Здесь шут на мгновенье остановился, как бы боясь продолжать; но Раньеро и другим забавно было слушать, как рассказывают о них самих, и они только смеялись над его дерзостью.
– Ты смелый малый, – сказал шуту Раньеро. – Посмотрим-ка, куда ты гнешь!
– Наконец, – продолжал шут, – Спаситель проронил несколько слов, из которых святой Петр понял, чему Он радуется. Господь спросил святого Петра, действительно ли это так или Ему только кажется, что около одного из рыцарей стоит зажженная свеча?
При этих словах Раньеро вздрогнул. Теперь он уже разозлился на шута и протянул было руку за тяжелой кружкой, чтобы бросить ему в лицо, но сдержался, решив дослушать до конца рассказ, чтобы узнать, хочет ли шут прославить его или унизить.
Шут продолжал:
– Святой Петр увидел, что палатка хотя и была освещена, как и другие, факелами, но около одного из рыцарей действительно стояла зажженная восковая свеча. Это была большая толстая свеча, которая могла гореть целые сутки. У рыцаря не было подсвечника, куда бы он мог ее вставить, и он обложил свечу целой грудой камней, чтобы она не упала.
При этих словах пирующие громко рассмеялись. Все указывали на свечу, которая возвышалась на столе около Раньеро и стояла именно так, как описывал шут. Но кровь бросилась в лицо Раньеро, так как это была та самая свеча, которую несколько часов тому назад ему было разрешено зажечь у Гроба Господня. У него не хватило духа погасить ее.
– Когда святой Петр увидел это, он ясно понял, что обрадовало Спасителя, – продолжал шут, – но он не мог удержаться, чтобы слегка не пожалеть Его.
«Да ведь это тот самый рыцарь, который сегодня утром вслед за Готфридом Бульонским первым поднялся на городскую стену, а вечером получил разрешение зажечь прежде всех свою свечу у Гроба Господня».
«Да, это он, и, как видишь, свеча его горит еще до сих пор».
Шут рассказывал теперь очень быстро, время от времени посматривая на Ганьеро:
– Святой Петр и теперь не мог отказаться от желания хоть немного разочаровать Спасителя.
«Неужели Ты не понимаешь, почему эта свеча горит около него? – сказал он. – Ты думаешь, что, глядя на нее, он вспоминает Твои страдания и крестную смерть? Но рыцарь думает только о славе, которую он приобрел после того, как его признали храбрейшим в войске после Готфрида Бульонского».
Тут все гости Раньеро захохотали. Самого его охватил гнев, но он заставлял себя смеяться. Рыцарь знал, что все бы стали издеваться над ним, если бы он не мог снести шутки.
Шут продолжал:
– Но Спаситель возразил святому Петру: «Разве ты не видишь, как рыцарь заботится о своей свече? Он заслоняет пламя рукой, как только полотно палатки зашевелится, из боязни, что ветер задует огонь. Он беспрерывно отгоняет ночных бабочек, которые летают вокруг огня, грозя его потушить».
Смех становился все оживленнее, так как то, что шут говорил, было чистейшей правдой. Раньеро все труднее становилось владеть собою. Он чувствовал, что не в силах снести, чтобы кто-нибудь смеялся над священным огнем.
– Но святой Петр, – продолжал шут, – был недоверчив. Он спросил Спасителя, знает ли Он, что этот рыцарь не из тех, которые часто бывают у мессы или протирают колени в церкви?
Но Спаситель стоял на своем.
«Святой Петр, святой Петр! – сказал Он торжественно. – Помни, что этот рыцарь впоследствии будет набожнее Готфрида. Откуда, как не от Гроба Моего, исходят милосердие и благочестие? Ты увидишь, что Раньеро ди Раньери будет помогать вдовам и несчастным узникам; ты увидишь, что он возьмет под свою защиту больных и несчастных, подобно тому как сейчас он оберегает священное пламя».
В ответ на это раздался дружный хохот. Всем, кто знал характер и жизнь Раньеро, это казалось очень забавным. Но ему самому эти шутки и смех не понравились. Он вскочил и хотел расправиться с шутом. При этом он так сильно толкнул стол, сделанный из положенной на столбы двери, что тот пошатнулся и свеча упала. Тут стало ясно, насколько дорожил Раньеро тем, чтобы сохранить эту свечу горящей. Он подавил свой гнев и раньше, чем броситься на шута, поднял свечу и поправил фитиль. А пока он возился со свечой, шут уже исчез из палатки, и Раньеро понял, что теперь напрасно будет преследовать его в ночной тьме.
«Уж я поймаю его где-нибудь в другой раз», – подумал он и снова сел.
Гости же продолжали смеяться, и один из них, желая продолжить шутку, сказал Раньеро:
– Одно только несомненно, Раньеро, что на этот раз тебе не удастся послать во Флоренцию Мадонне самое драгоценное из того, что ты добыл в бою.
Раньеро спросил, почему тот думает, что на этот раз он не в силах будет сдержать свой обет.
– Да потому, – ответил тот, – что самая драгоценная твоя добыча – пламя этой свечи, зажженной тобой в церкви у Гроба Господня на глазах всего войска. Послать же эту свечу во Флоренцию ты ведь едва ли будешь в состоянии.
Снова рассмеялись рыцари, но Раньеро пришел теперь в такое возбуждение, что решился бы на самый отчаянный поступок, лишь бы положить конец их смеху. Он быстро принял решение, подозвал одного из старых оруженосцев и сказал ему:
– Приготовься в дальний путь, Джованни. Завтра ты отправишься с этим священным пламенем во Флоренцию.
Но оруженосец наотрез отказался исполнить это приказание:
– Этого я не могу взять на себя. Возможно ли ехать верхом со свечой в руке во Флоренцию? Она погаснет раньше, чем я успею выйти из лагеря.
Раньеро опросил одного за другим всех своих людей. От всех получил он тот же ответ. Казалось, они даже не верили, что он серьезно отдает такое приказание. Конечно, чем очевиднее становилось, что ни один из воинов Раньеро не хочет исполнить его приказания, тем смех рыцарей становился все громче и веселее.
Раньеро горячился все сильнее и сильнее. Наконец он потерял терпение и воскликнул:
– Эта свеча все-таки будет доставлена во Флоренцию, и так как никто не хочет ехать с ней, то я сделаю это сам!
– Обдумай свои слова раньше, чем давать такой обет, – сказал один из рыцарей. – Ты упустишь княжество.
– Клянусь вам, что я доставлю это пламя во Флоренцию! – воскликнул Раньеро. – Я сделаю то, чего никто не хотел взять на себя.
Старый оруженосец стал оправдываться:
– Для тебя это совсем другое дело. Ты можешь взять с собой большую свиту, меня же ты хотел послать одного.
Раньеро был совершенно вне себя и, не обдумывая своих слов, сказал:
– И я отправляюсь один.
Но этим Раньеро достиг своей цели. Все в палатке перестали смеяться. Они сидели, объятые страхом, и с изумлением смотрели на него.
– Что же вы не смеетесь? – спросил Раньеро. – Для храброго человека мое предприятие не больше как детская забава.
На следующий день на рассвете Раньеро сел на коня. Он был в полном рыцарском одеянии, но поверх него он накинул тяжелый плащ пилигрима, чтобы железная броня не слишком накалялась от солнца. Он был вооружен мечом и секирой и имел под собой прекрасного коня. В руке он держал горящую свечу, а к седлу привязал несколько пучков больших восковых свечей, чтобы поддерживать в пути пламя. Раньеро медленно ехал меж густых рядов палаток, и пока все шло хорошо. Было так рано, что туман, поднявшийся из глубоких долин вокруг Иерусалима, еще не рассеялся, и Раньеро ехал как бы среди белой ночи. Весь лагерь спал, и Раньеро легко миновал сторожевых. Никто из них не окликнул его, потому что в густом тумане ничего не было видно, а на дороге лежал толстый слой пыли, заглушавший стук копыт его лошади.
Скоро Раньеро оставил уже позади себя лагерь и направился по дороге, ведшей в Яффу. Теперь дорога стала лучше, но он ехал все еще очень медленно из-за горящей свечи. Она плохо горела среди густого тумана – красноватым дрожащим светом. И все время налетали различные крупные насекомые и задевали пламя своими трепещущими крыльями. Раньеро все время старательно оберегал свечу; он не падал духом и все еще думал, что задача, которую он себе поставил, так легка, что ее мог бы выполнить и ребенок.
Но лошадь устала от медленного шага и пошла галопом. Тогда пламя от ветра стало колебаться. Раньеро пытался защитить огонь рукой и плащом, но это не помогало. Он видел, что пламя может вскоре совсем погаснуть.
Но Раньеро был вовсе не намерен так легко отказаться от задуманного. Он остановил лошадь и, сидя неподвижно в седле, несколько мгновений размышлял. Наконец вскочил с седла и попробовал сесть на лошадь задом, чтобы защищать своим телом пламя от ветра. Так удалось ему сохранить свечу горящей, но он скоро убедился, что путешествие будет гораздо труднее, чем это казалось ему вначале.
Когда он миновал горы, окружающие Иерусалим, туман рассеялся. Теперь он ехал в глубоком одиночестве. Кругом не было ни людей, ни домов, ни зеленых деревьев или растений, а одни только голые вершины.
Здесь на Раньеро напали разбойники. То были бродяги, тайком следовавшие за лагерем и жившие грабежом и разбоем. Они скрывались позади холма, и Раньеро, ехавший задом, заметил их только тогда, когда они уже окружили его и направили на него свои мечи.
Их было человек двенадцать, вид у них был довольно жалкий, и сидели они на несчастных клячах.
Раньеро сейчас же увидел, что ему нетрудно было бы проложить себе дорогу и поехать дальше. Но этого нельзя было сделать, не бросив свечи. После же тех гордых слов, которые он произнес минувшей ночью, ему не так-то легко было отказаться от своего намерения.
Поэтому он не нашел иного выхода, как вступить в переговоры с разбойниками. Он сказал им, что, так как он хорошо вооружен и у него прекрасная лошадь, им едва ли пришлось бы одолеть его, если бы он стал защищаться. Но так как он связан обетом, то не хочет оказывать сопротивления, а предоставляет им без боя взять у него все, что они хотят, если только они обещают не гасить его огня.
Разбойники ожидали сурового отпора и потому очень обрадовались неожиданному предложению Раньеро и тотчас же принялись его грабить. Они взяли все его доспехи, коня, оружие и деньги. Единственное, что они оставили ему, это грубый плащ и пучки свечей. При этом они сдержали свое слово и не погасили свечи.