– Безумный! Безумный!
Раниеро давно привык к этим крикам, они не обижали его; никем не узнаваемый, он медленно ехал по улицам Флоренции.
Но шалунам показалось забавным погасить свечу странного человека; один из них подпрыгнул и попробовал загасить ее.
Раниеро выше поднял свечу и поехал быстрее, чтобы шалуны отстали.
Но мальчишки не отставали, бежали за ним и всеми силами старались задуть свечу.
Чем ревностнее старался Раниеро уберечь огонь, тем дерзче и настойчивее становились они. Они вскакивали друг другу на плечи, надували щеки, тянулись к свече, размахивали руками, бросали в нее шапками. Только потому, что их было слишком много и они мешали друг другу, им не удавалось загасить свечу.
На улицах стало сразу оживленно и шумно. У раскрытых окон, на балконах стояли люди и от души смеялись над безумным, заботливо охранявшим свечу, и шалунами-мальчишками. Никто не испытывал сострадания к жалкому рыцарю в дырявом плаще, никому не приходило в голову помочь ему, все забавлялись его испугом и беспомощностью.
Наступало время обедни, множество богомольцев наполняло улицы по дороге в храм; прохожие останавливались и с любопытством смотрели на странное зрелище.
Раниеро высоко поднялся в седле, он теперь стоял на стременах. Вид его был ужасен. Капюшон упал с головы, открылось бледное, изнуренное, скорбное лицо; Раниеро походил на мученика. В судорожно сжатой руке он держал зажженную свечу, как мог, высоко.
Вся улица жила одним чувством, одним желанием: каждому хотелось погасить свечу. Даже взрослые люди приняли участие в жестокой забаве. Женщины махали платками, мужчины – шляпами. Каждый старался, как мог. Толпа все пребывала.
Раниеро поравнялся с домом, на балконе которого стояла женщина. В то мгновение, когда Раниеро проезжал мимо, женщина нагнулась через перила, схватила свечу из его руки и быстро скрылась с нею.
Оглушительный крик восторга толпы наполнил всю улицу. Насмешки и оскорбления со всех сторон посыпались на бедного рыцаря. Раниеро покачнулся – и без чувств упал на мостовую.
В ту же минуту улица опустела; все спешили поскорее убраться подальше, чтобы не быть в ответе, никто не подумал помочь несчастному. Он лежал один, возле него стояла лишь его лошадь.
Когда улица опустела, Франческа вышла из дому. Она была по-прежнему прекрасна, только в глазах светилась еще большая грусть; она несла в руке зажженную свечу Раниеро.
Франческа заботливо склонилась над рыцарем. Он лежал неподвижно, но в тот миг, когда пламя свечи осветило его лицо, Раниеро открыл глаза и пришел в себя. Казалось, этот свет имеет над ним какую-то особенную силу.
Когда Франческа увидела, что сознание вернулось к Раниеро, она сказала ему:
– Вот твоя свеча. Я видела, как дорожишь ты ее светом, и не знала, как помочь тебе. Если бы я не вырвала ее из твоих рук, ее, наверно, погасили бы…
Раниеро сильно расшибся; но ничто не могло удержать его тотчас снова двинуться в путь. Он попробовал встать, но ноги подгибались от слабости; Франческа помогла ему сесть на коня.
– Куда ты держишь путь? – спросила она.
– Я еду в собор, – ответил Раниеро.
– В таком случае, я провожу тебя, – сказала Франческа, – я только что собиралась идти к обедне.
Она взяла лошадь за повод и повела ее.
Франческа сразу узнала Раниеро, хотя он сильно изменился. Раниеро же даже не взглянул на нее, он думал лишь о священном пламени.
За всю дорогу до собора они не сказали друг другу ни слова. Раниеро все время думал только о том, как бы уберечь в эти последние минуты огонь свечи, Франческа боялась заговорить с ним, потому что думала, что он не вполне сознает все, что с ним происходит. Она гнала мысль, что Раниеро вернулся на родину безумным, не хотела верить этому, и все-таки боялась заговорить с ним, чтобы не убедиться в страшной догадке.
Раниеро вдруг услышал, что кто-то плачет возле него. Он обернулся и тут только узнал Франческу. Но он ни слова не сказал ей; он не хотел думать ни о чем другом, кроме священного пламени.
Раниеро подъехал к ризнице, сошел с коня, поблагодарил Франческу за помощь и со свечой в руках вошел в собор.
Франческа обошла вокруг и вошла в собор с главного входа.
Была Страстная суббота; в знак траура ни одна свеча не горела в огромном храме. Франческа подумала, что нынче угаснет последняя искра надежды, которой она жила долгие годы.
Шла торжественная служба. Множество священников во главе с епископом совершали богослужение; во время чтений они сидели полукругом за алтарем.
Вскоре заметила Франческа, что какое-то движение произошло среди духовных лиц.
Многие из тех, кто в данный момент не принимал участия в службе, один за другим ушли в ризницу, наконец туда же ушел и епископ.
Служба подходила к концу, когда вышел на середину храма один из священников и начал говорить народу. Он рассказывал, что рыцарь Раниеро привез во Флоренцию священный огонь из Иерусалима от Гроба Господня, передал, сколько страданий, лишений и испытаний претерпел доблестный рыцарь на своем пути, и чрезвычайно восхвалял его.
Люди с немым изумлением внимали словам священника.
Радости Франчески не было границ.
– О, боже мой! – шептала она. – Я не перенесу такого счастья! – и слезы текли по ее лицу.
Священник говорил долго и убедительно.
– Вам может показаться, – закончил он свою речь, – что подвиг Раниеро не так труден и велик. А я говорю вам: молитесь Создателю, чтобы Он и впредь посылал Флоренции носителей Своего вечного, милосердного света; тогда родина наша будет сиять правдой и истиной, исчезнут грехи и пороки, пред нами откроется источник всеосвящающего света и красоты!
Широко раскрылись главные двери собора, и в храм вошла торжественная процессия. Впереди шло многочисленное духовенство, певчие, – за ними шел епископ, а рядом с ним – Раниеро, в том же ветхом плаще, со свечой в руках.
Процессия остановилась перед алтарем. Едва Раниеро вошел в храм, поднялся старый, седой человек по имени Отто – отец того подмастерья, который когда-то повесился из-за Раниеро.
Старик подошел к епископу, поклонился ему и сказал громко, так что слова его были слышны всем:
– Великое дело совершил Раниеро, если привез во Флоренцию священный огонь от Гроба Господня. Никогда еще не удостаивалась Флоренция такой благодати; невольно закрадывается сомнение, возможно ли совершить человеку такой подвиг? Поэтому я считаю необходимым, пусть Раниеро докажет всему народу, что огонь этот он действительно привез из Иерусалима, от Святого Гроба Господня.
Услышав эти слова, Раниеро побледнел.
– Господи, помоги мне! – прошептал он и громко сказал, обращаясь к Отто: – Я всю дорогу ехал совершенно один, у меня нет ни доказательств, ни свидетелей…
– Раниеро – честный рыцарь, – промолвил епископ, – мы верим его слову.
– Раниеро должен был сам подумать о том, что могут возникнуть сомнения, – продолжал Отто, – нам необходимы свидетели.
Тогда вышла из толпы Франческа и сказала Раниеро:
– К чему доказательства? Все женщины Флоренции без колебаний поверят тому, что огонь этот – священный!
Раниеро улыбнулся ей, счастливый ее участием, но в то же мгновение лицо его снова омрачилось – он вспомнил о пламени, которому грозила беда.
Большое смущение поднялось в храме. Народ волновался. Многие говорили, что Раниеро не имеет права зажигать привезенным огнем светильник перед ликом Святой Девы, пока не докажет, что огонь этот действительно привезен им из Иерусалима.
Голоса против Раниеро принадлежали, главным образом, его прежним, многочисленным врагам.
Тогда поднялся отец Франчески, старый Джакопо, и сказал:
– Я думаю, вы все знаете, что между мною и моим зятем никогда не было дружеских, родственных отношений; наоборот, мы были с ним даже врагами. Однако я должен сказать, что слово свое он всегда держал честно, ему можно, безусловно, верить, и мы должны радоваться, что он совершил такой неслыханный, великий подвиг, и с радостью принять в нашу среду.
Но Отто и многие другие ни за что не хотели сдаваться и твердо стояли на своем. Они составили тесную толпу, и было ясно, что эти люди будут до последней возможности защищать свою мысль.
Раниеро видел, что неминуемо произойдет столкновение между обеими сторонами и, кто бы ни победил, во время схватки немыслимо будет оградить пламя свечи, – его загасят. Во время пререканий Раниеро поднял свечу, как только мог высоко над головой.
Силы Раниеро слабели. Со смертельной тоской смотрел он на пламя свечи, столь дорогое ему, и чувствовал всем существом, что минуты огня сочтены, а вместе со священным пламенем умрет и он. К чему теперь ему жизнь, когда весь труд, вся цель его жизни угаснет. Слова Отто были смертельным ударом для Раниеро. Раз сомнение закралось хоть в одну душу, оно будет расти и распространяться. Раниеро казалось, что слова Отто навсегда уже загасили священный огонь, которому Раниеро служил столько времени.
Маленькая птичка влетела чрез широко раскрытые двери храма и прямо направилась к свече Раниеро. Он не успел отстранить ее, птичка задела крылом и погасила священное пламя.
Бессильно опустилась рука Раниеро, слезы выступили у него на глазах. Но в ту же минуту он подумал, что такой конец даже лучше: пусть лучше невинная птичка погасит священное пламя, чем несправедливая злоба людская.
Птичка стала кружиться и носиться по храму, как бывает всегда, если пернатая гостья попадет в закрытое помещение.
Вдруг громкий крик огласил своды храма:
– Птичка горит! Огонь свечи зажег ее крылья! – слышалось со всех сторон.
Птичка металась во все стороны, как живой факел, потом стала кружиться над алтарем и вдруг упала, мертвая, перед изображением Святой Девы…
И люди увидели вдруг, что, падая, пламя коснулось светильника перед ликом Богоматери и светильник вспыхнул ярким огнем.
Епископ поднял свой посох и, указывая на Раниеро, громко сказал:
– Господь совершил чудо, чтобы доказать нам правоту доблестного рыцаря и рассеять сомнения.