Глядя на небо, он понимал, что немного отстает, и боролся с искушением пустить кобылу галопом. До первого лагеря он доберется на несколько часов позже, чем намечал, но это ничего — приказ он доставит вовремя, успеет поесть горячего и устроится на ночь в тепле. К завтрашнему дню ветер уж точно не уляжется, и ему придется еще труднее — другие два лагеря расположены чуть выше в предгорьях и ближе к вражеским позициям.
В его задачу входило избежать тех немногих цуранийских патрулей, что еще курсируют вдоль линии фронта в зимнее время, и сберечь свою лошадь. Пешим он ночью замерзнет до смерти, потому что раньше следующего полудня ему до первого лагеря не дойти.
После двух часов ровной скачки он снова дал Белле отдых, хотя она недовольно фыркала — ей не нравилось шагать в поводу, ведь она хорошо знала, что в конце пути ее ждут овес, сено и теплая ночевка в компании других лошадей.
Выдержав получасовое отшагивание, Терренс опять сел в седло. Белла шла рысью, а он смотрел по сторонам. Ровная езда убаюкивала, и взгляд норовил впериться в одну точку. Гонец — самая легкая добыча во всей армии, исключая разве что обозных мальчишек. Довольно засады из двух-трех человек, чтобы бароны так и не получили графского приказа.
Затри часа до заката он заметил, что на севере что-то движется. Цветное пятно между деревьями, ничего больше, но Терренсу и этого хватило. Патруль цурани, это ясно. Ярко-оранжевая оторочка на черных доспехах захватчиков, именующих себя Минванаби, не имела естественных аналогов в здешнем лесу, так же, как желтые и алые цвета тех, которые звались Анасари. Он пустил Беллу быстрее и долго всматривался в лес, но никаких следов врага больше не обнаружил.
Весь остаток дня он держался настороже и позволил себе расслабиться лишь в нескольких минутах от цели.
Ветер, дувший прямо в лицо, донес до него дым лагерных костров. Терренс порадовался этому едкому запаху, сулившему скорый отдых.
— Всадник! — прокричал часовой.
Будь Терренс пешим, его окликнули бы уже раз пять с тех пор, как он выбрался из ничейного леса и ступил на территорию Королевства, но у цурани лошадей не было, и конных никогда не окликали. Почему цурани за столько лет не попытались использовать трофейных коней? Ни с одним из них побеседовать пока никому не довелось, так что это оставалось загадкой.
Терренс, зная, где находится командная палатка, поехал прямо к ней. Здесь, на пограничье, стояли вабонские солдаты, подкрепленные рекрутами, набранными далеко на юге. Командовал ими барон Грюдер, один из людей герцога Сазерленда, отданных под начало графа. Терренс бывал у него уже три раза и знал, что барон человек прямой и светских условностей не признает.
Один часовой пропустил гонца в палатку, другой отвел Беллу в лошадиный загон. В лагере размещались ламутские уланы, рота легкой кавалерии из Занна и тяжелая пехота из Илита и Тайр-Сога. Весь этот долгий и трудный год они сдерживали цурани с их союзниками чо-йа, которых королевские солдаты прозвали букашками.
Терренс вытянулся перед бароном.
— Приказ от графа, милорд.
— Отступать, что ли? — спросил крепко сложенный Грюдер, явно ожидавший такого приказа.
— Да, милорд. Вам следует отходить в установленном порядке на зимние квартиры, назначенные вам герцогом.
Мелкие западные дворяне ревниво относились к своим прерогативам, и Грюдер постоянно сетовал на необходимость подчиняться «чужому» графу, поэтому гонцы по возможности старались ссылаться на герцогов Брукала и Боуррика. Терренс промерз до костей, умирал с голоду и совсем не желал выслушивать очередную обличительную речь о Вандросе, который будто бы не дает Грюдеру солдат, провизии, оружия, золота и всего остального, без чего воевать немыслимо.
— Боев, помимо оборонительных, следует избегать.
— Еще что-нибудь?
— Часа три назад я видел движение в лесу, севернее восточной дороги. Цвета цурани.
— Которые из них, распознал?
— Минванаби и Анасати, милорд.
Грюдер поразмыслил немного.
— По донесениям нашей разведки, эти два дома не очень-то друг друга жалуют. Раз они объединились, то что-то задумали скорее всего. Надо держать ухо востро.
— Так точно, — как можно безразличнее произнес Терренс. Ему было интересно, откуда разведка хоть что-то знает о цурани, предпочитающих смерть плену, но он сдерживал свое любопытство. Дело гонца — передавать сообщения, а не пытаться вникнуть в их смысл.
Барон, казалось, позабыл, что гонец все еще здесь.
— Хорошо. Поешь, отдохни и отправляйся дальше. На рассвете мы снимаемся с лагеря.
Выходя, Терренс услышал, как барон зовет ординарца — наверняка для того, чтобы передать приказ офицерам по всей линии. Дневной свет быстро угасал. С запада шли тучи, и вокруг смеркалось, хотя солнце еще не зашло.
Судя по тяжести этих туч и по холоду, ночью обещал пойти не дождь, а снег. Терренсу хотелось есть и спать, но сначала надо было навестить Беллу, а потом уж позаботиться о себе.
Что-то влажное коснулось его щеки, и он снова посмотрел вверх. В воздухе кружились снежинки. Мимо него пробегали солдаты — весть о подготовке к отступлению уже разошлась по лагерю.
Люди барона приободрились, предчувствуя скорое возвращение домой, Терренса же снедало беспокойство. Если ночью снега выпадет много, ему предстоит нелегкий день. Придется, возможно, заночевать в третьем лагере перед тем, как вернуться к графу. Хоть бы Килиан, богиня природы, задержала снег еще на денек. А еще лучше — на недельку, поправился он, глядя на обрадованные лица солдат.
Потом он выбросил посторонние мысли из головы и пошел взглянуть на лошадь.
Конюх хорошо позаботился о Белле — она приветливо фыркнула, подняв морду от кучи сена. Терренс тем не менее осмотрел ей копыта, убедился, что ее вытерли как следует, и порадовался, что кобылу поставили в сравнительно теплое место, а не у коновязи, без всякого укрытия.
Потом он заметил, что лошадей в загоне меньше, чем полагалось бы, и спросил конюха:
— На вылазку ушли, да?
— Нет, — ответил старый солдат, — просто мы в этом году много ребят потеряли. — Он мотнул подбородком в дальний конец загородки. — И лошадей тоже.
Терренс, поглаживая Беллу, кивнул.
— Спасибо, что поухаживал за ней.
— Это моя работа, — сказал конюх и отошел.
Терренс, улыбнувшись, поспешил в походную столовую и стал в очередь за молодым кавалерийским офицером. Кухонный мальчик, видя по мундиру Терренса, кто он такой, дал гонцу деревянную тарелку и жестяную миску — у большинства местных посуда своя.
Еда была незатейливая, зато горячая и сытная, чай несладкий, но тоже горячий. Терренс ел один, сидя на земле с подветренной стороны палатки. Солдаты, к чему он привык, не обращали на него внимания. Доев, он вернул посуду и пошел искать место для ночлега.
В этом деле гонец полагался на себя самого и часто спал прямо на земле с седлом вместо подушки и собственным плащом вместо одеяла. Но в такую холодную ночь это не представлялось возможным.
Дойдя до ряда кавалерийских палаток, Терренс закашлялся и остановиться уже не смог. Ухватившись за ствол дерева, он согнулся пополам, заставляя себя глубоко дышать, и выплюнул сгусток зеленой мокроты. Она оставила после себя серный вкус и сильную боль в горле.
— Проклятие, — тихо промолвил Терренс. Он расхворался сильнее, чем думал, а впереди еще день езды — может, и больше, если погода ухудшится. Не скоро еще он доберется до своего лагеря и до лазарета, но ничего не поделаешь, придется терпеть.
— У вас места не найдется? — стал спрашивать он, обходя палатки. В первых шести отвечали «нет», но в седьмой одинокий кавалерист посмотрел на него и кивнул.
Терренс вошел и увидел пустую постель по другую сторону от опорного шеста.
— Располагайся, — сказал кавалерист, пожав плечами. — Ему больше не понадобится.
Терренс не спросил, кто такой «он» — речь явно шла о погибшем товарище. Он сел. Кавалерист был старше его лет на десять, а казалось, что на все двадцать. Запавшие глаза покраснели, словно он не спал уже много ночей, и темные круги под ними говорили о смертельной усталости.
— Только что вернулись? — спросил Терренс.
— Вчера. Застукали целый отряд цурани на открытом месте... — Он повалился на собственный спальник. — Капитану невдомек было, что это только авангард — сцепились мы с ними, а тут из леса высыпали остальные. Еле ноги унесли.
— Сводный отряд? От пары домов?
— Угу. Нас было тридцать, а их больше сотни. Скверное дело. Ты не обессудь, уж очень спать хочется. Завтра мы опять выступаем.
Терренс подавил желание сказать солдату, что утром он получит новый приказ. Не его это дело.
— Спокойной ночи, — сказал он только, но кавалерист уже и без того дышал ровно и глубоко.
Терренс, отвязав шнурок, опустил входное полотнище, завернулся в толстое одеяло и лег на тощий матрац. Одеяло пропахло другим человеком, земля внизу была холодная и неровная, но Терренсу приходилось ночевать и в худших условиях, притом он был молод и очень устал. Два раза его одолевал кашель, но сосед по палатке не просыпался — он, как всякий солдат, умел спать, невзирая на шум.
Терренс закрыл глаза и тоже попытался уснуть. Пот струился у него по шее и по спине, несмотря на холод. Он поплотнее закутался в одеяло. В уме замелькали образы прошлого — домашние картины, лица родных, а потом пришел сон.
Утром Терренс вышел из палатки в круговерть снежных хлопьев. В лагере царила суета. Солдаты, ожидавшие назавтра нового боя, от облегчения с трудом сдерживали улыбки, а то и слезы — теперь-то они наверняка доживут до будущей весны.
Терренс чувствовал ломоту во всем теле, будто и не спал вовсе. Но ему предстояло ехать дальше, и он основательно позавтракал горячим, только из печи, хлебом с маслом и медом, сухими фруктами и сваренной накануне говядиной. Повар не скупился: чем больше солдаты съедят этим утром, тем меньше провизии ему придется укладывать и везти обратно в Ламут.