— Позволь узнать, Владычица, куда ты направляешься? — спросил он.
— Это Госпожа Исса, которая вырастила моих сыновей, — ответила она. — Они послали ее ко мне с поручением. — Разумеется, он уже все знал, вот она и старалась предельно тщательно все повторить.
— А что это за болтовня об огне и шерсти? — осведомился он, выслушав ее. Медея передернула плечами.
— Это не болтовня, а дерзкая насмешка надо мной. Тебе ведомо мое прошлое, господин мой: огнем, вплетенным в шерсть, я погубила однажды свою соперницу. Я своими руками приготовила для нее брачный подарок: великолепное одеяние, протканное золотой нитью, спряденной из шерстинок самого Руна. Но, когда она его примерила, золото превратилось в нити неугасимого огня. Она умерла в муках, заживо сгорев дотла. — Рот Владычицы Колхиды скривился с одной стороны. — И теперь мои сыновья говорят мне, что она вернулась. Креуса.
— И что в этом тебе? — не понял он. — Ты умертвила ее однажды. Думаешь, она позволит тебе сделать это второй раз?
— Этот мир основан на вторых попытках. — Поднятый вверх уголок ее рта дернулся от недоброго веселья. — Вряд ли я могла бы предоставить ей возможность убить меня.
Его рука упала на ее предплечье, словно приговор.
— Я обеспечиваю безопасность этого замка ради тебя, Владычица. Я служу одной тебе, отказываясь сдаваться. У твоих сыновей нет со мной ссоры. Я бы мог бросить тебя на милость им давным-давно и сберечь жизни многих добрых солдат. А ты так спокойно идешь в их лагерь? Точно овца, отбившаяся от стада? — Его хватка становилась все крепче, пока она не стиснула зубы, не позволяя ему заметить, как ей больно. — Я это запрещаю.
— Нет с тобой ссоры… — Она оборотила свою боль в смех, подобный звону бьющегося стекла.
Нет ссоры! Как у Ясона и его пиратской шайки не было ссоры с ее отцом, царем Ээтом. В мифе рассказывается о том, как доблестное предприятие привело аргивских головорезов — все герои, и каждый — родич небесных богов — в земли Колхов. Они искали Золотого Руна, сокровища, которое стерег не смыкающий глаз дракон. Так говорит миф.
Правда часто безжалостна к людям, только приглядись. Руно представляло собой в действительности овечьи бурдюки с золотым песком, намытым в колхских речках, похищенные Ясоном и его шайкой из дворца Ээта. Аргивяне намеревались лишь разведать, что да как, чтобы вернуться, приведя больше кораблей и больше мечей, если в стране действительно есть чем поживиться.
И вот она увидела его. Миф говорит, что, по воле Афродиты, волшебная стрела Эрота пронзила грудь Медеи, и та внезапно влюбилась в фессалийского разбойника. Что же, пусть миф называет любые имена, ущерб не станет меньше. Бесстыдная, как сука в горячке страсти, она стала домогаться этого золотоволосого юноши из чужих краев. Как и он, она думала, что лишь совершает разведку, когда пробиралась в зал, где он спал со своими людьми. Но, когда она стояла над ним, вдыхая лунный свет с его лица, он проснулся и протянул руку — и там, где он коснулся ее, пробежала огненная искра.
Креуса, прости меня; я научилась волшебству неугасимого пламени у него.
Она повела его из зала в свою спальню. Она повела его из своей, постели в сокровищницу своего отца. На страже стоял Гидра, единоборец Ээта. Он услышал шум шагов и взял копье наперевес, готовый к бою. Когда она выступила из тени и негромко окликнула его по имени, он успокоился. Она завязала с ним разговор, и этим достаточно притупила его бдительность, чтобы он не услышал, как Ясон подбегает и набрасывается на него. Бронзовый клинок фессалийца неловко полоснул стража по горлу, но смерть не требует от исполнителей утонченности. Если быть столь же слепым ко всяким мелочам, сколь она, смерть — вполне можно назвать подобную пакость доблестным поединком.
А для Медеи важнее всего было то, что Ясон победил. Она смотрела на Гидру, валявшегося в луже крови, в то время как ее любимый выволакивал небольшие, туго набитые мешочки из неохраняемой кладовой. Гидра знал ее с детства и охотно катал ее на плечах. (Он не испытывал к ней истинной любви, она никогда не заблуждалась на этот счет, даже когда выросла. Он чтил в ней кровь ее отца, не больше и не меньше). Она полагала, что ей следовало бы почувствовать нечто большее, чем облегчение от того, что он оказал ей любезность и умер тихо.
У нее не было ссоры с Гидрой, равно как и у Ясона и его удальцов — ссоры с Ээтом. И разве это удержало ее от соучастия в бесславном убийстве доблестного борца и в грубой краже отцовских сокровищ сладкоречивым фессалийцем с золотыми кудрями?
Она часто задавалась вопросом, а что если она вдруг встретит Гидру — здесь, в мире ужасов и чудес? И если да, то что я смогу ему сказать?
Ее смех наполнил главный двор замка. Холодные глаза Родриго сузились под насупившимися бровями, оценивая ее душевное состояние.
— Наше нелегкое положение забавляет тебя? — Не ослабляя хватки, он переместил руку на ее запястье, его костяшки побелели, и ей показалось, будто он вот-вот искрошит ее хрупкие косточки своей мощной лапой. Ее смех иссяк. — Может, я зря не позволил им до тебя добраться. Может, как раз это мне следовало сделать давным-давно.
— И что тебе помешало? — она с трудом прошептала эти слова, превозмогая боль. Его хватка ослабела, и она оказалась в состоянии опять подогревать свои чувства.
— Я дал тебе слово, как рыцарь и человек чести. — Он говорил так, словно сам себе верил, и ей с трудом удалось удержаться от того, чтобы не рассмеяться вслух. Владычица Колхов бросила на своего властелина свой самый чарующий взор.
— Мои сыновья тоже люди чести, — сказала она. — Разве за все дни этой осады пытались они хотя бы раз воспользоваться военными машинами, которые сравняли бы этот замок с землей?
Родриго через силу признал, что она права.
— И все-таки, что дает тебе уверенность, что они не сделают тебя своей заложницей, раз уж ты оказалась у них в руках?
— Заложницей? С какой целью? Чтобы захватить замок? — Она позаботилась, чтобы ее лицо выражало одну только нежность к ее господину, чтоб не было и намека на снисходительность. — Замок нужен им лишь потому, что он служит мне укрытием. Если я стану их пленницей, цель будет достигнута.
— И ты умрешь.
Для него это действительно важно? — подумала она. — Или это новое представление, разыгрываемое ради удовольствия этих солдат, его свидетелей? Или — и она понимала, что это правда — или он всего-навсего боится моей смерти, потому что знает, что ему без меня не удержать замок?
Она помнила время, когда замок был только ее, когда она распоряжалась им по праву опеки. Его подлинный владелец и главный строитель давно исчез. Даже имя его сделалось не более чем шепотом в ее памяти. Она отказывалась об этом думать. Ей хотелось быть счастливой. Как тогда, после разрыва с Ясоном, как и теперь, она не способна спокойно принимать то, что все ее возлюбленные, все до одного, покидают ее ради соперника. Будь то ясонова сучка-царевна или эгеев байстрюк Тезей, явившийся к отцу, ответ Медеи оказывался неизменным. И жалким.
На этот раз соперник у нее прекрасней любой женщины и сильнее любого сына. На этот раз новую любовь ее возлюбленного не облечешь в пылающую шерсть и не предложишь ей чашу с отравой. Разве можно отравить Реку? Река востребовала его — не откровенно и безжалостно, как смерть, быть может, но более коварно: песней сирены о странствиях, обещаниями приключений, открытий, загадок… Вода всегда поет скитальцам. Но, прежде чем удалиться, он оставил ей замок, наказав беречь, и поведал, как удержать его от тысячи Родриго.
А когда Родриго встал у ворот со своим войском из оборванных наемников и прихлебателей, я отдала ему замок — а себе оставила только знание, как его удержать. Уж если меня зовут колхидской ведьмой, я вполне могу приберечь для себя столь скромную чародейскую хитрость, а? О, Медея, и как тебе не наскучит пускать разбойников в свою постель? О чем я думала? И кто для меня, по правде признаться, Родриго; чем я его сделала? Или это способ наказать неверного возлюбленного за то, что покинул меня? Второй Ясон? Вторая попытка.
Вторая попытка.
— Господин мой, — сказала она, стараясь ничем себя не выдать. — Допустим, я умру. Я могла бы уже умереть множество раз. Войска моих сыновей снабжены оружием, которое не различает целей. Стрелы не спрашивают имен. Ты думаешь, я никогда не предвидела подобную случайность? Я обо всем позаботилась, уверяю тебя. Поступить иначе…
— Означало бы не оправдать доверия, которое оказал тебе владелец замка. Знаю. — Родриго совершил непроизвольное движение, поглаживая не отросшую здесь, в Мире Реки, бороду. Медея ни с того, ни с сего спросила себя, а впрямь ли эта растительность на подбородке прибавляла ему привлекательности в те дни, когда он ею обладал.
Этого я о нем не знаю, — подумала она. — И этого я о нем не желаю знать. И все-таки мы двое кое в чем поразительно схожи. Мы оба прикованы к преданиям о нас.
— Да, — ровно сказала Медея. — Владелец этого замка много раз говорил мне, сколько замыслов ему пришлось задействовать, сколько источников строительных материалов пришлось исчерпать, сколько простой и тяжелой работы пришлось вложить, чтобы здесь поднялся замок. — Она бросила взгляд на запертые ворота. Песнь Реки слышалась даже через створки из железного дерева. — Я поступила бы дурно, если бы, следуя прихоти, развеяла прахом все его труды.
— Значит, ты понимаешь, почему я запрещаю тебе идти.
— Он цеплялся за свое решение упорней, чем травы Долины Реки — за почву. — Пусть даже ты хозяйка этой твердыни, порой долг хорошего слуги — призвать хозяина увидеть свои ошибки.
Она вложила ладонь в ладонь Родриго, ощутила, как груба его кожа и замечталась, вопреки себе, о том, что загрубелые от соли и солнца руки Ясона не стали бы так сурово скрести ее плоть. И все же она принудила свои губы нежно улыбнуться.
— Когда-то, Родриго, как давно, для нас больше не может иметь значения, когда-то ты служил лучшему господину, чем я. Ты верно ему служил, даже когда твои враги побудили его перемениться к тебе и отправить тебя в изгнание. Я слышала от твоих людей, какой неколебимой оставалась твоя любовь к тому твоему господину все годы несправедливого изгнания.