— И он был героем? — спросил мой товарищ с горькой улыбкой.
Я хорошо запомнил этот день. Было мне пятнадцать лет, и я недавно пришел в монастырь, так как мои родители решили, что младший сын среди стольких детей, безусловно, предназначен для священного сана. Король пришел вместе с отцом Лупианом, а мы, все остальные, стояли, выстроенные в ряды, солдаты армии Господней. Я задрожал, когда король приблизился ко мне. Он улыбнулся и дотронулся до моего плеча.
— Короли не кусаются, мальчик, — сказал он и пошел дальше…
— Нет, — медленно ответил я своему товарищу. — Он был человеком.
— Это то, о чем в этом месте все забывают, — буркнул Немо.
На следующий день мы двинулись дальше.
Я мог бы рассказать длинное повествование о нашем путешествии, о временах, когда оба мы имели склонность ссориться, о женщинах, которые чуть ли не оттеснили меня, следуя за этим человеком, этим героем, который отрицал свои достоинства. Наши странствия продолжались много лет и привели нас ко многим переменам. Мы повидали те части Реки, где для людей работали огнедышащие машины, и те части, где обитали волосатые великаны, — так же, как жили они за много лет до цивилизации. Мы наблюдали войны — и мирные королевства. Мы задерживались в одних местах и спешили пройти через другие. И героев мы встречали — десятками, сотнями.
В каком-то месте, разорванном войной на четыре лагеря, мы видели человека по имени Шерман, который собрал вокруг себя других людей своей эпохи, они объединились в армию и, казалось, преклоняются перед разрушением ради него самого. Он взял нас в плен и держал в тюрьме до тех пор, пока Немо не разработал для него стратегию, из-за которой два лагеря его противников начали воевать друг против друга и предоставили Шерману успешно разделаться с третьей стороной. К тому времени, как он нас освободил, два враждебных ему военных лагеря настолько истощили силы друг друга, что Шерман восторжествовал над всеми.
— Вы, должно быть, генерал Ли, — настаивал Шерман.
— На вид вы на него не похожи, но, клянусь Богом, вы, наверное, генерал Ли.
— Я никто, — возразил Немо, и, купив себе свободу ценой страданий и смерти сотен, мы отправились дальше.
Мы пришли в бедную местность на одном из речных островов, в место, часто страдавшее от Речных пиратов, бравших в плен многих здешних мужчин и женщин. Там провели мы два земных года, и Немо сделал гениальное и простое изобретение, которое переменило способ жизни островитян. Он заметил, что течение Реки расщепляется, на одной стороне острова оно сильнее, чем на другой. Он научил островитян сплести прочные сети из речных водорослей, и в них ловили не рыбу, а сокровища. Потому что к этому времени движение по Реке стало постоянным, и каждый день приносил вести или слухи о новых крушениях, новых потерях. Редко сети не ловили что-нибудь ценное: металл, оружие, свободные Граали. Благодаря обмену и планам, островитяне стали достаточно сильными, чтобы защищать себя, и наступил, наконец, день, когда они предложили Немо стать королем острова.
— Потому что, — утверждали он, — ты, безусловно, сам Архимед.
Так что мы двинулись дальше.
Одно время мы плыли на большом речном судне, двигавшемся при помощи пара, заплатив за проезд своим трудом, и там мы встретили человека по имени Клеменс, который, вроде был отличался горечью суждений и кислым юмором. Мы познакомились с женщиной, которая клялась, что она Клеопатра, и с другой, которая утверждала, что она Гвиневера. Обе были просто женщины, и ничего более. Однажды нам встретилась страстная черноволосая женщина, которая расхохоталась, когда услышала имя моего друга.
— Я — Никто, — объяснила она. — А вы кто?
Ее звали Эмилия, и несколько месяцев она и Немо были любовниками; а потом в стычке с пиратами она погибла, а Немо спасся, и я тоже. Немо искал ее, зная, что где-то на Реке она должна возродиться, но Река очень длинная, и мы ее больше так и не нашли.
Пока мы странствовали, наступали перемены, как казалось, все быстрее и быстрее. Воздух стал наполняться коммерцией, как и сама Река; над нами пролетали воздушные шары, дирижабли и летающие аппараты, они добирались до среднего слоя атмосферы и падали, как погрузневшие ангелы. Мы познакомились с человеком по имели Линдберг, который мечтал пролететь вокруг всего мира на одном из этих сооружений, — я подумал, что он одержим каким-то видом сумасшествия.
И после каждой встречи, после знакомства с каждым новым героем, Немо меня спрашивал, получил ли я урок. Я всегда ему отвечал, что нет. Он хотел, чтобы я признал, что не бывает никаких героев, что есть только мужчины и женщины, а некоторые из них выполняют больше других, но в душе они такие же. Я не мог этого признать, потому что, в конце концов, мы повстречали всего несколько сотен так называемых героев, и, хотя на деле все они оказались обыкновенными смертными, это может и не быть правдой касательно остальных. Мы некоторое время провели среди людей Второй Попытки, в одном из тех мест, где они собираются, и они пытались убедить Немо в том, что все мужчины и женщины потенциальные герои, что наша надежда на спасение лежит в совершенствовании себя в этом существовании. Он вежливо их выслушивал, помогал в том, в чем мог, и шел дальше.
А я? Сказать по правде, давным-давно, во время моей жизни на Земле, я потерял основы своей веры, хотя даже здесь я продолжал соблюдать ее формальности. Возможно, я молился пустым небесам, но ведь — кто знает? И хотя вера моя умерла, каким-то странным образом, она осталась, даже если я стал веровать только в саму веру, а не в Бога.
Так наступило время, когда преображения прекратились, когда воскрешения перестали совершаться. Тревога и страх бежали вниз и вверх по Реке, а войны — которые, как предполагалось, должны закончиться теперь, когда Смерть была постоянной, — разражались снова, с новой злобой, с новым насилием. И тогда, всего три недели тому назад, мы попали в руки того, кто называет себя Иудой Ужасным, который слышал о нашем грядущем приходе и который посадил нас вместе в каменную камеру. Он подверг Немо страшному допросу, когда он вернул моего друга в нашу камеру, Немо был сломлен телом.
— Он считает меня человеком, способным делать чудеса, — пробормотал Немо. — Он верит, что я могу дать ему оружие, с помощью которого он завоюет весь Мир Реки.
И, как часто бывало на Земле, я ухаживал за больным и выслушивал исповедь. Немо во время наших странствий завоевал определенную репутацию, репутацию выдумщика и изобретателя, советчика и мудреца. Как многие обладающие властью и малым умом люди, Иуда считал, что один золотой ключик открывает секрет подавления других, и в моем друге он видел этот ключик. Трижды пытал он Немо, и каждый раз мой друг возвращался все слабее. Это утро было последним. Я видел, как во дворе, на глазах у хмурого смуглого Иуды, голову Немо отделили от тела. Два стражника, которые вели меня назад в камеру, по пути заговорили со мной, спрашивая меня, вознесется ли Немо.
— Нет, — отвечал я печально.
— Да, вознесется, — настаивал один из стражников. — Иди быстрей, Эльфстан, Друг Героя, и, когда ты заговоришь с ним в своих молитвах, замолви словечко за стражников, которые освободили тебя.
И вот я здесь, в печальной ночи, еду вниз по Реке на торговом судне и пишу эти строки в память друга. Люди уже обращались со мной с заметным ужасом, а некоторые шептали, что Немо был сам Мессия.
Не был он Мессией.
В последние свои наполненные болью часы Немо рассказал мне свою земную историю. Жил он в двадцатом столетии от рождения Спасителя Нашего, в одном из городов Нового Света, и был он — ночным сторожем. Прожил он шестьдесят четыре года и умер от сердечного приступа, один, поздно ночью, в библиотеке, где работал. Два года, рассказывал он, служил он солдатом на великой войне; а после сорок лет он охранял по ночам библиотеку — и читал. И это чтение, говорил он мне, убедило его, что в конце не было никаких героев, просто мужчины и женщины, которые делают все, что в их силах, чтобы встретить свои трудности и пережить их. Его чтение дало ему знания многих языков и многих изобретений, и это знание сопровождало его в Мире Реки, где он достиг славы и окончания своей судьбы.
Возможно, он был прав насчет себя самого, и возможно, был он при всем при том, самый обыкновенный смертный. Но здесь, в Мире Реки, его имя окружено величием, и боюсь я, что люди ждут от меня, чтобы я написал его евангелие. Так каков же должен быть его девиз? Что все мы обыкновенные, даже те, кого мы называем по ошибке «великими»? Или напротив, что все мы необычны, даже те, кого мы считаем ничтожными и низкими?
Потому что, как и героизм, вера — медаль о двух сторонах. Да поможет мне Бог, в которого я больше не верю, да поможет он всем нам. Все мы потом придем к этому кону, который теперь ожидает нас, и что бы там ни было, уничтожение или преображение, для меня оно не может наступить слишком рано. Я его приветствую, что бы я там ни нашел.
А что до Немо, настоящее имя которого я теперь пишу впервые, да станут его сомнение и его вера, которые две стороны одной и той же медали, тоже моими. Прощай же, Джон Адамс Смит, и requiescat in расе[40].
Джон Грегори БетанкурДух человека, дух жука[41]
Когда я пробудился у кромки воды, я был нагим, точно зверь. Полированная палка, толщиной в мою ногу, деревянная — хотя я не мог бы сказать, из какого она дерева, свисала с моего запястья, держась на тонком шнуре. Я отбросил ее и вскочил на ноги, издав крик тревоги:
— Ай-яй-яй-яй-яй…
Звук поплыл, будто напев, наполнив воздух, и, стоя на месте, я чувствовал запах своего пота, выступавшего, точно звериный.
— Ай-яй-яй-яй-яй…
Я должен был очутиться в мире духов, ибо ясно помнил свою смерть. Я до сих пор слышал, как шаман нашего племени ноет надо мной, пытаясь изгнать болезнь из моего тела. Я помнил боль в кишках, острую, как нож, и помнил жар, из-за которого мир казался мне подобным дереву в бурю.