Бодание в случае «Путин Vs Шевчук» произошло между фигурантами с разным капиталом.
Таким образом, дискуссия на верхних ступенях социальной лестницы скоро сведется к ожесточенному противоборству трех видов власти – экономической, политической и эмоциональной. И вестись будет на поле двух разных принципов существования («быть» или «иметь», описанных Эрихом Фроммом). И совершенно непонятно, какая тенденция победит, что имманентно современной российской элите. Взращена она в русскоязычном пространстве, а основа нашей культуры – это, безусловно, принцип «быть». Но наверх прорвались, в силу специфики естественного отбора, служители Колбасы (не путать с фаллическим культом), то есть особи, исповедующие религию «иметь». Хотя и среди них найдешь певцов богемы, несущих в себе росток маргинализма.
Но диалога у Власти не получится по-любому. Ни с кем. Из чего же все-таки сделаны наши мальчики и девочки? Колибри с полуострова Юкатан не может вступить в адекватную коммуникацию с лосем из норвежского леса; ну, разве что, нагадив последнему на рога. Слепой филиппинец не договорится с глухим португальцем. Коты с псами не договорятся. Разные материи, апофеоз несовместимости.
И еще о стихах.
«Державу рвет от олигархов и воров
Мы скоро спросим всех и все за все ответят
Я умереть за нашу Родину несчастную готов
Но к сожаленью есть семья и дети».
Это из откровенно популистской песни Юрия Шевчука. Называется «В гостях у генерала ФСБ» и сентенция как бы из уст генеральских. Это я к тому, что Путин – полковник. Понимайте, как знаете. У каждого своя программа, свой софт в отдельно взятом мозгу.
В армию поклонников Цоя рекрутируются новые поколения, а никто из коллег-музыкантов так и не смог отчетливо артикулировать формулу феноменального успеха этой, казалось бы предельно простой музыки.
Так какова она, эта формула? «Жить быстро, умереть молодым»? Возможно, это условие и является необходимым, но уж никак не является при этом достаточным, если пользоваться математической терминологией. Александр Башлачев и Яна Дягилева тоже не перешагнули отметку в 30, но помнят их исключительно в рамках субкультуры, они не стали иконами такого масштаба, как обитатель ленинградской «Камчатки», хотя и покинули худший из миров в том же контексте, в те же сроки, последние годы Советской Империи.
Цой стал легендой при жизни, но тогда (в 1989–1990) попутчики по рок-движению предполагали, что «Кино» – лишь генератор хитов-однодневок, который запомнится одной, двумя песнями; на Западе для этого есть термин – one hit wonder. Однако Виктора помнят. Помнят. И не только из-за его лаконичных гимнов (хотя и актуализируются они по-прежнему на митингах, причем как «красных», так и «белых»), но скорее благодаря целостности образа, абсолютной явственности того, что в медийке традиционно называют хорошим русским словом «месседж».
Очень показательным стал знаменитый концерт в Лужниках, который закрывал Цой со своим «Кино». Интересно было наблюдать стоявших за кулисами: Игоря Талькова с его тяжелым взором и остальных кумиров той эпохи. Они мучительно пытались понять – что это, почему и как? Ревущая толпа фанатов озадачивала не на шутку тогда, но самое интересное, что и сейчас задающиеся этими же вопросами не могут ответить на них внятно и достойно. Занятно, что точку над i поставил не российский культуролог, а французский дипломат, но об этом – в конце настоящих заметок.
У Цоя не было друзей, хотя он ценил и привечал Константина Кинчева и прочих соратников по рок-движению. Помню, как Цой пришел в гости в московскую квартиру лидера «Алисы» и, после того как хозяин обронил модное тогда словечко «телега», стал как бы подтрунивать над Костей, усмешливо педалируя «это моя телега», но было очевидно, что эта абсолютно дружеский троллинг и Виктор симпатизирует товарищу и относится к нему с допустимой в рок-содружестве долей респекта.
Интересно, что самого ВЦ уважали даже те, кто не слушал песни «Кино» и не считал фильм «Игла» Рашида Нугманова культовым. На 30-летнюю годовщину (в 1992) я сделал спецвыпуск газеты «Новый Взгляд», которую в начале 90-х выпускала TV-компания «ВИD» с подачи незабвенных Ивана Демидова и Влада Листьева. И лучший текст – мое мнение – тогда написал Игорь Воеводин, всего лишь раз бравший интервью у Виктора и вовсе не являвшийся поклонником его творчества:
«Рок-н-ролл мертв. Уцелевшие пропойные экс-божества, потряхивая поредевшими гривами, что-то гундосят со сцены, горстка уцелевших поклонников визжит, и кажется божествам, что их по-прежнему любят и знают все. А поезд между тем ушел, и в кармане – пыль и табачные крошки, и душа работает на портвейне, как на самом дешевом, поганом бензине, и стучат клапана, и трубы покрылись странным нездоровым налетом… Цой думал, что он – рок-певец. Они, еще уцелевшие, его постаревшие однополчане знают, что это не так. Не совсем так. Он был просто Поэт, со смятой душой, сторонящийся окружающих, подсознательно ожидающий от них чего-нибудь еще. Он мог бы в жизни не брать в руки гитару – голоса у него просто не было. Все равно строчки истекали из него и оставались жить. Знаете, идет босой человек по дороге, ноги изранены, и кровь сочится в пыль, и скатывается в шарики. И по этим следам человека всегда найдут пущенные вослед собаки».
После гибели Поэта, как это обычно водится, нашлись сотни очевидцев/соратников. О своих встречах с Цоем написали разнокалиберные известные люди, которые просто технически не могли с ним пересечься, – от Отара Кушанашвили до Ренаты Литвиновой.
При этом многие из ближнего круга, включая сына Александра и музыкантов «Кино», как правило, молчали. Все вместе они собрались лишь три года назад, во время съемок документальной ленты «Цой – “Кино”», в которой впервые прозвучала песня «Атаман», считавшаяся утраченной (по мнению Кинчева – лучшая вещь Цоя); через года после премьеры скончался экс-барабанщик Георгий «Густав» Гурьянов, и в этом составе команда уже не соберется. «Команда» – это важный термин; Цоя, помню, невротизировал тот факт, что, будучи ярким фронтменом группы, он – в глазах аудитории – целиком и полностью персонализировал «Кино». А вклад того же Густава в формирование имиджа был неведом широкой публике.
Сашу Цоя я уговорил дать первое в его жизни интервью три года назад: в Сети к тому времени циркулировала масса выдумок про то, что сын рок-кумира, мол, вырос фриком-неадекватом, превратившись в изысканного извращенца и конченого наркомана. Зная, что наследник растет артистичным и весьма одаренным красавцем, сочиняющим музыку, преуспевшим в искусстве дизайна и виртуозно владеющим самой разной техникой, я считал нужным предъявить телезрителям его самого и его тогдашнюю спутницу Лену Осокину. В случае Цоя-младшего слава родителя не является подспорьем в карьеростроении: Александр Викторович не готов ни пиариться на имени отца, ни конвертировать это родство в деньги (в отличие от своего дедушки Роберта Максимовича Цоя, регулярно соглашающегося участвовать в разномастных ТВ-шоу за гонорары). Стоит подчеркнуть, что со своим отцом основатель «Кино» находился в весьма натянутых отношениях почти всю жизнь.
Молчание близких порой трактуется как нежелание признавать факт некоторой заносчивости, возникшей в последний год на фоне всесоюзной известности ВЦ. Нет дыма без огня, само собой. Многие действительно жаловались на снобизм и звездную хворь Последнего Героя. Предположу, что такие «цоюшины» качества, как замкнутость и стеснительность, просто стали по-новому трактоваться в контексте оглушительной славы. Он был самодостаточен как всякий посланец Вечности, хотя, само собой, не лишен земных пороков.
Как бы то ни было, это пульсирующее ЦОЙЖИВ по-прежнему озадачивает и невротизирует музыкантов.
Когда меня интервьюировал автор книги из серии ЖЗЛ относительно моей публикации о группе «Кино» в «МК» (март 1988 года), я в своих «вспоминалках» без всякого злого умысла совместил события осени 1985 года и весны 1988 года. После выхода работы Калгина меня нашли некоторые участники описываемых событий и внесли коррективы. Поэтому здесь постараюсь изложить верно.
Про Цоя я впервые услышал от Кинчева. Он же и познакомил в Ленинграде меня пару лет спустя с тогдашним директором «Кино» Марианной Ковалевой-Цой. После вечернего концерта «Алисы» в ленинградском рок-клубе мы поехали домой на условное after-party к кому-то из музыкантов «Аквариума», а после, уже под утро, оказались за одним столом с Марьяшей, и Костя прямо при ней поинтересовался, не могу ли внести свою лепту в раскрутку «Кино». Я, полностью доверяя вкусам и пристрастиям Константина, ответил утвердительно. К этому моменту герой уже засветился в эфире мегапопулярного «Взгляда» (в диалоге с Владимиром Мукусевым) и снялся у Соловьева в знаменитой ленте «Асса», тем не менее публикаций, посвященных творчеству культовой команды и личности ее основателя, во «взрослой» прессе не было, только самиздат (между прочим, по качеству значительно превосходивший все то, что делалось на страницах официоза; достаточно вспомнить хотя бы прекрасного Илью Смирнова, чьи работы в подпольных изданиях «Зеркало», «Ухо» и «Урлайт» стали системообразующими, если вести речь о так называемой музыкальной журналистике).
Потом мы несколько раз встречались с Марьяшей, она передала мне три магнитофонные кассеты с демозаписями еще не обнародованного альбома «Группа крови» (только сейчас осознал ценность тех артефактов) и предложила набросать основные тезисы будущего текста, которые были – по ее мнению – ключевыми в оценке коллектива, ею опекаемого (эти листочки передал в прошлом году биографу Цоя для иллюстрации одной из грядущих книг). Я к тому времени уже год как ушел из «Московского комсомольца», где работал над журналистскими расследованиями, однако знаменитой «Звуковой дорожкой» тогда на пару с Димой Шавыриным руководил мой товарищ Женя Федоров (не путать с лидером Tequilajazzz), и я договорился с ним о публикации заметки.