Едва успела женщина повторить свой вопрос, несчастный грешник вскочил на ноги и заткнул пальцами уши.
– Горе тебе, бессердечная, за то, что ты не даешь мне умереть в мире! – закричал он.
Женщина не успела произнести ни слова, с воплем и стоном бросился он сквозь толпу, образовавшуюся перед узкими воротами города; изорванная темная одежда развевалась на нем вокруг запыленного, смуглого тела, как крылья мрачной зловещей птицы; в диком ужасе, потрясая высоко поднятыми руками, несчастный расталкивал толпу и вскоре скрылся из виду.
– Можно подумать, что мы попали в страну безумных, – промолвила Фаустина, задумчиво глядя вслед убегавшему.
Смутная тревога закрадывалась в сердце старой женщины. Две встречи с учениками Пророка, Которого она искала, не предвещали ничего доброго. Оба ученика произвели на Фаустину тяжелое, безотрадное впечатление безрассудных, злобных и жалких людей, и старуха стала бояться, что не найдет у Пророка того, на что надеялась, чего так страстно искала, – помощи для больного императора.
Иудейская женщина, шедшая возле коня Фаустины, также казалась опечаленной и сказала:
– Госпожа, не медли с розысками Того, Кого ищешь. Боюсь, что с Ним случилось несчастье. Ты видишь, как взволнованы и расстроены Его ученики, какой ужас овладевает ими, когда упоминают имя Учителя.
Наконец Фаустина въехала со своей свитой через сводчатые ворота в Иерусалим и очутилась в узкой, темной улице, кишевшей народом. Казалось, невозможно двигаться вперед, толпа была густа, как стена. То и дело кони совершенно останавливались, и рабы, и воины напрасно старались проложить дорогу сквозь густую толпу. Люди едва подвигались вперед одним сплошным потоком, которому не было видно конца.
– Улицы Рима мне кажутся более светлыми, тихими и приветливыми, – заметила Фаустина, – посмотри, как тут мрачно кругом!
Опытным взором Сульпиций вскоре заметил, что ехать дальше нет никакой возможности.
– Знаешь, Фаустина, – сказал он, – в такой сплошной толпе было бы гораздо легче и быстрее двигаться пешком. Если ты не слишком утомлена, я предложил бы тебе сойти с коня, пешком мы довольно быстро доберемся до дворца наместника, хотя до него еще далеко. Если же останемся на конях, нам не доехать до него раньше ночи.
Фаустина тотчас согласилась с мнением Сульпиция; она и все сошли с коней, передали их рабам, а сами пошли дальше пешком, увлекаемые живым потоком толпы.
Идти действительно было легче, и путники подвигались теперь гораздо быстрее. Вскоре они достигли большой площади в центре города, откуда шла более узкая улица к дворцу правителя.
– Посмотри, Фаустина, – указал Сульпиций, – нам надо попасть в эту улицу, там толпа не должна быть так густа, и мы быстро доберемся до дворца.
Но Сульпиций ошибся. Как раз из этой улицы двигалась навстречу им густая, огромная толпа: от дворца правителя Иудеи вели осужденного на смерть, которого должны были распять на кресте на лобном месте.
Впереди шла целая толпа праздных зевак, любителей всяких необычных, хотя бы и жестоких зрелищ. Они с оживлением и интересом говорили о предстоящей казни, громче кричали, размахивали руками и смеялись жестоким смехом.
За ними шли старцы и старейшины города, знатные граждане в длинных ярких одеждах; далее шла целая толпа плачущих женщин; многие из них в избытке горя громко рыдали, слезы потоками струились по их лицам, но, охваченные невыразимым отчаянием и тоской, женщины не замечали их, не вытирали мокрых от слез лиц. Множество нищих и убогих смешалось с толпой женщин; все они были также охвачены искренней, глубокой печалью и повторяли с тоской:
– Боже правый! Господь великий! Спаси Его! Сошли ангела своего! Спаси Его от гибели! Не оставь в столь страшную минуту! Помоги Ему!
Вслед за нищими и убогими ехало верхом на конях несколько римских воинов. Они не давали толпе приближаться к осужденному и зорко следили, чтобы толпа не вздумала освобождать Его.
Наконец несколько воинов-палачей повели осужденного. Они взвалили на Него огромный, тяжелый деревянный крест, и человек изнемогал под непосильной ношей, которая придавила Его к самой земле. Голова осужденного так низко склонилась, что невозможно было разглядеть Его лица.
Фаустина стояла со своими людьми на углу площади и боковой улицы и видела всех, сопровождавших осужденного на позорную смерть. С удивлением заметила она, что человек, которого вели на казнь, был одет в багряницу, а на голове Его был терновый венок.
– Кто этот человек? – спросила Фаустина. Один из стоявших тут же людей ответил:
– Он хотел быть царем Иудейским!
– Смерть принесет Ему меньше страданий, чем та участь, к которой Он стремился, – задумчиво сказала Фаустина.
Силы осужденного слабели; Он едва подвигался вперед под страшной тяжестью креста. Воины всячески подгоняли Его, но несчастный страдалец едва передвигал ноги. Тогда они обвязали тело Его веревкой и стали тянуть вперед; но в это мгновение человек упал на землю и крест придавил Его.
Великий ропот и волнение охватили толпу. Всадникам стоило немалого труда удержать народ, воины мечами преграждали дорогу женщинам, которые с плачем бросились на помощь обессилевшему страдальцу. Напрасно воины старались пинками и ударами заставить осужденного подняться: крест плотно прижал Его своей тяжестью и человек был не в силах подняться. Они схватили крест и старались приподнять его, чтобы дать человеку снова встать.
Он поднял голову, и старая Фаустина увидела Его лицо. На лице Его были рубцы и шрамы от побоев, на лбу холодный пот смешался с алыми каплями крови, выступившей из-под шипов тернового венца. Влажные от пота и крови, спутанные волосы облепляли лицо. Крепко сжатые бледные губы дрожали, но ни один звук, ни один вопль страдания не вырывался из них. Глаза были полны слез, но ни одна слеза не выкатилась из них, и взгляд потухал под тяжестью перенесенных недавно страданий.
Но за скорбным, полным предсмертной муки лицом Фаустине представился ясный, кроткий облик этого человека, полный величественной красоты и покоя, с ясным светлым взором и ласковой нежной улыбкой. Сердце старухи исполнилось вдруг невыразимой тоски, скорби и жалости к незнакомому, осужденному на крестную смерть человеку, ей сразу стали близки Его страдания и унижения, которым Его подвергали.
– Бедный, несчастный страдалец, что сделали с Тобой люди? – с глазами, полными слез, воскликнула Фаустина и сделала шаг навстречу Ему. В эту минуту старая Фаустина забыла свои скорби и печали и была полна сострадания и жалости к человеку, которого вели на распятие. Ей казалось, что сердце разорвется от тоски и жалости, она готова была вместе с другими женщинами броситься к Нему на помощь.
Он заметил, что Фаустина идет к Нему, и придвинулся к ней. Казалось, Он искал в ней защиту от людей, которые мучили и терзали Его. Он обнял колени старухи и, как дитя, прижался к ней доверчиво и трепетно.
Старая Фаустина склонилась над Ним; слезы неудержимо струились по ее морщинистому лицу, и в то же время великая радость охватила ее сердце, она испытывала невыразимый восторг оттого, что Он приблизился и прикоснулся к ней. Одной рукой она обняла Его шею, другой – откинула волосы со скорбного чела и с материнской нежностью и лаской заботливо отерла белым тонким платком капли пота и крови с Его нежного, прекрасного лица.
В это время воины подняли крест и заторопились снова двинуться в путь. Они грубо стали толкать осужденного, снова взвалили крест на Его слабые плечи. Легкий стон вырвался из сомкнутых уст Страдальца, и Он покорно пошел за своими мучителями.
Но старая Фаустина не хотела отпускать Его на страдания и смерть. Она уцепилась за Его одежду и старалась удержать, но старческие руки были слишком слабы, и воины без труда оторвали осужденного от нее.
Фаустине казалось, что от нее отрывают родного, любимого сына, такой тоской и горем исполнилась ее душа:
– Не смейте! Не трогайте Его! – громко плача, повторяла она. – Он не должен, не может умереть! Он ни в чем не повинен!
Но воины не обращали внимания на ее отчаянные вопли и стоны и повели осужденного к месту казни.
Не помня себя, в порыве безумного горя и отчаяния Фаустина бросилась за ними, чтобы силой отнять Его. Но Фаустина была стара, она не успела сделать нескольких шагов, как силы оставили ее, она потеряла сознание и упала бы на землю, если бы Сульпиций не успел вовремя поддержать ее.
С большим трудом удалось Сульпицию донести Фаустину до небольшой лавочки тут же на площади. Один Сульпиций не потерял Фаустины из виду, все время был с ней; они разошлись с остальными своими спутниками.
Хозяин лавки оказался сердечным, приветливым человеком; он помог Сульпицию уложить Фаустину, все еще не пришедшую в себя, на разостланную на каменном полу солому и принес воды.
Мало-помалу сознание возвращалось к Фаустине, но она ощущала такую слабость, голова так кружилась, что старуха не могла даже приподняться и лежала, как пласт.
– Ей пришлось совершить за два дня очень длинный, утомительный путь, – объяснил Сульпиций хозяину лавки причину состояния старухи, – она очень стара, неудивительно, что годы дали, в конце концов, о себе знать. К тому же, в городе такая давка, такая толпа, что трудно дышать…
– Сегодня тяжелый день не только для старых, – заметил купец, – воздух такой плотный и душный, что и сильным, здоровым людям может сделаться дурно. Я не удивлюсь, если разразится сильнейшая гроза.
Сульпиций наклонился над Фаустиной и увидел, что она уснула, дыхание ее стало ровным, с лица исчезли следы недавних волнений и огорчений, оно стало спокойным и ясным.
Сульпиций облегченно вздохнул, не стал ее будить, отошел к дверям и стал наблюдать за толпами народа, которые все прибывали и наполняли площадь и соседние улицы.
У Пилата, римского наместника в Иудее, была молодая жена.
В ночь накануне того дня, когда старая Фаустина въехала в Иерусалим, жена Пилата видела удивительные сны.