леко не убегут». Вот это (их) по Кемпажу догонял и на Пупы-я догнал. Там и забили».
Амбарчик Суй-ур-эквы.
Суй-ур-эква.
Как видим, легенда привела нас от Ломбовожа к тому месту, где были обнаружены остатки святилища Сат-Виклы, сооруженного в намять о победе над вражескими богатырями. Еще один интересный момент: помощником Хонт-торума выступает здесь Пайпын-ойка — «Богатырь берестяного кузовка». Пе исключено, что в легенду перенесены реальные когда-то отношения подчинения и воинской помощи богатыря селения Хошлог (где и находится святилище Пайпын-ойки) грозному Хонт-торуму, основателю городка неподалеку от Ломбовожа.
Другое святилище, на которое в прошлом «все манси с Ляпина бегали», долго не удавалось обнаружить. Лишь с помощью двух проводников нам посчастливилось побывать на его развалинах. Изрядно поплутав после остановки у «семи менквов», только в полночь мы вышли из болота на низкий, неприметный островок. Поиски заброшенного святилища с интригующим названием «Торум-кап» (Божье место) были не напрасными. Даже по сохранившимся остаткам можно судить о масштабах сооружения в прошлом, когда оно функционировало. На острове была расчищена от деревьев поляна размерами 40 на 25 метров. Центральное сооружение представляет собой своего рода «алтарь». Это внушительных размеров рама из толстых бревен, скрепленных скобами. Труд, затраченный на сооружение в глуши болот такого святилища, свидетельствовал: это нс поселковое культовое место. Здесь собирались сотни людей. К массивной «раме» прикреплялись вертикально стволы деревьев — остовы изображений каких-то мифологических персонажей. Еще на памяти проводника здесь во время регулярных церемоний поднимали ствол дерева с изображением Мир-сусне-хума. На груди «всадника» висело серебряное блюдо с изображением лошади. На таких святилищах, по-видимому, и завершался длинный путь, по которому с далекого юга поступали серебряные блюда, тарелки, оружие. Удалось установить, что одним из сопутствующих было изображение Калтащ, богини-матери. Позади «алтаря» в беспорядке лежали обломки бывших сумъяхов. Эти амбарчики изготавливались мужчинами тех селений, которые принимали участие в празднике.
На краю поляны, рядом с местом «для гостей», лежали большие медные котлы. Здесь готовилось угощение, когда в ходе церемонии приносился в жертву олень.
Что говорит в пользу предположения об «общекняжеском» статусе святилища? Кроме сказанного выше об этом свидетельствуют многочисленные истории. В них повествуется о деталях религиозного праздника. В нем принимали участие люди обеих фратрий. Представители каждой шли к святил ищу по особой дороге, а на поляне происходила их встреча. Не менее интересно, что посещение святилища было завершающим актом многодневных действий. Население Ляпина заранее оповещалось о времени предстоящих церемоний. Готовились к состязанию команды гребцов из разных селений. В день посещения Торум-капа устраивали гонки: по реке Ляпни до того места, где когда-то находилось святилище Хонт-торума. На носу каждой лодки сидел музыкант, воодушевляя гребцов игрой на сангультапе. Победившая команда везла на святилище жертвенное животное.
Весьма характерен состав пантеона, представленный на святилище: это божества общемансийского ранга, в равной степени «знакомые» всем жителям княжества. Поэтому и ритуальные действия на Торум-капе объединяли население, перекрывая локальные и фратриальные идеологические расхождения.
Вполне вероятно, что межфратриальными были и другие, известные в XVIII веке святилища. Их можно рассматривать как наследие обского средневековья, перешагнувшее старые рамки деления местного общества. Хорошо известно, каким почитанием пользовалось Белогорское святилище (неподалеку от современного Ханты-Мансийска). По легендам, именно там хранился панцирь Ермака и там же скопились огромные материальные ценности. Здесь, по сообщению Г. Р. Новицкого, объектом почитания был некий «медный гусь» — «бог птиц водных». В здании было устроено из холста сукна и кож подобие гнезда, в котором и находилось изображение гуся. Пе исключено, что в птичьем облике почитался Мир-сусне-хум. Другое известное святилище находилось в Калтысянских юртах и было посвящено Калтащ-экве, матери Мир-сусне-хума. Калтащ-эква очень рано стала известна в Европе. Путешественники XVI века, до которых доходили неясные и противоречивые сведения о жизни в Зауралье, очень заинтересовались неким идолом, называвшимся «Золотая баба».
В создании атмосферы таинственности и романтики сыграл, очевидно, свою роль эпитет «золотая», как уже не раз случалось в истории. На европейских картах даже появились неизвестно откуда взявшиеся изображения «Золотой бабы». Ее изображали в облике Юноны, сидящей на тропе. Еще в 1517 году М. Мсховскпй писал: «За землею, называемой Вяткою, при проникновении в Скифию, находится большой идол «Zlota baba», что в переводе означает золотая женщина или старуха; местные народы чтут ее и поклоняются ей; никто, проходящий поблизости, чтобы гонять зверей или преследовать их на охоте, не минует ее с пустыми руками и без приношений». Кунгурская летопись дополняет эти сведения: «Ту бо у них молбище болшее богыне древней, нага с сыном на стуле седящая, приемлюще дары от своих, и дающе ей статки во всяком промысле; а иже кто по обету не даст, мути и томит; а кто принесет жалеючи к ней, тот перед нею над умрет».
В последующие столетия загадка «Золотой бабы» породила литературу, в которой с избытком хватало и вымыслов, и серьезных предположений. «Золотую бабу» называли и римским изваянием, неведомо как попавшим за Урал, и тибетским изображением богини Тары. Однако еще в 1906 году Н. С. Трубецкой очень убедительно отождествил «Золотую бабу» с богиней Калтащ. Действительно, один из эпитетов богини — «Сорни-эква» — буквально переводится: «Золотая женщина (старуха)». Не случайно в известии 1517 года сделана оговорка (см. выше). Получив буквальный перевод имени богини, европейцы не замедлили домыслить остальное. Обращение к «Золотой бабе» с просьбами об удаче в промысле также вполне отвечает «специализации» Калтащ: наряду с покровительством деторождению она помогала охотникам. Отсюда понятна тщетность надежд обнаружить «ту самую» «Золотую бабу», поскольку их было множество. Среди них, конечно, могла оказаться и скульптура, привезенная с далекого юга, вовсе не обязательно отлитая из золота. Мансийское слово «сорни» в равной степени подразумевает и золото, и солнечный блеск. Муж и младший сын Калтащ также имеют эпитеты «сорни»: Золотой свет и Золотой богатырь, а вся эта троица, как мы уже говорили, наиболее популярные персонажи пантеона.
Итак, мы рассказали о некоторых мифологических представлениях и формах коллективной обрядовой деятельности народов Западной Сибири. У этих народов с глубокой древности существовали особо оформленные места для проведения церемоний жертвоприношения, квалифицированные нами как святилища. Святилища, «обслуживавшие» население небольших поселков, способствовали созданию идеологической общности в пределах пауля.
Эпоха становления военно-потестарной организации вызвала к жизни новые формы обрядовой деятельности. Появляются культовые места более высокого ранга, охватывающие население всего княжества, возвышаются культы княжеских «идолов». Старое и повое сосуществуют в условиях переходной эпохи, которой так и не было суждено завершиться оформлением истинной государственности. Однако память о войнах, богатырях, походах сохранялась в религиозной традиции вплоть до XX века. Нельзя не заметить, что в организации святилищ, правилах поведения на их территории обнаруживается единообразности. Хорошо разработана иконография пантеона, ритуалы подчиняются установленным правилам и запретам. Даже архитектура «малых форм» (сумьяхи) создавалась по одним и тем же канонам. Налицо фигура жреца или шамана, руководящего обрядами. На святилищах использовались такие важные средства культовой деятельности, как музыка, скульптура. Пе хватает только специального здания культа, чтобы назвать святилища храмами. Однако наличие специально построенного здания — достаточно формальный признак. К тому же в угорских городках существовали особые помещения для хранения почитаемых изображений. Таким образом, угорские святилища можно назвать прообразами храмов. Так же как языческие «капища» и «требища» славян, угорские культовые места сочетали в своей символике наследие архаичных времен и веяния новых.
Читатель, вероятно, заметил, что в этой главе обойден вниманием шаманизм народов Западной Сибири, традиционно считающийся классической религией аборигенов Сибири. Сделано это не случайно. Авторы сосредоточили внимание на тех сторонах культовой практики, которые смогли стать «идеологическим обеспечением» в условиях зарождения военно-потестарной организации. Как уже говорилось, новые, перекрывающие границы паулей формы обрядовой практики вызвали к жизни появление нового типа жреца, несколько отличного от шамана. Это фигура, условно названная «хранителем» святилища. Можно предполагать, что в таежном Приобье медленно формировалась особая прослойка люден, профессионально связанных с культовыми местами. Как мы знаем, святилища охранялись «караульщиками», а накопление значительных материальных богатств, видимо, требовало их учета и сохранения. Усложнившиеся ритуалы уже в масштабах княжеств способствовали развитию новой прослойки жрецов. В некоторых случаях, когда святилище князя находилось в городке, он сам становился жрецом и власть духовная сопрягалась со светской. Вряд ли отношения между новыми жрецами и шаманами могли быть отношениями соперничества. Скорее всего, они поделили сферы влияния: в ведении шаманов, как и прежде, остались обряды, значимые в масштабах семьи или поселка, а хранители святилищ апеллировали в своей деятельности к более широкому кругу людей. Антагонизма между ними не могло быть и по той причине, что все инновации в идеологии опирались на старые верования и представления, бывшие ядром и шаманизма, и обы