— Зачем было вече?
И поведали ему люди, что завтра хотят сдаться печенегам. Услышав об этом, послал он за городскими старейшинами и сказал им:
— Слышал, что хотите сдаться печенегам.
Они же ответили:
— Не стерпят люди голода.
И сказал им:
— Послушайте меня, не сдавайтесь еще три дня и сделайте то, что я вам велю.
Они же с радостью обещали послушаться. И сказал им:
— Соберите хоть по горсти овса, пшеницы или отрубей.
Они же радостно пошли и собрали. И повелел женщинам сделать болтушку, на чем кисель варят, и велел выкопать колодец, и вставить в него кадь, и налить ее болтушкой. И велел выкопать другой колодец, и вставить в него кадь, и повелел поискать меду. Они же пошли и взяли лукошко меду, которое было спрятано в княжеской медуше. И приказал сделать из него пресладкую сыту и вылить в кадь в другом колодце. На следующий же день повелел он послать за печенегами. И сказали горожане, придя к печенегам:
— Возьмите от нас заложников, а сами войдите человек с десять в город, чтобы посмотреть, что творится в городе нашем.
Печенеги же обрадовались, подумав, что хотят им сдаться, взяли заложников, а сами выбрали лучших мужей в своих родах и послали в город, чтобы проведали, что делается в городе. И пришли они в город, и сказали им люди:
— Зачем губите себя? Разве можете перестоять нас? Если будете стоять и десять лет, то что сделаете нам? Ибо имеем мы пищу от земли. Если не верите, то посмотрите своими глазами.
И привели их к колодцу, где была болтушка для киселя, и почерпнули ведром, и вылили в горшки. И когда сварили кисель, взяли его и пришли с ними к другому колодцу и почерпнули сыты из колодца и стали есть сперва сами, а потом и печенеги. И удивились те, и сказали:
— Не поверят нам князи наши, если не отведают сами.
Люди же налили им корчагу кисельного раствора и сыты из колодца и дали печенегам. Они же, вернувшись, поведали все, что было. И, сварив, ели князья печенежские, и подивились. И, взяв своих заложников, а белгородских пустив, поднялись и пошли от города восвояси.
Когда он (Батей) проходил мимо села Долгуши (Землянского уезда Воронежской губернии) (), то господь послал туман и закрыл церковь и село — оно тогда небольшое было — так, несколько двориков, на горе. Татарин-то шел долом; так и прошел стороною, не тронул у нас никого. Где шел он, так и небо-то матушка побелело от этого. С того и прозывается оно Батеевой дорогой. Так сказывали старики.
За валом на восточной стороне есть овраг, носящий название Чалая Могила. Это название оврагу дано, говорят, после нашествия татар. Объясняют это так. Когда татары подошли к Рязани, рязанцы начали с большим отчаянием отстаивать свой родной город. Здесь-то вот, между прочим, был главный рязанский богатырь (неизвестный по имени) на своей чалой кобыле. Бесчисленное множество он порубил татар, но вдруг налетел на равного себе богатыря. Не успел он на него хорошенько взглянуть, как татарин поразил коня мечом. Богатырь рязанский не пал духом, в это время он мигом соскочил с коня, вступил в открытый бой с татарином и поранил его, но рана была легкая. Татарин скоро оправился и поразил рязанца копьем в живот (…). Но он был настолько силен, что перенес и этот удар, собрал внутренности в полу и побежал к Оке. Здесь он нашел челнок и переправился на левую сторону, где и скончался. На том месте, говорят, стоял памятник. Место же, где упала его кобыла, называли Чалая Могила.
Здесь жили семь русских князей-богатырей — семь родных братьев. Они были посланы сюда караулить татар, чтобы они не собирались силой идти на Русскую землю, скот угонять, народ воевать. Желая их выжить с этого места, татары зажгли степь верст на десять кругом горы. У богатырей в один час разбежались их кони. А сами они начали биться с татарами.
Три дня они бились. А на четвертый день их победили татары, так как их была тысяча человек всадников. И все полегли на поле битвы. С тех пор, рассказывают старики, в ночь под пасху гора открывается, и на своих конях выезжают богатыри защищать Русскую землю.
Мальчишкой я был — бабушка пугала:
— Вон из скалы торчит камень, будто сапог, немцы там придавлены! Немецкий сапог виден!
Это было давно, лет триста прошло. Ходили в то время в Поморье шведы, немцами их еще называли. Пришли они как-то летом — Кемский острог сожгли, Вирму взяли, а Сумский посад и не поддайся.
Ну, немцы Вирму разграбили, церковь была (старше нонешней, хорошая тоже церковь, в роще стояла, столбы витые в трапезной!), ее разграбили и сожгли дотла, а роща до сей поры есть.
Ушли шведы по зимней дороге, стали в лесу делить награбленное… Пили, ели, отдыхали. Да вдруг на них щелья и упади с неба — сразу всех и накрыла. Только одна нога в сапоге торчать осталась, да и та закаменела.
Там вон за Кильяками-то, в Кузовах, есть луда такая, варака, а зовут ту вараку Немецкой. Так тут, вишь, немчи кашу варили, и, стало быть, шли они на Соловки, чтобы монастырь ограбить. Варят это, значит, немчи кашу да и похваляются, кто, выходит, больше ограбил, у кого денег больше.
Один этак влез на вараку-то, увидал монастырь вдали, что картину писаную, да и пригрозил (завидно, вишь, стало, что хорош больно монастырь-от, да и казны его счесть нельзя), пригрозил немец:
— Завтра, мол, красоты твоей не видать станет, всю по камушку разнесем.
Да видно вражьим было это попущением — божьим то изволением: немец как сказал слова те свои, так и стал камнем, и товарищи-то все до единого такими же. И знать их теперь всех по той вараке: в сумерек проедешь — так ровно бы люди, вся почесть гора уставлена понизу. Так, выходит, все немчи и стали камнями!..
Был царь Гришка-расстрига; он женился в другой земле и взял жену Марину. Стали возить Маринино приданое и возили три года.
Раз шел конь с приданым, да остановился, устал. А пономарь звонил на колокольне, увидал и спросил:
— Что везете?
— Везем Маринино приданое.
Пономарь взял да и разбил одну бочку с воза. А там, в бочке, два пана. Пономарь и объявил царю:
— Ваше царское величество, вот какое приданое возят с другой земли.
Пришла сила, повернула Маринину палату вверх дном. Марина же волшебница была, обернулась сорокой и улетела в окно. А паны разбежались по русской земле, вот и у нас жили и грабили.
— Литва имела пристанище у Кокрякова озера и ручья (почти против Спасского погоста), и они ходили к ночам (во время осады Никольского городища?) всё туда. Над речкой над Кокряковым был на угоре гладкий камень, на нем они хлебовали и в карты играли. Этот камень нынь недавно мужик подкопал и свалил — думал, клад есть. На камне три зарубы. Одна на Преображенье (т. е. в направлении Спасо-Преображенской церкви).
Сколько их там было — неизвестно. Главных их начальников убили. Наши мужики собрались с шести волостей и пришли к Кокрякову. Наперед у наших-то шли большезнающие (т. е. вещуны, знахари, колдуны); это были паны, они ведь наши и правили нашими; их звали Ягон, Пеган, Поляница и Хайдук. Литва-та в это время отдыхала: вот она варит кашу, обедать хотят. Ихний атаман и говорит:
— Ну, ребята, севодни на каше кровь кипит, — не ладно будет, не к добру это.
Все изумились, не знают, что делать. Вот когда тут пришли наши-те со своими атаманами, и стали драться. Первое дело их атаман расстегивает грудь и говорит:
— Стреляйте!
Наш стрелил — и тут же застрелил. Была заряжена-то пуговица серебряная (против серебра-то не заговоришься); пуговица скрозь его пролетела. Он упал. Другого поймали стали рубить топором. Топор не берет: он заговорился. Наши и говорят:
— Не ладно рубите! Возьмите трою в землю топором ударьте наотмашь, а потом и по шее, тоже наотмашь.
Тому голову отрубили. Третий побежал наубег. Он бежал ни много ни мало, три версты. И кидал серебро горстями, чтоб народ остановился. Достигли (т. е. догнали) его против деревни Костенской. Тут и поймали, и голову отсекли. На том месте была каменьица (груда камней) и донынь. Остальные приметались в озеро Кокряково. И нынь кровавые косы ходят по озеру в непогоду.
Дьякон Боскарев видел кость на берегу озера: приподымется да и сосвищет — значит, хочет похорониться. Я видел тоже такую кость.
В Смутное время паны, убежав из Москвы, пришли и в нынешний Лодейнопольский уезд.
Однажды один крестьянин пошел на охоту и увидел, что навстречу ему идут больше тысячи вооруженных людей, а за ними тянется обоз. Мужичок, чтобы спасти своих однодеревенцев, решил пожертвовать жизнью и пошел им навстречу. Паны схватили его и начали пытать и спрашивать о местных богачах. Мужичок обещал указать богатство своих соседей, паны поверили, и крестьянин повел панов, отводя их от родного села все дальше и дальше.
Настала ночь, и мужичок пришел на какую-то равнину. Панам показалась тут деревня, они и бросились туда. Только что паны отбежали от мужика, и вдруг он видит, что на равнине панов нет, а перед ним круглое озеро, которое и теперь называется в народе Панское.
Мужик, подивившись, хотел было поживиться с панских повозок, но только приблизился к ним — они и провалились, и образовался теперешний Панской ручей.
Во время набегов литовских перебралась однажды шайка неприятелей через реку Суну, выше водопада Кивач. Это случилось весною, когда река была в разливе. Для верной переправы назад они схватили крестьянина с лодкою и силою заставили везти.
Крестьянин направил лодку в быстрину реки, кинул весла — и сам бросился в воду. Умея плавать, он благополучно достиг берега, а шайка литовцев погибла в пучине водопада.