Рассказчик приостановился, как бы выжидая, можно ли говорить дальше, но рыцарям было забавно и весело слышать рассказ о самих себе, они с нетерпением ждали, что будет дальше.
– Ты смел и находчив, – заметил Раниеро, – посмотрим, к чему ты ведешь…
– Наконец Господь спросил у апостола несколько слов, из которых Петр понял, что привлекало взор Господа, от чего светилась радость в Его очах. «Видишь ли ты, – спросил Господь, – что возле одного из рыцарей горит светильник?»
При этих словах Раниеро весь вдруг как-то съежился. Сильный гнев исказил его лицо, он схватил кубок и хотел швырнуть его в лицо рассказчика, но сдержался и стал слушать дальше, не зная еще, к его чести или унижению поведет тот дальше рассказ.
– Тогда и апостол Петр увидел, что в палатке, кроме множества ярких факелов, возле одного из рыцарей горела восковая свеча. Она была так велика и толста, что могла бы прогореть целые сутки. У рыцаря не было подсвечника, и, чтобы укрепить свечу, он поставил ее на столе и обложил целой грудой мелких камней…
При этих словах шута все гости Раниеро разразились громким смехом. Все взглянули на свечу, которая стояла на столе возле Раниеро и была точно такой, как описывал рассказчик. Кровь бросилась в голову Раниеро; эту свечу он зажег несколько часов тому назад у Гроба Господня и не решался ее погасить.
– Апостол Петр тотчас понял радость Господа, но не мог удержаться, чтобы не сказать: «Это тот рыцарь, что нынче утром первый с Готфридом Бульонским взобрался на стену Иерусалима и в награду за храбрость и мужество первым зажег свечу у Святого Гроба». – «Да, это он, – кротко заметил Господь, – ты видишь, он бережет священный огонь, свеча еще горит»…
Шут стал быстро, быстро говорить дальше. Словно боясь, что не успеет кончить, и то и дело бросал беглый взгляд на Раниеро:
– Апостол Петр продолжал свою мысль: «Ты думаешь, что рыцарь этот благочестив и предан Тебе? – спросил он Господа. – Ты думаешь, что он вспоминает о Твоих крестных страданиях и смерти, когда видит пламя свечи? Ты ошибаешься! Он суров и думает лишь о себе, о своей славе и почестях; эта свеча дорога ему, потому что напоминает о том, какой чести он был нынче удостоен перед всеми войсками»…
Гости весело смеялись словам шута, он так живо и метко обрисовывал Раниеро. Смеялся и Раниеро; хотя гнев душил его; Раниеро понимал, что не может, не должен оскорбиться шуткой, чтобы не заслужить насмешек гостей.
– Но Господь возразил апостолу, – снова заговорил шут. – «Ты неправ, Петр. Взгляни, как дорожит рыцарь светом свечи, как заботливо затеняет рукой всякий раз, как кто-нибудь поднимает, входя, спущенную полу палатки, как отгоняет мошек и ночных бабочек, могущих неосторожно загасить ее»…
Смех становился сильнее, неудержимее, потому что слова шута были истинной правдой. Раниеро становилось с каждой минутой труднее сдерживать себя: ему было досадно, невыносимо быть предметом общей потехи, еще обиднее было то, что люди жестоко издевались над святым пламенем, которым Раниеро действительно дорожил.
– Но святому Петру было трудно поверить тому, – продолжал шут. – «Знаешь ли Ты, что за человек этот рыцарь? – спросил он Господа. – Он давно забыл дорогу в храм, никогда не бывает у церковной службы, он живет далеко не так, как велит Твой закон». Господь с упреком взглянул на Петра и сказал: «Петр! Петр! Как мало веры у тебя в людей! Я знаю, каким был до сего времени рыцарь Раниеро. Но запомни слова Мои: отныне превратится Раниеро в благочестивого, богобоязненного человека. Откуда люди могут черпать кротость и благочестие, как не у Гроба Моего? Ты увидишь вскоре, как Раниеро будет оказывать помощь вдовам и сиротам, облегчать участь пленников. Ты увидишь, как Раниеро будет ухаживать за больными, утешать печальных, защищать слабых, как нынче он защищает трепетное пламя свечи»…
Громкий взрыв смеха покрыл последние слова рассказчика. Жизнь Раниеро была так не похожа на ту, о которой говорил рассказчик, что гости от души оценили удачную насмешку. Но Раниеро не в силах был дольше сдерживаться. Он вскочил и хотел броситься на дерзкого, но нечаянно задел стол, – свеча покачнулась и упала. Тут все могли убедиться, как дорожил Раниеро святым пламенем: он тотчас быстро, но бережно поднял свечу, пока она еще не успела загаснуть, снова укрепил ее в груде камней, осторожно поправил пламя. Пока Раниеро был занят свечой, шут успел скрыться из палатки и Раниеро видел, что нет смысла преследовать его в темноте.
«Я еще встречусь с ним», – решил Раниеро и снова сел на свое место.
Гости еще продолжали весело смеяться, довольные шуткой; один из рыцарей, желая продолжить ее, с усмешкой сказал:
– Знаешь, Раниеро, нынче тебе все-таки придется отказаться от мысли послать в дар Флорентийской Мадонне самое ценное, что ты получил при взятии Иерусалима.
Раниеро с удивлением спросил, почему рыцарь думает, что на этот раз Раниеро отступит от своего давнишнего обычая, которому до сих пор ни разу не изменил.
– Самое ценное, что досталось тебе нынче, – объяснил рыцарь, – безусловно эта свеча, которую ты первый зажег в присутствии всех рыцарей и войск у Гроба Господня. Как же ты перешлешь священный огонь во Флоренцию?
Снова раздался дружный смех гостей; но Раниеро было не до смеха; ему хотелось во что бы то ни стало положить конец шуткам и насмешкам, предметом которых ему надоело быть.
Он тотчас позвал своего старого оруженосца и громко приказал ему:
– Готовься в долгий путь, Джованни! Чуть свет, ты повезешь священное пламя свечи в родную Флоренцию.
Но оруженосец наотрез отказался исполнить волю своего господина.
– Разве я могу исполнить твое повеление? – спрашивал старик. – Подумай, разве мыслимо довезти до Флоренции трепетное пламя свечи? Оно погаснет, как только я вынесу свечу на воздух.
Раниеро спросил каждого из своих людей, кто согласится отвезти зажженную свечу во Флоренцию? Но все отвечали отказом и даже оскорблялись предложением Раниеро.
Гости Раниеро от души потешались и смеялись, видя, в какое глупое положение попал Раниеро. Никто не хотел исполнить его странную, неслыханную просьбу!
Раниеро все больше терял присутствие духа, он едва владел собой. Когда последний слуга ответил отказом, Раниеро, не помня себя, громко воскликнул:
– И все-таки священный огонь достигнет пределов Флоренции, Святая Дева получит драгоценнейший дар, какой когда-либо я посылал Ей! Пусть не находится человека, отважившегося совершить этот подвиг; я сам повезу священный светильник!
– Подумай о том, как безумно твое решение, – возразил один из рыцарей, – ты отправляешься на невозможный, неосуществимый подвиг и, вместе с тем, теряешь великий почет и богатство, которое ждет тебя впереди…
– Клянусь, что довезу священный огонь до Флоренции! – крикнул Раниеро. – Я совершу то, что не мог бы совершить никто другой!
Старый оруженосец, устыдившись, стал оправдываться.
– Господин! Тебе легче будет довезти зажженную свечу, – говорил он. – Ты возьмешь с собой многочисленную свиту, которая будет ограждать тебя и помогать. Меня же ты хотел послать одного!
Раниеро был в таком волнении, что не отдавал себе отчета в своих словах.
– Я тоже поеду один! – запальчиво крикнул он.
Смех тотчас умолк; каждый понял, что Раниеро не шутит, и с удивлением, даже с каким-то страхом взоры всех устремились на отважного рыцаря.
– Почему вы не смеетесь теперь? – насмешливо спросил Раниеро. – Для храброго рыцаря этот подвиг такая же забава, как невинная игра для младенца.
На следующее утро, едва начался рассвет, Раниеро сел на коня. Он был в полном рыцарском вооружении, в латах и шлеме, но сверх железной одежды накинул плащ пилигрима, чтобы доспехи не слишком раскалялись от палящих лучей солнца. Острый меч и тяжелая палица висели сбоку, конь был сильный и статный. Раниеро держал в руке зажженную восковую свечу, а к седлу привязал два пучка таких же свечей, чтобы пламя не умерло за недостатком пищи.
Раниеро медленно двинулся сквозь лагерь, между рядами палаток. Было еще так рано, что туман, поднявшийся ночью из долин, окружавших город, еще не успел рассеяться, и рыцарь ехал, как в молочном облаке.
Весь лагерь спал, и Раниеро благополучно миновал стражу, никто даже не окликнул его, потому что туман был очень густ, а дорогу покрывал такой толстый слой пыли, что не было слышно звука копыт лошади.
Раниеро миновал лагерь крестоносцев и, оставив его далеко позади, свернул по дороге к городу Яффе. Путь был ровный и гладкий, но Раниеро по-прежнему ехал шагом, опасаясь, что от сильного движения погаснет свеча. Пламя едва мерцало красноватым пятнышком в густом молочном тумане. Насекомые слетались на огонек, кружились над ним, и Раниеро стоило немалого труда отгонять их и охранять пламя.
Но Раниеро не падал духом, твердо смотрел вперед и уверял себя, что подвиг, который он решил совершить, был бы под силу даже ребенку.
Лошадь утомилась от медленной езды и пошла рысью. Напрасно старался Раниеро защитить пламя рукой, прикрыть плащом, – слабый огонек метался во все стороны и мог каждую минуту угаснуть.
Однако Раниеро не хотел допустить, чтобы предпринятое им дело так быстро и печально кончилось. Он придержал лошадь и задумался. Потом быстро сошел с коня и сел в седло спиной к голове лошади: таким образом Раниеро защищал своим телом пламя свечи от встречного ветра и быстрого движения. Теперь пламя свечи не колебалось от быстрой езды, горело ровно и ярко, но Раниеро подумал, что странствование его не будет легким и приятным, как игры детей.
Когда рыцарь миновал горы, окружавшие Иерусалим, туман рассеялся. Раниеро ехал по одинокой пустыне, не встречая на пути ни людей, ни селений, не было даже деревьев или какой-либо растительности, всюду кругом виднелись обнаженные холмы, голые скалы.
Тут напали на Раниеро разбойники. Это были бродяги, следовавшие за войсками крестоносцев, искавшие в чужих странах легкой добычи, питавшиеся разбоем и грабежом. Они сидели в засаде за одним из холмов, и Раниеро, не имея возможности глядеть вперед, заметил разбойников лишь тогда, когда они остановили его коня, окружили со всех сторон и стали угрожать обнаженными мечами.