Как известно из жития св. Стефана, он управлял Сугдея-Фульской епархией в период иконоборчества (под Фулами некоторые исследователи предполагают теперешнюю деревню Отузы). Св. Стефан, горячий защитник иконопочитания, много претерпел в Константинополе, куда был вызван византийским правительством. Легенда приурочена ко времени отправления епископа на его иноческий подвиг.
Капитани – так называют всякого грека-морехода, например, владельца рыболовного баркаса.
Кизильташ – монастырь верстах в 12 от Карадага. Какомира – бедняки, несчастненькие. Агиос Стефанос – св. Стефан. Ис тин Полин – в столицу. Христос анэсти эк некрон – Христос воскресе из мертвых.
Ялыбогазский камень
Отузская легенда
Донеслась из ущелья девичья песня, высокой нотой прорезала воздух, на мгновенье оборвалась и тут же, подхваченная многими голосами, развернулась по долине.
Это девушки спешат домой, покончив с укладкой винограда; спешат, точно быстро набегающие сумерки подгоняют их.
И пугливо оглядываются на заколоченный дом, о котором рассказывают в народе страшное. Одинокий дом в самом горле ущелья, где не помнят, чтобы кто-нибудь жил.
Торопится пройти поскорее это место одна отставшая девушка и, роняя из платка виноградную кисть, бегом догоняет подруг.
Не бойся, милая девушка, никто не тронет тебя; давно перестали пугать людей говорящие духи Ялы-Богаза, – с тех пор как с приходом новых людей позабылась старая сказка и одноглазый великан, бросавший глыбы скал в проходящих по ущелью, не встанет из могилы.
Вместе с серой скалой разбили эту могилу на мелкие камни, чтобы свезти в низину, где в зеленых садах белеют хорошенькие домики.
Иди, девушка, спокойно. Дома уже дымится в каганке ужин – вкусный ужин после трудового дня. И если теплая ночь пересилит сонную усталь, ты прильнешь потом к коленям бабушки Ирины, и расскажет тебе старуха сказку о великане, о том самом, что жил когда-то в Ялы-Богазе.
Глядя на светлые звезды, ты не дослушаешь до конца. Из-за высоких тополей покажется темный великан, блеснет горящим глазом, протянет к тебе руки и, не достав девичьей косы, уйдет в туманы долины. Вместе с ними потянется к Ялы-Богазу посмотреть, на месте ли камень со следами шести пальцев его руки.
Тверже камня и стали были они, как сила, которую он носил.
Из всех тополей самый высокий не достигал его плеча, и морская волна в зимнюю бурю не могла заглушить его голоса.
Боялись великана люди и, когда слышали его рев от Ялы-Богаза, спешили выгнать ему овцу или быка, чтобы успокоить гнев.
А вслед за спадом листа в наступающий месяц свадеб хотел великан большей жертвы.
Тогда дрожали окна от его рева и потухал огонь в очаге.
Тогда напуганные люди выбирали одну из девушек, уводили ее в Ялы-Богаз и оставляли связанной на высокой скале, чтобы великан мог легче взять ее.
Чем дальше, тем больше терпели от него люди, не зная, как избавиться.
Но, чтобы уйти от беды, мало только терпеть. Нашелся, кто подумал так. Нашелся смелый, как орел, который не боится людей, как бы высоко они ни поднялись.
– Препи на тон скотосо! Нужно убить!
Посмеялись над ним в деревне.
– Он как гора, а ты как мышь перед ним.
И чтобы посмеяться до конца, отправили его к великану в месяц свадеб.
– Иди, если смел не на словах только.
Солнце зашло за Ечки-даг, и от Карадага показался всхожий месяц, а юноша не дошел еще до Легенер-кая, где ночевал великан.
Остановился он на одной из скал отдохнуть, оглянулся на долину.
Серебрились на месяце тополя, серебристой чешуей покрылось море. Стих ветер, смолкли голоса Ялы-Богаза, в деревне зажглись огни.
«Хорошо у нас в долине, – подумал юноша, – но лучше не жить, чем сносить гнев. Скоро нужна будет новая жертва, может быть, отдадут мою Эльбис».
Вспомнил юноша свою Эльбис и запел любовную песню.
Любовь – это птичка весны;
Пришла ей пора прилететь.
Послали арабчонка в пустыню,
Послали узнать у гречанки,
Как ловится эта птичка весны.
Сказала старуха-гречанка:
Глазами ловят птичку-любовь;
Глазами поймаешь – сама
Упадет потом на уста,
А с уст не замедлит, играясь,
Проникнуть и в сердце.
Ха, ха.
Проникнуть и в сердце…
«Проникла уже», – подумал юноша и услышал каменный голос:
– «Ха, ха», поешь – пой, лучше пой, чтобы и со мной случилось так, как поешь.
Подумал юноша. Улыбнулся своей мысли, обещал помочь.
– Жди завтра. Приведу свою Эльбис.
И назавтра привел свою Эльбис, красавицу Эльбис, лучше которой не было в деревне.
Великан отдыхал у скалы и казался горой, которая шевелилась.
Оттого девушке стало жутко.
Но, взглянув на юношу, она забыла страх.
– Посмотри – нравлюсь ли я тебе, – крикнула девушка. – Если нравлюсь – открой пошире глаз, и я пошлю тебе мою птичку-любовь.
И открыл свой единственный глаз великан, и пустила девушка в него каменную стрелу с отравой.
Взвыл от боли великан, затрясся от его воя воздух, громовым перекатом понеслось по горам эхо. Хотел броситься к девушке, но, ослепнув, оступился и стал кататься по земле; затряслась земля, и сама собой вырылась под ним в скале могила. И в минуту последнего гнева стал швырять он во все стороны глыбы скал.
И одна такая глыба упала в Ялы-Богазе во двор заколоченного дома, где лежит и теперь со следами шести пальцев руки великана.
Кончена сказка. Спит девушка на коленях старухи, и гладит старуха дряхлой рукой ее шелковистые волосы:
– Спи спокойно, милая, не бойся страхов. Нет больше на свете страшных великанов.
Только отчего так неспокоен твой сон, так высоко вздымается грудь и вздрагивает юный девичий стан? Или причудился во сне кто другой, которого боишься ты больше великана из сказки, или та птичка, что поймали твои глаза, когда шла ты на работу, уже успела опуститься на твои уста и трепещет теперь в твоем сердце?
Ялы-Богаз – береговое ущелье в самой талье красавицы Отузской долины. Здесь стоит всегда забитый Потемкинский домик, когда-то с красивой каменной колоннадой, переделанной теперь на татарский лад.
Издавна за ним сохранилась слава дома говорящих духов (Сулеймен-сарай). Во дворе этого дома лежит каменная глыба со следами как бы шести огромных пальцев. Татары говорят, что они отпечатались в скале, когда великан, живший на соседней горе Легенер-кая, бросал в долину камни, и это якобы один из камней, которым он в ярости швырнул в долину, борясь со смертью. Легенер-кая – Таз-скала, названа татарами так, потому что на вершине скалы точно выдолбленные в камне легены – тазы.
Легенду рассказывал мне приказчик местной садовладелицы Татьяны Лазаревны Альянаки – татарин Абду-Кадыр.
Подобные же легенды о великанах встречаются во многих других горных деревнях Крыма, например в Тарахташе. Как замечает Л. Афанасьев (Великаны и карлики. М., 1868, т. II, стр. 636), предание о великанах общо всем индоевропейским народам. В космическом эпосе Гесиода Титан является олицетворением грозовой тучи с молнией, символическим образом которой представляется большой горящий глаз исполина. Одноглазые циклопы Одиссеи отличаются необычной силой, в то же время дики, грубы и жестоки. Они живут порознь в пещерах, на вершинах гор, и им неведомы основания культурной жизни и законы справедливости. Наша легенда – легенда греческого происхождения, усвоенная затем новыми насельниками долины – татарами. Элъбис – Надежда.
Кетерлез
Козская легенда
Кетерлез омыл лицо водой, посмотрел в ручей.
– Сколько лет прошло, опять молодой. Как земля: каждый год старой засыпает – молодой просыпается.
Посмотрел вокруг. Синим стало небо, зеленым лес, в ручье каждый камешек виден.
«Кажется, не опоздал», – подумал Кетерлез и стал подниматься в гору.
У горы паслась отара. Блеяли молодые барашки, к себе звали Кетерлеза.
– Отчего в этот день коней, волов не трогают, не запрягают, а нас на шашлык берут? – остановились, спрашивая, овцы.
Подогнал их чабан:
– Нечего даром стоять.
По тропинке ползла змея.
«Кетерлез, верно, близко», – подумал пастух.
Когда Кетерлез молодым был, с коня змею копьем убил. С тех пор, когда он идет, всегда змея от него убегает.
Поднял чабан камень, чтобы убить змею. Крикнул ему Кетерлез:
– Лучше ложь в себе убей, чем змею на дороге.
Не коснулось слово сердца чабана, и убил он змею.
– Хорошо вышло, Кетерлез будет очень доволен.
Вздохнул Кетерлез: посмотрел вниз. Внизу, по садам, под деревьями, сидели люди, готовили на шашлык молодого барашка.
– Ай, вкусный будет. Когда придет Кетерлез, есть чем угостить.
– Может быть, прежде ходил, теперь больше не ходит, – сказал один.
Засмеялся другой.
– Наш Хабибула крепко его ожидает. Думает, покажет ему ночью Кетерлез золото; богатым будет.
Сидел Хабибула на утесе, молчал.
– Отчего молчишь, Хабибула? Старым стал, прежде всегда хорошую песню пел.
И запел Хабибула:
– Ждем тебя, Кетерлез, ждем; прилети, Кетерлез, к нам сегодня, принесись на светлых струях, заиграй, музыка сердца. Чал, чал, чал!..
Прислушался Кетерлез, подумал:
«Вот золота ищет человек, а золото – каждое слово его».
Протянул руки к солнцу. Брызнули на землю лучи. Сверкнул золотом месяц на минарете.
Пел Хабибула:.
– Золотой день пришел к бедняку, – Кетерлез не обидит людей… Чал, чал, чал!..
Пел и вдруг затих.
Не любит его Кэтыджэ, хоть говорит иногда, что любит. Нужен ей другой, нужен молодой, богатый нужен.
– Богатый значит умный, – говорит она. – Был первый муж богат – хочу, чтобы второй еще богаче был. Все сделаю тогда, все будет в руках.
Смотрит Хабибула вперед, не видит, что близко; что далеко – видит, где другие не видят. Ищет глазами Кетерлеза среди гор и леса. Верит, что придет он. Обещает поставить ему на старом камне свечу из воска, бал-муму.