К вечеру Грессу утомило это зрелище. Подавив зевок, она сказала:
— Здесь наверху довольно славно, но, признаться, я думала, что у нас будет больше приключений.
ГІири негромко рассмеялся:
— Я всегда говорил: «Чем более драматичны твои экспедиции, тем более ты неумел». — Затем его улыбка чуть заколебалась, и он добавил. — К тому же, у нас еще масса времени для приключений. Не стоит звать неприятности; довольно скоро они сами нагрянут.
Несмотря на предостережение Пири, несколько последующих дней также прошло без событий. В связи с отсутствием крупных масс суши или океанов, что усложнило бы дело, а также наклона оси, погода в Мире Реки изменялась куда более предсказуемо, чем на Земле. Исследователи медленно дрейфовали к югу, поднимаясь и падая, да порой перемещаясь восточнее или западнее в поисках благоприятного воздушного течения или с тем, чтобы обойти грозовые тучи, но преодолели тысячи миль без сучка без задоринки. Они стартовали чуть севернее экватора: утром восьмого дня Пири взялся за секстант и определил, что они теперь находятся на сорок пятом градусе южной широты, более чем на полпути к цели. Денька через два они увидели другой воздушный корабль далеко-далеко на западе. Много больше, чем их аппарат, истинный дирижабль, и с двигателем помощней. Курс — на север.
— Еще один рывок не к тому полюсу, — ухмыляясь, заметил Пири.
— Если только они уже не побывали на юге и не возвращаются домой, — отозвался Амундсен.
Эта мысль побудила Пири скукситься. Он молча следил за дирижаблем, пока тот не пропал из виду, и был в скверном настроении весь остаток дня.
— Он вспоминает свои неприятности с Куком, — сообщил Амундсен Грессе, когда Пири отправился спать. — Фредерик Кук утверждал, что достиг Северного Полюса за год до Пири, но заявил это лишь за неделю до того, как Пири вернулся из экспедиции. И похитил у Пири все фанфары, ведь даже когда публика начала сомневаться в словах Кука, было слишком поздно унимать болтунов. Некоторые даже сомневались в том, что совершил Пири. Был жуткий скандал. Рухнула их дружба, разумеется, и едва не рухнула наша, когда я отказался поносить Кука вместе с остальными.
— И он говорил правду? — спросила Гресса. — Он первым добрался до полюса?
Амундсен передернул плечами.
— Кто знает? Он говорил, что да, но даже я вынужден был признать, что он явно подтасовывал факты в своих интересах. — Он улыбнулся, вспоминая. — А еще один исследователь по имени Петер Фрейхен любил повторять: «Кук был лжецом и джентльменом, Пири — ни тем, ни другим». Он был, несомненно, прав в отношении последнего, а, возможно, и насчет обоих.
Гресса рассмеялась, оглядывая Пири в спальном мешке.
— Со мной он всегда был образцовым джентльменом, — добавила она. Амундсен подхватил ее смех.
— Рыцарство, дорогуша. Он умер до его смерти.
По мере приближения к полюсу, воздух делался все холоднее, а ветры вели себя все менее предсказуемо. Частые изменения высоты в поисках потоков, бегущих на юг, означали больше выпущенного водорода и сброшенного балласта, и чем дальше, тем существенней. Горы в приполярной зоне обыкновенно были ниже и с более плавными южными склонами, предположительно, чтобы солнце лучше освещало долины, но это ничуть не помогало путешественникам, поскольку более скромные возвышенности почти всегда омывали южные ветры. Приходилось оставаться на большой высоте, чтобы попасть в воздушную массу; втягивающуюся внутрь и питающую непрерывный отток воздуха наружу.
— В некотором смысле слова, это хорошие новости, — заметил Амундсен, когда Гресса спросила его, почему это так. — Это означает, что существует, вероятно, полярное плато, где воздух теряет тепло, отдавая его в космос, и не нагревается снова снизу. Остывая, он опускается, а, когда приближается к земле, ему некуда деваться, кроме как течь от полюса, при условии, что почва холодная. Если она теплая, то он просто снова поднимется, но если холодная, то воздух станет и дальше остывать и набирать скорость, стекая по склону, подталкиваемый новыми воздушными массами сзади.
— И что в этом хорошего? — спросила Гресса. — Это означает лобовой ветер до конца пути, верно?
— Только если мы существенно снизимся, чего мы не сделаем. Мы будем лететь высоко, набрав воздуху в меру низкого давления. А обратно мы полетим низко, и у нас, таким образом, будет попутный ветер. Но, говоря о хороших новостях, я имел в виду плато. Это означает, что полюс на суше или хотя бы на льду — и куда более вероятно, что мы сможем добежать до него на лыжах, где бы нам ни пришлось сесть. Было бы слишком ожидать, что ветры доставят нас на самый полюс. — Он сделал паузу, затем мягко сказал. — Кроме того, если здесь ледяная шапка, значит, куда менее правдоподобно, что кто-нибудь тут живет.
— О, — произнесла Гресса, оглядывая Пири, который стоял у носового окна и смотрел на юг, как будто хотел стать первым, кто вообще увидит полюс. — Да, полагаю, это и впрямь хорошие новости.
Ночью, вместо того, чтобы опуститься, так как газовый шар охладился, и они утрачивали плавучесть, они сбросили балласт, дабы поддержать высоту в идущем на юг потоке воздуха. Пири отправился спать, в то время как Амундсен проснулся и заступил на вахту, а через несколько часов его сменила Гресса. Амундсен провел холодные часы раннего утра, сидя у переднего окна наблюдения, завернутый в спальный мешок, и слушая, как тихонько посапывают его товарищи. Ночью, когда солнечная машина не работала, это был единственный звук в гондоле. Пар от их дыхания непрерывно замерзал на окнах, и Амундсен приоткрыл переднее на несколько дюймов и выглянул в щель. Звезды давали как раз достаточно света, чтобы увидеть грубые очертания местности внизу. Там чередовались светлые и темные полосы: хребты заснеженных гор разделяли речные долины. Прежде в ночи речные берега усеивали крохотные рыжие пятнышки сотен костров, но теперь костры догорели, там, внизу, все спали.
Звезды непрерывно светились там, где их не заслонил большой шар. На такой высоте и при таком холодном воздухе нынче выдалась самая ясная ночь, какую до сих пор наблюдали путешественники. Амундсену показалось, будто они парят на краю самого космоса. Следя за тем, как медленно вращаются вокруг полюса незнакомые созвездия, он думал, насколько иначе сложилась бы его жизнь, родись он на пятьдесят лет позднее, чем родился. Столько всего случилось на Земле после его смерти. Человек прошелся по Луне. И добрался бы до других планет, может быть, даже — до других звезд, не останови экспансию человечества проект Мир Реки. И он был бы среди первопроходцев.
И все-таки, наверное, для него еще есть надежда. Кто знает? Жизнь в Мире Реки — полнейшая загадка. У смерти вырвано жало, и тем самым снят временной барьер. Они все остальное человечество могут быть сейчас пленниками на чужой планете, но кому известно, что может таить будущее? Звезды и здесь были в небе, и здесь манили, и Амундсен, по крайней мере, и здесь рвался к ним всей душой исследователя. И этого у него не могли отнять чужаки.
Тут уши его навострились, он оглянулся назад, на приборы и понял, что слишком долго витал в облаках. Воздушный корабль потерял высоту. Тихо, чтобы не разбудить ГІири или Грессу, он открыл мешок с песком и высыпал его через специально проделанное отверстие в палубе. Сверился со статоскопом, с более чувствительным альтметром, который регистрировал малейшие изменения высоты, и увидел, что показания на обоих по-прежнему падают. Опорожнил еще один мешок.
А они все падали. Озадаченный, он выглянул в окно и увидел, что поверхность планеты еще довольно далеко внизу, но видна менее отчетливо. Ее покрывал тонкий облачный слой.
Амундсен опорожнил новый мешок балласта. Статоскоп стабилизировался, даже показал некоторый взлет, но несколько минут спустя они опять начали падать.
Неужели в газовом шаре открылась течь? Амундсен опять высыпал песок, и шар восстановил нейтральную плавучесть. Затем проверил измеритель давления. Стабильное. Но через минуту они опять начали спуск.
Это не могло быть просто работой нисходящего потока — не на такой высоте. Ближе к земле кружат конвекционные потоки: теплый воздух поднимается от Реки, а холодный падает с ледяных горных вершин, но все это происходит лишь в нескольких тысячах футов над горами, а их корабль находится куда выше.
Впрочем, это ненадолго. Скорость спуска все нарастала, как заметил Амундсен. Он снова выбросил балласт, затем опять выглянул из окна. Облачный покров становился толще. Амундсен не хотел туда угодить. Тогда они понятия не будут иметь, где горы, и запросто могут врезаться в любую.
Тут его осенило. Если они не теряют водород и не попали в нисходящий поток, они каким-то образом стали набирать вес. А единственное, что могло произойти — это оледенение. Ночь ясная, планета основательно отдает тепло в космос, и внизу, на земле, воздух достиг наконец точки росы. Холодный газовый шар представляет собой превосходную поверхность для конденсации.
— Охо-хо, — сказал он вслух. Затем, топнув ногой по палубе, проорал. — Лед! Просыпайтесь!
ГІири вскочил, сев, точно кролик из детской книжки.
— Что неладно? — спросил он.
— Оледенение, — ответил Амундсен. — Давай, вышвыривай балласт. Я полез наверх сбивать лед. — Он выхватил лыжную палку из груды их имущества, обернул ее конец рубашкой и привязал ее, чтобы получилась мягкая дубинка, затем открыл верхний люк и вскарабкался вверх по снастям, находившимся между гондолой и шаром.
Пири выбрался из спального мешка и натянул тяжелую парку и леггинсы. Как только стало достаточно пространства для маневра, Гресса проделала то же самое, и оба начали опустошать мешки с балластом.
— Эдак у нас скоро весь балласт выйдет, — заметил Пири несколько минут спустя… — И, в любом случае, на хрен нам от этого пользы. Падаем, и все тут.
Они слышали, как Амундсен наверху лупит своим орудием по нижней части газового шара и ругается.
— А ну, пошел, у, зараза, давай отсюдова!