Легенды нелегальной разведки. Из истории спецслужб — страница 103 из 106

— Ты о чем? — «удивляюсь» я.

Бабушка молча всплескивает руками и, отвернувшись, хлопочет у плиты, чтобы я не заметил ее слез.

Допиваю чай с молоком, обнимаю бабушку за плечи.

— Все будет хорошо, бабуль.

— Я буду тебя ждать, — тихо произносит она, приподнимается на носках, целует, а потом нежно проводит ладонью по моей щеке. Она так внимательно всматривается в мое лицо, словно хочет запомнить его. Таким же взглядом она когда-то провожала своего мужа. Бедная моя бабушка, сколько же ей пришлось пережить. Сколько пришлось пережить ее ровесницам и ровесникам. Рушились государства, целые континенты были охвачены войной, попадали под молох репрессий родные и друзья. Но они выстояли — те, кому повезло уцелеть.

Бабушкин взгляд не требует слов, и я вновь ощущаю себя маленьким мальчиком. Мое сердце переполнено любовью. Комок предательски подкатывает к горлу.

— Мне пора, бабуля, — нежно произношу я.

Бабушка провожает меня в коридор, открывает мне дверь и, как обычно, похлопывает меня по плечу.

Щелчок замка за спиной, и я уже в другом мире. На улице оборачиваюсь и вижу бабушкин силуэт в окне. Бабушка никогда не машет рукой. Она просто кивает мне и провожает глазами машину, увозящую меня из родного двора. А я почти физически чувствую этот спасительный взгляд. Я знаю, что он сохранит меня, что бы ни случилось.

* * *

Самолет плавно набирает высоту и встает в свой эшелон. Я поудобнее устраиваюсь, укутываюсь пледом и стараюсь заснуть. Надо сохранить как можно больше сил для предстоящей работы. Перед глазами всплывает хада — красивая линия, обрамляющая хамон — острие японского клинка; эта линия похожа на затейливый бескрайний пейзаж.

…Будильник не успел и пикнуть — рука не дала ему спеть утреннюю песню. Быстро вскакиваю на ноги. Душ, чашка японского чая с цикорием, проверка сумки, с которой хожу на тренировки. Все на месте. Осторожно закрываю дверь, чтобы не разбудить домашних, и быстро спускаюсь вниз. Сажусь в машину и выезжаю на непривычно пустые московские улицы.

Длинные тени домов и пока еще низкое солнце, запускающее новый день. Еще полчаса-час, и город превратится в сплошную автомобильную пробку, увеличивая расстояния не в километрах, а по времени, что здорово расшатывает нервы, как ни хорохорься. Но это будет чуть позже, не сейчас. Легко прошуршав покрышками, машина приостанавливается у шлагбаума. Считыватель распознает электронный пропуск, перекладина шлагбаума поднимается, я заезжаю и паркуюсь у знакомого здания, беру сумку и прохожу внутрь.

Переодевание — это первая часть традиционного ритуала. Дзюбан и кимоно обхватывают тело. Оби, трижды обернутое вокруг пояса, привычно сворачивается в традиционный для нашей школы узел-бант. Узел на спине фиксирует поясницу, и я тяну руку за хакама. Широкие японские штаны-юбка, часть традиционного костюма в мире боевых искусств, надеваются спокойно и неспешно. Завязки пересекающимися треугольниками несколько раз обхватывают тело и фиксируются на животе и пояснице. Узлы и здесь для каждой школы, и даже для каждой линии внутри школы, имеют свои характерные особенности.

Ну вот и все. Эта часть подготовки завершена. Старые мастера и те, кто в нынешней Японии следует их заветам, поддерживая многовековые традиции, с полувзгляда могут определить готовность ученика к тренировке по тому, как на нем сидит одежда. Бывает и так, что мастер сразу отправляет новичка переодеться или же отстраняет от тренировки за внутренней неподготовленностью к таинству того, что будет происходить в зале.

Фиксирую под оби именную нэцкэ, врученную наставником. Короткий взгляд в зеркало. Все на своих местах.

Иду в зал, а точнее в додзё — зал для постижения Пути. Короткая остановка перед входом, традиционный поклон, и вот уже таби — хлопковые носки, в которых для большого пальца предусмотрена своя полость, — скользят по полу. Я готов постигать премудрости древнего искусства.

Шинкен — меч — неторопливо освобождается из объятий внешнего и внутреннего чехлов. Сая (ножны) сдвигаются, освобождая сияющую сталь клинка с характерным рисунком — у каждого меча рисунок свой. Мягкая ткань, пропитанная маслом, легко скользит по стали, оставляя тонкий слой. «Клинок любит масло, его всегда надо кормить им», — не уставали повторять мне все мои японские наставники; это заповедь, передаваемая из поколения в поколение. Осматриваю клинок, проверяя, насколько равномерно нанесено масло. Все нормально. Сая на время скрывает в себе блеск стали.

Ритуал приветствия производится в положении сейдза — стоя на коленях, или же в позиции тативадза — в стойке. Дотрагиваюсь до сагео — шелкового шнурка для фиксации клинка на поясе, для меня это своего рода ритуал. Сознание, подчиняясь ритму движений, настраивается на предстоящую работу. Все лишнее, все мысли и переживания отсекаются. Становится легко и спокойно. Меч занимает свое место между первым и вторым оборотами оби. Руки неторопливо скользят по цука — рукоятке клинка, касаются цуба — гарды и мягко опускаются вниз к складкам хакама. Затем еще одно плавное, почти незаметное касание саи (ножен) и цука (рукояти). Мгновение, и клинок, освободившись, сверкает в серии молниеносных ударов.

Изящные техники следуют одна за другой. Каждая из них демонстрирует искусство иайдзюцу, родившееся на кровавых полях воюющих царств. Все техники наполнены красотой и философией ритуалов иссэй рю и огасавара рю. Эти ритуалы, появившиеся в период воинственного Средневековья, передают душу наставников, которые столетиями обогащали иайдзюцу новыми техническими и тактическим тонкостями. Душа боевого клинка живет в каждом практикующем это великолепно-изысканное искусство. Многие наставники часто повторяли мне истину, которая давно уже стала неписаным законом: «Клинок любит восход и закат солнца».

И это правда.

Познавши кровь, Сроднишься с ним не скоро. Бескрайность мира в нем. Шинкен кокоро…

* * *

Голос стюардессы информирует, что через пару часов мы приземлимся в пункте назначения. Медленно возвращаюсь из сна в прагматичную явь.

Самолет почти не трясет над океаном, и после привычных маневров тяжелая многотонная машина мягко касается бетонной полосы. Светит яркое солнце, теплый ветер с привкусом морской соли и йода овевает лицо.

Меня приветствует коллега, с которым мы давно знакомы. Идем с ним к машине. В машине он знакомит меня с черновым планом предстоящих мероприятий. Слушая его, я осознаю, что этот план не годится, придется его менять. Он, видимо, и сам понимает, что действовать придется по-другому, и наконец замолкает.

Машина останавливается у подъезда роскошного отеля японского МИДа, коллега подхватывает мой багаж и ведет в холл, где нас уже ждет менеджер с проспектами и ключами от моего номера в руках.

Размещение проходит по-японски размеренно. Менеджер заученно произносит весь набор протокольных фраз, показывая номер и перечисляя перечень услуг. Я слушаю не перебивая, хотя и так давно уже в курсе, но японцы есть японцы — они все должны сделать «по протоколу», и лучше вежливо кивать, чем произнести «спасибо, я знаю».

Наконец все, что следовало сказать, сказано, и менеджер вежливо кланяется, прежде чем удалиться. Мы с моим коллегой смотрим друг на друга, ожидая, кто первый начнет разговор.

— Я быстро ополоснусь с дороги и переоденусь. Подожди меня в нашем кафе, — произношу я и по его улыбке понимаю, что пауза необходима нам обоим. Мне нужно сбросить усталость от десятичасового перелета, а этому парню — проинформировать руководство о моем прибытии и, главное, о моей реакции на предложенный план. В нашей работе практически не бывает мелочей, и я прекрасно понимаю своего коллегу. От его участия во многом зависит успешность моей миссии. Каждому, как говорится, свое, но суммарный результат должен быть обоюдоприемлемым.

Струи воды с силой хорошего массажиста бьют по телу, придавая бодрость и восстанавливая силы. Я прекрасно знаю, что будет заказано для меня в уютном кафе, расположенном в цокольном этаже отеля. Этот отель больше похож на небольшой городок; к нему можно выйти с трех станций метро, здесь есть кафе и рестораны, и даже целая «торговая улица», для отдыха — великолепный рукотворный сад, разбитый по всем правилам древнего японского искусства, а для работы — многочисленные конференц-залы и переговорные; и, конечно, огромный штат сотрудников, включая переводчиков и водителей, которые безупречно выполняют свои служебные обязанности, облегчая жизнь гостям.

Зеркальный лифт неспешно опускает меня на цокольный этаж. Прохожу через просторный холл и попадаю на внутреннюю «торговую улицу». Чуть впереди, за анфиладой бутиков, уже вижу кафе, где кормят очень вкусно — успел распробовать в свои прежние приезды сюда.

Мой коллега сидит за столиком у огромного окна с видом на роскошный сад. Не успеваю присесть, как на белоснежной скатерти появляется ароматный японский чай в чайничке из тончайшего фарфора. Чай настраивает на деловой лад. Мне трудно удержаться от улыбки, и я благодарю взглядом коллегу. Он придвигает ко мне тонкую папку. В ней только один лист. Внимательно читаю текст, затем еще раз перечитываю, стараясь не пропустить ничего, что может быть скрыто не только в словах, но и в непроставленных многоточиях. Теперь мне не до улыбок, тут есть над чем подумать. Поднимаю голову — коллега понимающе кивает и взглядом указывает на принесенные официантом блюда. Он прав, вначале надо подкрепиться, а затем составлять план.

* * *

Машина катится по идеально чистым улицам японской столицы. Тяжелый лимузин даже не едет, а плывет в потоке машин, мягко покачиваясь и плавно вписываясь в повороты. Я молча смотрю в окно, потом откидываюсь на сиденье и проваливаюсь в приятную дремоту. В Японии добирать сон надо обязательно, особенно первые три-четыре дня после прилета, чтобы быстрее вписаться в ритм, отличающийся от нашего на шесть часов. Двадцать минут спокойной езды — и силы чуть-чуть восстанавливаются.