Разбудил нас громкий стук в дверь. Я встала, потянулась, открыла ставни и посмотрела за окно. Солнце уже показалось над лесом. Гроза ушла. Открывать пришлось мне, ибо сестры даже не думали подняться с кровати. Едва я отодвинула запор и потянула дверь, как на пороге появился здоровенный мужик, чье лицо скрывал капюшон плаща, на котором блестели капли только-только переставшего дождя. Он отпихнул меня в сторону, прошел через комнату, оставив на полу грязные следы, и поставил на стол корзину, полную цветов.
«Это ваше», – прогремел его бас, после чего здоровяк воткнул в столешницу нож и ушел, громко хлопнув дверью».
«Кто там? – спросили сестры, заходя в комнату в одних сорочках и потирая заспанные глаза».
Я только пожала плечами и не ответила, поскольку понятия не имела, кто это был. Не убили и то хорошо. Девушки увидели корзину, стоящую на столе, и принялись причитать.
«Грея только за смертью посылать. Нам уже не нужны эти сорняки».
Моя старшая сестра, Аманда, скривилась, словно уксуса хлебнула, но все-таки понюхала цветы.
«А ты не догадался яблок нарвать? Штрифель у него сладкий, не то, что наш. Может, тут?».
Она раздвинула цветы руками и заглянула на дно корзины. С губ Аманды сорвался вопль, и она попятилась назад, зажав ладонью рот. Любопытство обуяло и Линду, которая подбежала к корзине и заглянула внутрь, а уже через мгновение она упала замертво. Я не могла понять, что происходит, и боялась подойти к столу. Моя самая старшая сестра пятилась до тех пор, пока не уперлась в стену. Она что-то несвязанно бормотала и показывала на корзину. Потом она зарыдала, выскочила из дома и бросилась прочь. Я пыталась догнать ее, но не смогла. Аманда свалилась в яму, что давеча выкопал Грей, для нового нужника, и свернула себе шею. Я вернулась в дом, набралась смелости и посмотрела в корзину. Среди цветов лежала голова моего брата.26
Я больше не могла оставаться здесь. Собиралась не долго, тем более что и вещей-то у меня не имелось. Сундук полон лохмотьев, которые мне давно стали малы. Взяла несколько платьев своих сестер, они им уже не понадобятся, свою старенькую мандолину и пошла на другой конец деревни, к старосте. Старик спросонья ни слова не понял из той истории, что я ему рассказала, но с радостью отсчитал мне десять монет золотом за дом и землю, что принадлежала нашей семье, не забыв взять с меня расписку. Много это или мало, я не знаю. Не до того было. Я попрощалась и навсегда покинула это проклятое место.
Я долго путешествовала, брала уроки игры на мандолине у бродячих музыкантов, подрабатывала, как могла, и все ради своей мечты – стать известной. И вот судьба забросила меня сюда, но и тут мне оказались не рады. Думаю, мне стоило осесть в каком-нибудь тихом городке, наняться в прачки к богатею, и гори огнем эта музыка, – она тряхнула копной своих огненно-рыжих волос.
Пьер вздохнул.
– Мечты не всегда приводят к желаемым результатам. По большей части, все происходит с точностью до наоборот.
– Вы не жалеете о том, что с вами произошло? – спросила Амелинда.
– Отчасти, – призрак сделал глубокий вдох, но ничего не почувствовал. – Мне жалко отнятых жизней, но, если бы мне дали второй шанс, я бы ничего не стал менять. Жизнь такая штука, она заставляет цепляться за себя. Никто не хочет умирать, как бы он не кричал и не бил себя кулаком в грудь, что он не боится смерти. Придет время – запоет по-другому. Проверил на собственной шкуре. Кстати, Амелинда, я, пока бродил тут, придумал песню, и мне нужен аккомпанемент. Не подыграете? Да и для вас найдется вокальная партия.
– Позвольте, – опешила девушка. – Но я не знаю ни гармонии, ни слов.
– Не волнуйтесь, – поспешил успокоить ее Пьер. – У нас с вами такое единение, связь, если хотите, что я не сомневаюсь в успехе.
– Ну что ж, давайте попробуем.
В ее руках появилась мандолина, а сеньор Каас достал из воздуха свою скрипку. Амелинда стала перебирать струны. Она знала, что нужно играть, и более того, знала, что и где нужно петь. И вот над долиной, встречающей рассвет, полетела песня.
У тихого пруда она гулять любила,
за нею наблюдал я с дуба каждый день.
Я чувствовал, что к ней в моем сердце что-то было,
и это с каждым днём становилось всё сильней.
И ничего на свете не было чудесней,
как радоваться ей, любить и тосковать,
и, прячась за листвой, тихо слушать её песни,
и иногда чуть-чуть осторожно подпевать.
– Ах, какой смешной и наивный парень.
Думает, что не замечаю я его.
– Как она мила…
– Ведь любит точно, знаю.
– С ума меня свела…
– Зачем он прячется, для чего?
Птицы в небесах летают,
опавший лист зелёный по воде плывет,
а я всё не понимаю,
о ком она у дуба каждый день поёт.
И к дереву она всё ближе подходила,
из луговых цветов плела себе венок,
и пальцем на воде она буквы выводила.
Ни слова разобрать к сожалению я не мог.
Но вдруг раздался хруст, и сук мой надломился,
и вместе с ним я в пруд свалился в тот же миг.
Едва не утонул, на всю жизнь воды напился.
Я выплыл кое-как, сел на камень и поник.
– Ах, какой смешной и наивный парень.
Думает, что не замечаю я его.
– Как она мила…
– Ведь любит точно, знаю.
– С ума меня свела…
– Зачем он прячется, для чего?
Птицы в небесах летают,
опавший лист зелёный по воде плывет,
а я всё не понимаю,
о ком она у дуба каждый день поёт.
И со спины моей сняла она кувшинку,
приставила к своим роскошным волосам,
и на лице увидел я милую улыбку.
Чего там говорить, улыбнулся я и сам!
– Ах, какой смешной и наивный парень.
Думает, что не замечаю я его.
– Как она мила…
– Ведь любит точно, знаю.
– С ума меня свела…
– Зачем он прячется, для чего?
Птицы в небесах летают,
опавший лист зелёный по воде плывет,
а я всё не понимаю,
о ком она у дуба каждый день поёт…27
Песня закончилась, уступив место звукам природы: шелесту камыша, гнущегося под порывами ветра, кваканью жаб и карканью ворона, что сидел на березе. Солнечный диск, казалось, замер на полпути и не спешил выползать на небосвод, давая возможность этим двоим закончить беседу.
– Я ведь тоже мертва? – вдруг спросила Амелинда и посмотрела на Пьера.
– Когда ты поняла? – Он присел рядом с девушкой.
– Когда вы сказали, что никто не замечал вас, и когда Джакомо никак не отреагировал на ваш крик. Если вас никто не слышал, то почему это удалось мне? – вздохнула Амелинда. – Но уверилась окончательно, когда у меня не получилось поднять камень и бросить его в воду. Мое воображение само дорисовало круги на воде… Плохо, что я не знаю, как это произошло.
– Зачем? – спросил Пьер, помогая ей подняться.
– Не знаю, возможно, мне так будет легче, – пожала плечами девушка.
– Сомневаюсь. Могу сказать одно – тебя не убили. Я знаю, что может отвлечь тебя от мрачных мыслей, – сеньор Каас взял ее за руку, и два призрака взмыли вверх, навстречу солнцу, голубому небу, белым облакам и быстрому ветру, оставив далеко внизу одинокую долину, мрачный погост и черный пруд, на дне которого нашло свой последний приют тело Амелинды Сонг…
Глава двенадцатая
– Вот такие пироги, – развел руками Дрон и закончил тем самым историю, что не досказал Михась, который, в свою очередь, продолжил байку, начатую Сандро.
Ночь осталась позади. Сквозь густую лесную листву, которую трепали порывы утреннего ветра, уже просвечивалось безоблачное голубое небо. Костер догорел, а на его месте еле теплились остывающие угли. Вино допито до дна, снедь урчит в животах. Уже проснулись пернатые твари и принялись чирикать наперебой. Давно Прохор не испытывал такой легкости, несмотря на то, что он глаз не сомкнул. Усталости как не бывало, да и сна ни в одном глазу. Правитель Серединных Земель поднялся с бревна, от сидения на котором у него затек зад, стряхнул со штанов муравьев и потянулся до хруста в костях.
– Душевно посидели.
– Это точно, – в один голос согласились музыканты.
– Даже уходить не хочется. Может, посидим еще? – спросил Рене, потирая глаз под повязкой. – Я тут видел заросли дикой пьяной вишни. Можно надавить сока…
– Ладно, вы оставайтесь, а я пойду, – прервал его Прохор. – У меня дел еще непочатый край. То-сё, пятое-десятое. Это решить, то подписать. Голова опухнет. А вы не забудьте, что Королева просила вас придумать колыбельную без оторванных голов и других частей тела. Что-нибудь доброе: про птичек, ежиков, лисичек, про солнышко, про облака.
– Про бочоночек пивка и цыпленка-табака! – хохотнул Дрон.
– Вот-вот, – погрозил пальцем Прохор. – Да что я вам рассказываю. Все, бывайте.
Он махнул рукой и скрылся в кустах орешника, пропустив мимо ушей вопрос Бала.
А кто это?
***
Через полчаса, Прохор засекал по часам, он оказался под высокими стенами города, уходящими в самое небо, где взад-вперед расхаживали вооруженные лучники. Рыжеволосый балагур уже хотел пройти через распахнутые настежь ворота, как был остановлен двумя гвардейцами, что, скрестив алебарды, преградили ему путь.
– Кто таков?! – спросил один.
– Именную грамоту! – потребовал другой и нахмурил брови.
Прохор не помнил этих двоих.
«Видать, новенькие. Хорошо муштрует их Генерал. Мимо таких не то что мышь не проскочит, муха не пролетит. Молодцы, нужно будет наградить, если не забуду», – подумал он.