Воротились рабы с чаем и пирожками. Владычица Колхиды подала угощение собственными руками, хотя мысли ее блуждали далеко-далеко. Она подметила с легким и неприятным содроганием, как непроницаемое лицо Иссы озарилось откровенным удовольствием при виде пищи. Эта рыжая набивала себе рот лакомствами, как будто не надеялась, что когда-нибудь впредь наестся.
Себе Медея взяла лишь самую малость. Послание светлоглазой Иссы лишило ее аппетита. Кроме того, если она не насытится теперь, не беда, она всегда успеет подкрепиться и позднее. Не требовалось жаться насчет запасов пищи, пока Родриго охранял объединенные Граали замка. В этом, как и во всех делах, касающихся войны, он действовал толково.
Мысли Владычицы сосредоточились не на пище. Или не совсем на ней.
Почему мои сыновья осаждают нас, прекрасно зная, что у нас никогда не будет недостатка в пище до тех пор, пока у нас — наши Граали? О, да, они могут убивать наших воинов на поле брани, и убивают, но и так, и эдак, — мы можем ждать столько же, сколько и они. Почему они выбрали именно такой способ ведения войны, вопреки мнению всех остальных? В этом мире есть существа, знания которых о войне выходят далеко за…
Она вздохнула, затем содрогнулась. Кто мог бы объяснить, почему они действуют именно так. То были ее дети, порождение ее тела, благословенные или проклятые ее благородной кровью. Девять месяцев она была их миром, а они ее миром — многие годы после того. Даже Ясон явился, как ничтожное мгновение перед любовью, которую она к ним испытывала. В недобрый час именно эта самая всепожирающая любовь облекла ее крыльями безумия и огня, побудив ее совершить требуемое жертвоприношение. Она желала бы поклясться перед всеми богами, что, когда ее нож опустился на те два горла, сыновья молча даровали ей прощение и понимание. Почему она теперь не может их понять?
Исса шумно чавкала, но поглощала предложенное ей не без своего рода утонченности. Это позабавило даже Владычицу, которой так исключительно мало доводилось забавляться в последнее время. Она вспомнила щенка, который был у них когда-то в Колхиде, отпрыска любимого отцовского охотничьего пса, явно тронутого. Это пухлое создание росло то ли не ведающим о своем предназначении в земной жизни, то ли безразличным к нему. Охотиться, рвать, умереть, напоровшись на клыки вепря и обагрив их? Нет, оно предпочитало слоняться по женским покоям, страстно моля о внимании и ласке легкомысленных девчонок. Оно жило, чтобы их смешить, и чтобы, смеясь, они на несколько мгновений забывались.
Ты можешь дать мне забыться, Исса? — подумала Медея, следя, как та глотает и плещет. — Может твое невольное шутовство помочь мне позабыть, как я на самом деле бессильна? Я, черная колхидская ведьма — бессильна! О, какую шутку я сыграла с собой самой! Почему она не смешит меня?
Непригодный к охоте песик давно мертв. Однажды он слишком надолго задержался близ одной юной рабыни, любимой царем. Девушка стояла на коленях на полу и ласкала шалуна, когда явился Ээт, повелевший ей подняться и следовать с ним на ложе. Песик издал свой обычный нерешительный рык — ему не понравилось, что вдруг прервалось это изумительное почесыванье за ушами — и сделал несколько неловких шагов вслед царю. Отец Медеи шагнул ему навстречу, обнажив бронзовый кинжал. Он зажал рукой собачью морду, вздернул повыше голову звереныша и одним ударом перерезал ему горло. Пес поднял жалостливые глаза на своего хозяина и умер, и кровь текла по его пятнистой груди и бокам. Когда рабыня испустила негромкий возглас ужаса и сострадания, Ээт дал ей пощечину.
— От него не было никакого проку на охоте. Невелика потеря, — заметил царь и дернул девушку за волосы, чтобы привлечь к себе внимание.
Медея все это видела. Совсем малышка, она сидела у детского ткацкого станка в женских покоях и училась куда большему, чем просто возня с шерстью. Ее няня и наставница была из скифов. А у них говорили, что скифские женщины колдуньи, все до одной.
Но, будь она настоящей колдуньей, как бы она оказалась у нас в рабстве? А затем, меня тоже называют колдуньей.
То была шутка, черная шутка, а смех должен быть еще черней. Если послание Иссы действительно означало то, что представилось Медее, скоро у нее почти не останется времени вообще для любого смеха.
Чай исчез, пирожков тоже не осталось. Владычица Колхиды наблюдала, как ее гостья облизывает последние крошки с губ, а затем чопорно вытирает губы полотняной салфеткой.
— Я рада видеть, что ты получила столько удовольствия от нашего скромного угощения, госпожа Исса, — сказала Медея.
— У меня всегда было пристрастие к сладкому, — призналась та. — Но, помилуй, я уже сказала тебе, что я на самом деле не госпожа Исса.
— Но так тебя зовут мои дети. — Медея поднялась со скамьи. — И если я когда-либо увижу их вновь столько времени спустя, думаю, мне стоило бы приноровиться к их обычаям.
— Ты… ты идешь со мной? — Исса заморгала.
— Такова была цель послания, приманить меня. — Она хотела добавить: «Я угадала?» Но знала, что нет надежды получить прямой ответ от этого создания.
Женщина выглядела раздосадованной. Впервые Медея увидела, что ее тупые черты хоть что-то выразили.
— Если они желали только этого, могли бы так и сказать. Прежде всего, такое послание было бы куда легче запомнить. А не то я утратила покой, как бы не забыть хоть слово или не сказать неверное слово, в то время как, насколько я понимала, каждый слог их послания был наподобие… О, не знаю! Наподобие дурацкого тайного языка, который они запомнили, когда были маленькими, и ты… — Она осеклась, поняв, наверное, что теперь сказано, скорее, словом больше, чем словом меньше.
— Когда я убила их? — уточнила Владычица.
Исса хранила молчание.
— Чего ты боишься? — не отступалась Медея. — Это правда. Разве они не рассказали тебе все от начала до конца?
— Не сразу.
Исса произнесла это через силу, как тот, кто терпеть не может разглашать тайны, даже те, которые уже всем известны.
— Ну, тогда в конце. Но они должны были когда-нибудь тебе сказать. Или, если нет, ты все равно не могла бы не узнать этого. Я услышала, едва ли не сразу, как пробудилась, что вся эта отвратительная история попала в миф. Когда я еще только приняла это… благословение новой жизни, я имела глупость вообразить, будто нам дано во всех отношениях начать сначала. Каким младенцем я была! Как только я узнала, что это я… Поняла, что это действительно снова я, — она крепко постучала кулаками по своей груди, — …я, во плоти, а не какой-нибудь блуждающий призрак… я пыталась получить все, что мог обещать подобный дар.
— Обещать… — другая повторила это слово так, как будто ни разу не слышала его, иначе как в паре с «и не исполнить».
Медея навострила уши, уловив эту весьма слабую зацепку. Ее раскосые глаза заискрились.
— Значит, то же самое случилось и с тобой, кто бы ты ни была.
— Была и есть. Я уже сказала: здесь ничто не меняется.
— Я это усвоила. Возможно, было бы лучше, если бы мы возродились, ничего не зная, даже наших имен. Но, кажется, боги жестоки во всех мирах. Когда я встретила других, недавно пробудившихся, как и я, и сказала им, кто я, они отказались мне поверить. Медея — такой же вымысел, как и единорог! — воскликнули они. И мне пришлось потратить немало усилий, чтобы убедить их, что даже мифы должны так или иначе корениться в реальности. — Ее рот передернулся, и лицо скривилось. — О, я способна много в чем убедить.
— Ты хотела, чтобы они знали, кто ты на самом деле? — Холодные глаза Иссы по-прежнему были пусты. — Тебе следовало знать, как они откликнутся, если ты убедишь их.
— Ужасом, — согласилась Медея. — Отвращением. Омерзением. Ты, наверное, слышала байки, который рассказывали аргивяне о своих небесных богах. Только у отца есть право уничтожать своих детей. Ради прихоти. Я действовала не из прихоти, но попробуй, скажи это им.
— Но если ты знала, как станут к тебе относиться, если поверят, почему ты так упорствовала?
Владычица Колхиды не могла удержаться от того, чтобы не поглядеть на это неказистое и унылое существо с некоторой жалостью.
— Потому что в мифе, которым я стала, больше жизни, чем в женщине, какой я была. Таков закон природы: выживает сильнейший.
Пухленькие ладошки Иссы принялись неистово обтирать кусок невидимого мыла.
— Миф… — Ее гладкий белый лоб сморщился, точно от боли.
— Тебе нехорошо? — спросила Медея. — Может, наша пища не подошла тебе? У меня есть кое-какие целебные травы…
— Нет, нет.
— А, понятно…
Итак, ты слышала всю историю: как я обманула дочерей Пелия обещанием омолодить их отца, дабы они умертвили его; как мне почти удалось отравить Тесея, сына Эгоя. И если бы я знала, как свои пять пальцев столь много темных искусств, как ты думаешь, почему Ясон не встретил свой жребий на дне винного кубка? Почему именно моим детям пришлось платить за лукавство этого развратника?
Исса встала.
— В самом деле, не нужно, спасибо. Мне уже лучше. Я могу отвести тебя к ним, если хочешь.
Медея отдала легкий поклон, наполовину насмешливо.
— Если только возможно.
Рабыни принесли плащ гостьи. Он был не так плотен и тяжел, как медеин, но неплохо служил хозяйке. Страж проводил двух женщин к главным воротам замка. Там ждал Родриго.
Как я и предполагала. Владычица Колхиды не могла не улыбнуться. Он предсказуем. До невозможности, до нелепости предсказуем. Мне нет надобности читать будущее по его внутренностям — хотя, какое это было бы удовольствие! — он открывает мне его каждым своим действием.
Разумеется, Родриго пришел сюда, чтобы их перехватить; у него повсюду были шпионы. Точь-в-точь, как у ее отца. Зная, что она живет с мужчиной, одержимо стремящимся раскрыть любую тайну, она старалась не хранить тайн. Она не могла лишить его большего удовольствия, чем то, которое он испытал бы, поймав ее на чем-нибудь за руку. А лишать его любого удовольствия стало для нее величайшим удовольствием из всех.