских угров.
История народа… По-разному могут выглядеть ее страницы. Иногда это действительно страницы, например русские летописи, иногда — глиняные таблички с клинописью шумерийцев, иногда — монументальные храмы древних пиков. А в истории обских угров были и серебряные страницы, круглые, тяжелые и до сих пор не прочитанные до конца. Попробуем открыть несколько из них.
Гравировка на ковше, обнаруженном при раскопках Коцкого городка.
На внутренней поверхности ковша, обнаруженного при раскопках Коцкого городка, находим композицию из восьми фигурок. Неизвестный художник, наносивший каким-то острым предметом очертания вооруженных мужчин, одел их в трехлучевые короны. У каждого из них в руках сабли. При этом центральная фигура вдвое больше остальных. Вверху над ее головой изображен лось с крестом на крупе, внизу под ногами — скопление из кружков и овалов неправильной формы. Их дополняют маленькие подчетырехугольные значки из пересекающихся линий. А между вооруженными мужчинами, по дну ковша, помещены знаки, напоминающие «камин, облака или что-нибудь иное» (А. А. Спицын). Сам по себе ковш хазарский, а рисунки-палимпсесты (изображения, нанесенные много позже поверх уже готового изделия) принадлежат обским уграм. Мы не будем останавливаться на сюжетах рисунков по бортику ковша (они изготовлены при отливке), так как этому посвящена специальная литература (В. П. Даркевич и др.). Нас интересует главным образом привнесенное аборигенами тайги.
Процарапанные на Коцком ковше фигуры мужчин очень напоминают изображение на литой бляхе о Шайтанского Мыса: такие же разведенные, согнутые в локтях руки с клинками, прямой корпус, как бы в полуприседе ноги и короны на головах. Есть мнение (В. Н. Чернецов, В. Ю Лещенко), что это — изображения, связанные с воинственным танцем шаманов. Действительно, поза фигур такова, что позволяет видеть здесь коллективный танец.
Подобные изображения многочисленны и встречаются на блюдах, найденных еще до революции в районах Приуралья и в том числе близ села Слудка, деревень Аниковская и Больше-Аниковская. Приглядимся к этим воинственным фигурам повнимательнее. Выделяются они из общей массы прорисовок всегда четко обозначенным трехрогим головным убором и клинками в руках. Они обнажены, но имеют пояса и шейные гривны. В сознании невольно складывается некий стереотип восприятия: трехлучевая корона, сабли, пояса и гривны на рисунке невольно ассоциируются с «танцующими», как бы застывшими в полуприседе фигурами. Но танцующими ли? И в танце ли суть?
Древние угорские художники, прочерчивая рисунки на серебряной посуде, вкладывали в них свое видение мира, дополняя и меняя содержание исходных сюжетов, придавая им закопченный, общепонятный в угорской среде характер. На этих палимпсестах средневековые «граверы» особо акцептировали внимание на знаковых вещах, предметах-символах, которые служили как бы эмблемой общности, группы, сословия.
В ту далекую историческую эпоху некоторые вещи имели характер своеобразного «социального паспорта», являлись знаком отличия. Среди них головной убор, пояса, шейные гривны, дорогое клинковое оружие. Эта атрибутика возникла в воинской, дружинной среде и уходит корнями в глубокое прошлое. Она имела очень широкое, отнюдь не региональное распространение и через века в отдельных проявлениях дошла почти до наших дней. Как по вспомнить здесь золотое именное оружие, офицерские ремни, ордена, носимые на шее. Вряд ли случайно у «пляшущих» фигур имеются все знаки