Танцы с оружием, очевидно, были связаны с военной магией, широко и практически повсеместно распространенной. Война, вызывающая самые глубокие человеческие эмоции, всегда сопровождалась весьма разнообразными и порой очень сложными ритуалами, направленными на сохранение безопасности собственных воинов и нанесение урона врагу.
На культовых местах даже в позднее время (XIX–XX века) зачастую встречались стрелы, луки, копья, сабли. Все это оружие считалось принадлежащим духу, которому посвящено то или иное святилище. В средневековье (и позже) культовые места могли являться арсеналами, оружие из которых при необходимости использовалось по своему прямому назначению. В таких случаях и сам идол выступал в роли боевого фетиша, который должен был укреплять дух своих подопечных, приносить им победу, закреплять успех.
Характерный пример — история «Белогорского шайтана», культ которого носил выраженный территориальный характер. Именно ему среди прочих обильных приношений была пожертвована одна из кольчуг Ермака, вещи которого (и даже земля с могилы), как сообщал Г. Ф. Миллер, по мнению «инородцев», имели особую чудодейственную силу и всегда приносили несомненный военный успех. Этого-то «шайтана» из Белогорья — самого почитаемого святилища — и понесли остяки в бой против казаков шамана Ивана Мансурова, осажденного в Обском городке в устье Иртыша. Они доставили его сюда после серии неудачных приступов, «…и наутри паки приидоша к городку и начата приступати и принесоша с собою кумира своего, его же чтяху и ему жертвы многие приношаху, и поставиша его близ городка под неким древом, и начата перед ним жрети, чающе себе помощи от него». «Ег’да же Россиян случаем из пушки поражен и сокрушен бе идол, убояшася видевше сего бегством от Россиян отступиша». Толпы остяков рассеялись, они теперь «ни на кого уже больше не могли надеяться».
О дружинной прослойке — военной аристократии — или о профессиональных воинах речь идти еще не может, так как имеющиеся материалы не свидетельствуют об отрыве ее от непосредственной хозяйственной жизни. Это явление уже более позднего порядка и связано с формированием государственности. В материалах Сибирского приказа опа нашла отражение в виде категории так называемых «служилых остяков», которая проявляется наиболее рельефно в тех случаях, когда власть «князца» носила территориальный характер, то есть включала ареалы различных родоплеменных объединений. В этой ситуации опа формируется на основе групп, под эгидой которых проходило объединение. Так, например, все кодскпс ханты, жители первоначальной «вотчины» князей Алачевых, были «служилыми», в противоположность населению впоследствии присоединенных территорий. Сходное явление наблюдалось и r селькупских объединениях. «Товарищи» русских документов, с которыми выступают в походах князья, именовались в устной традиции «ликами», что значит воин, стрелок.
Стать воином князя мог не каждый. Одним из необходимых условий было наличие у неофита покровительствующих ему духов предков, культ которых устойчиво связывался с родовой территорией. Обязанностью «ликов» перед князем было несение военной службы во время походов и набегов. Происхождение и развитие подобных образований рассмотрены Ф. Энгельсом, который отмечал, что рядом с родовым строем вокруг удачливых военных вождей для ведения вони частного порядка возникали объединения людей, жаждавших добычи. Вождь (в данном случае «князь») устанавливает известную иерархию: для малых походов они служили отрядом телохранителей и всегда готовым к выступлению войском, для более крупных — готовым офицерским корпусом.
Аморфность и нечеткость этой прослойки в остяцко-самоедском обществе проявлялась уже в том, что опа не отрывалась от непосредственной производственной деятельности.
Позднее отличительной чертой служилой военной прослойки стал неплатеж князцу ясака, который изымался только с населения присоединенных областей. Как и прежде, эти люди должны были являться по первому зову, это они делали охотно, так как грабеж' приносил ощутимые доходы. «Богатства соседей возбуждают жадность народов, у которых приобретение богатства оказывается ужо одной из важнейших жизненных целей… Грабеж им кажется более легким и почетным, чем созидательный труд. Война, которую ранее вели только для того, чтобы отомстить за нападения или расширить территорию… ведется теперь только ради грабежа, становится постоянным промыслом»[35].
По мнению С. К. Патканова, из богатырских преданий следует, что войны представляли собой «военные походы остяцких князей или богатырей друг против друга или самоедов ради добычи невест или воины напавших на них ради той же цели соседями». Не отвергая остроту «женского» вопроса в обско-югорском обществе, отметим, что за этим стояли и другие более глубокие причины. В серии тех же сказаний отчетливо звучат захватнические мотивы походов. Один из предводителей подобной экспедиции четко и однозначно определяет се цели: «Брат, зачем спят так долго мужи, (намерившиеся) завоевать изобилующие рыбой источники чужой земли?» С. В. Бахрушин приводит документы, свидетельствующие именно о таком характере набегов кодских «князей», о постоянных опустошительных войнах приобских хантов с самоедами, сопровождавшихся отчаянным грабежом и являвшихся существенным источником пополнения рабов.
Мощные защитные пояса вокруг городищ возникают как естественная реакция на внезапные нападения, которые приобретают все больший размах. Вряд ли только ради защиты потенциальных невест общество пошло на громадные непроизводственные затраты труда при сооружении грозных и хитроумных оборонительных линий.
Обращаясь к далекому прошлому, исследователь сталкивается с рядом проблем. Хорошо, если в изучаемую эпоху была письменность. Еще лучше, когда обнаружены в «достаточном ассортименте» документы, да еще и разноплановые. Тут есть над чем подумать, можно узнать мысли и чувства далеких пращуров, ощутить дыхание истории. А если всего этого нет? Конечно, раскапывая и изучая памятники древних, мы получаем достаточно объективную информацию о хозяйственной деятельности, строительных навыках, ремесле. Могильники, сожженные жилища, оружие говорят о том, что люди сталкивались друг с другом в жестоких схватках. По кто, как и с кем воевал, какие социальные и исторические явления стоят за всем этим?
Молчат застывшие в витринах музеев ржавьте клинки, хранят свою тайну пробитые доспехи. Можно, конечно, проследить эволюцию основных форм оружия, вычленить в каждый исторический период ведущие формы, можно увязать их с предполагаемой структурой воинских объединений в, возможно, со способом боя, можно на основании погребального обряда выделить и дружинную прослойку, по остаются без ответа еще сотни вопросов. Здесь-то и приходит на помощь богатейший и еще не до конца оцененный источник — устная традиция, исторический фольклор.
Об историзме эпоса можно дискутировать. Конечно, предания далеки от исторической хроники, но фольклор аккумулировал в себе память «о событиях весьма важных с точки зрения народной этики». Событиях и исторической обстановке, типизовавшихся в народной памяти и в силу этого обладающих высокой степенью исторической достоверности на уровне широкого обобщения, усиленного, по словам С. Н. Азбелева, «убежденностью самого народа в ценности и правдивости содержания эпоса»[36]. В Западной же Сибири непрерывное и преемственное развитие аборигенных культур, традиционность остяко-самоедских обществ позволяют с большим, чем где-либо, основанием использовать этот источник, тем более что уже имеется блестящий опыт С. К. Патканова[37].
Военные дружины аборигенов тайги состояли из двух неравных частей, большую из которых составляло ополчение — самовооруженпый народ. Героические сказания и устная традиция живо рисуют эту картину. Когда вопрос о походе был решен, «младший муж встал, взял из-за чувала полено, нарезал на нем три грани и отметил зарубками 150 мужей со своей стороны: (где) был плох отец, зарубался сын, (где) был плох сын, зарубался отец». То же проделывает и другой брат. Далее назначались время и место сбора, давались наставления. В случае особо грозной опасности на борьбу поднималось, вероятно, все население княжества. О селькупах, например, известно, что в старину при крайней необходимости в ополчение включались женщины и подростки, то есть все, способные носить оружие.
Призывом к войне была рассылка специальной стрелы, на которой были начертаны магические знаки: «…и на стреле нарезано одиннадцать шайтанов с рубежи, да и стреляное железо терто».
Низшей военной единицей, очевидно, выступала группа родственников. Одной из частых причин, вызывавших военные столкновения, было нарушение земельных границ, которое каралось смертью. Земля распределялась на семейные участки, которые защищались в первую очередь именно семьями. Военным предводителем в этих случаях выступает глава семьи, поселка, стойбища.
Принципы всеобщего вооружения и связанная с ними система военной подготовки вытекали из нужд и возможностей присваивающего хозяйства. Умение в совершенстве пользоваться оружием, ловкость, физическая сила и выносливость — качества, необходимые воину и охотнику, с детства выковывались в повседневных занятиях. В древних обществах большое значение придавалось участию в охоте, как способу тренировки воинских формировании.
Провести границу между системами производственного и военного обучения порой затруднительно. По свидетельству Гр. Новицкого, с самого раннего возраста юноши включаются в систему общей подготовки будущих воинов-охотников. С детских лет они приобретают навыки пользования оружием, «…обще всим едино рукоделие, стреляние». Эта коллективная подготовка проводится взрослыми, которые «сих убо хитростей и чада свои изучает и от младых ногтей приноравливаются к стрелянию из лука…». Все свободное время у молодежи занято тренировками, длительность и непрерыв