— А вы, — говорит Петр, — царю бы жаловались.
— До царя-то, — отвечает солдат, — далеко. Вот десять лет служу, а царя так и не видел.
— Хорошо, — говорит ему Петр, — исполнится твое желание.
Спросил он у него полк и как зовут его, все записал. Приходит солдат к себе в казарму, а его требуют к царю.
— Ну, — думает солдат, — пропала моя голова.
Привезли солдата и велели ему в сенях подождать, а потом и в горницу позвали. Входит солдат, а перед ним сам царь стоит, а с лица точь-в-точь как тот человек, что в лесу повстречал.
— Вот, — говорит ему Петр, — ты и царя увидел. Правду ты мне сказал. Проверил я — большие у вас непорядки.
Наградил Петр солдата и отпустил.
Ну вот, Петр (…) отдыхал в трех километрах от Вытегры, значит; деревня Шестова там была.
Вероятно, умотали Петра и его свиту наши болота, наши леса — и Петр заснул, заснула его свита.
В это время у императора пропал камзол. Проснулся — он очень разгневался, как это так: украли камзол! Послал «искать, искать камзол!..».
Ну, пустились в розыски. Но наши северные деревни ведь очень небольшие. А в те времена, конечно, это было три-четыре дома, может быть, — и вся деревушка маленькая, северная, так что найти было это все легко.
Ну, и быстро нашли — воров нашли и камзол. Привели к императору, бросили к его ногам, значит, воров.
— Что же, — говорит, — вы украли камзол? Казнить вас надо.
Ну, один наиболее смекалистый такой мужичок выступил вперед:
— Великий государь, вели слово молвить.
— Ну, говори.
— Вот, мы украли у тебя камзол, хотели себе шапки сшить, нашим детям, нашим внукам, нашим правнукам, чтобы о тебе вечно помнить, что ты здесь был.
Видно, что от чисто русской такой смекалки этот ответ. Вот именно Петру понравился такой ответ:
— Ладно, — говорит, — я камзол вам подарю. Но с этого время вы будете носить кличку-фамилию «камзольники».
Между прочим, знаете (вот это уже точно), я эту кличку сам испытал. В молодости-то приходилось ездить: вот со знакомыми там, значит, встретишься:
— Ты откуда?
— Да вот с Вытегры еду, в Вытегре и живу, живу, значит.
— Камзольник! (Понимаете?)
Ну, а сейчас этого, конечно, нет, такой клички уже нет, пропала она.
Ну, император Петр даже этим не ограничился. А он, значит, сказал, что все проживающие, вновь здесь семьи создающиеся будут носить фамилию Обрядины: «обрядить» значит «спрятать», «обрядили» — «спрятали» камзол…
— Ну вот, пусть здесь все Обрядины и будут!..
Там в деревне все Обрядины живут. Ну, а теперь всех этих деревён нет, и Обрядиных уж теперь один-два, и обчелся, порассеялись все по нашему русскому государству, по Советскому, разъехались…
Правда ли, не правда ли, кто его знает…
Через наши места проходил путь на Архангельск. И Петр ехал на Архангельск. И вот квартирмейстер, офицер его, как водится, был сначала послан: видно, Петру остановиться надо было здесь.
Был он послан, чтобы подыскать ему квартиру для императора и потом — придворных его, сопровождающих, и затем — для лошадей: обоз-то большой шел!..
И как будто этот офицер посмотрел: видит дом двухэтажный, купеческий дом; значит, купеческий, раз двухэтажный. Ну, он решил, что этот дом надо будет занять.
А в это время купца не было дома, а был его сын. И сын немножко невменяем был, понимаете.
Ну, вот офицер обратился к этому сыну, говорит:
— Ну, давайте освобождаейте дом: царь едет, надо размещать, император; и размещайте надворные постройки, лошадей нам надо поместить.
Ну, и сын как будто бы отказался:
— Нет, — говорит, — а где же наш скот будет (тогда ведь скота все-таки много держали). А где же наш скот будет стоять? Где же мы жить будем?
— Ну, вам, — говорит, — места хватит жить.
Ну, во всяком случае, этот сын отказался.
Тогда квартирмейстер, офицер, приехал навстречу — Петра встречать, значит. И говорит:
— Великий государь, нам не представляют места. Нет на лошадей на наших, и нам даже нет места.
И как будто, приехавши, Петр очень разгневался такому отказу и велел разыскать самого купца. Ну, говорит:
— Что же твой сын так относится? Он, значит, не дает нам помещений!
Ну, купец говорит:
— Того уж я не знаю…
— Я ведь твоего сына велю казнить.
И он его казнил. И когда вот уехал Петр в Архангельск, купец вышел на это место казни сына и говорит:
— Я здесь построю такое чудо-церковь, которой не было и больше не будет!..
Путешествуя к Архангельску, Петр посетил Топецкое село Архангельской губернии, и, выходя из карбаса на илистый берег села, он с трудом мог идти по нем, сказавши при этом: «Какой же здесь ил!» И с той поры место это и поныне не называется иначе как Ил.
Придя в село, государь вошел в дом крестьянина Юринского и у него обедал, хотя обеденный стол был приготовлен для Петра в другом доме. Сей крестьянин, когда Петр выходил из карбаса на берег, случайно рубил на берегу дрова и, таким образом, первый поздравил государя с благополучным прибытием. По сему-то Юринский и был отличен перед прочими односельчанами. На память посещения своего государь пожаловал ему две чарки серебряные и таковой же именной перстень да несколько тарелок. Сверх того Петр дарил Степану Юринскому столько земли, сколько он видит, но благоразумный Юринский довольствовался пятьюдесятью десятинами.
Будучи в Архангельске, Петр Великий любил в минуты отдыха гулять по берегу реки Двины, которая и тогда уже была оживлена морскою своею торговлей. Массы лодок и прочих судов представляли громадный лес мачт и снастей, между которыми суетился торговый и рабочий люд, выгружая и нагружая разный товар. В конце этих судов стояло несколько лодок особенной постройки и виду. Царь, увидев их, подошел узнать, откуда они.
— Это лодки холмогорских людишек, ваше царское величество; они привезли на продажу свои изделия, — объяснил какой-то старик.
Царь этим объяснением не удовольствовался и пошел к лодкам самому порасспросить их хозяев. Государь переходил с лодки на лодку по перекинутым доскам, расспрашивая крестьян, — и вдруг, оступившись, упал на дно одной лодки, нагруженной горшками. К счастью, было не высоко и государь даже не ушибся, но при падении перебил в черепки столько посуды, что хозяин за голову взялся при виде такого ущерба.
— Не много же, батюшка, выручу я за свой товар теперь, — вздыхая, сказал он и запустил руку в затылок.
— А что бы ты за него взял? — полюбопытствовал Петр.
— Да ежели бы все было благополучно, алтын сорок, а пожалуй, и больше бы взял.
Император достал из камзола червонец и подал его крестьянину.
— Вот тебе за твои убытки, — сказал он, — тебе весело — и мне весело! Теперь ты не скажешь, что ввел тебя в горе.
В то время, когда уже основан был Петербург и к тамошнему порту начали ходить иностранные корабли, великии государь, встретив раз одного голландского матроса, спросил его:
— Не правда ли, сюда лучше приходить вам, чем в Архангельск?
— Нет, ваше величество! — отвечал матрос.
— Как так?
— Да в Архангельске про нас всегда были готовы оладьи.
— Если так, — отвечал Петр, — приходи завтра во дворец: попотчую!
И он исполнил слово, угостивши и одаривши голландских матросов.
В этом доме проживал великий царь Петр, — десять пудов одной рукой поднимал и ростом был в пять аршин и три верха (вершка). Супротив его по целому свету не сыскать. Слыхал ты, как он один целое шведское царство повоевал и шведскую царицу в полон взял, но одначе пустил на все четыре стороны, потому она повинилась. Он же шведского королевича Карлу на цепи во дворе держал. У нас в простой мужицкой избе жил, а бороды у него не росло (…), он всем велел бороды брить, а кто бороды не брил — тому башку с плеч долой. Одним попам да монахам льготу дал на двадцать годов не брить бороды, потому соловецкий старец ему являлся — Зосима, он его и приструнил.
Раз Петр за веселой пирушкою в доме Баженина похвалился, что остановит рукою вододействующее колесо на бывшем тогда при верфи лесопильном заводе. Сказал и тотчас же отправился на лесопильню. Перепуганные приближенные тщетно старались отклонить его от задуманного им намерения.
Вот наложил он могучую руку свою на спицу колеса, но в то же мгновение был поднят на воздух. Колесо действительно остановилось. Сметливый хозяин, зная хорошо характер Петра, успел распорядиться, чтоб оно вовремя было остановлено.
Петр спустился на землю и, чрезвычайно довольный этим распоряжением, поцеловал Баженина, находчивость которого дала ему возможность сдержать свое слово и вместе с тем избавила его от предстоявшей ему неминуемой гибели.
На эту колокольню (на Вавчужской горе. — Н. К.) всходил с Бажениным Петр Великий (…). На этой колокольне (…) он звонил в колокола, тешил свою государеву милость. И с этой-то колокольни раз, указывая Баженину на дальные виды, на все огромное пространство, расстилающееся по соседству и теряющееся в бесконечной дали, Великий Петр говорил:
— Вот все, что Осип Баженин, видишь ты здесь: все эти деревни, все эти села, все земли и воды — все это твое, все это я жалую тебе моею царскою милостью!
— Много мне этого, — отвечал старик Баженин. — Много мне твоего, государь, подарку. Я этого не стою.
И поклонился царю в ноги.
— Не много, — отвечал ему Петр, — не много за твою верную службу, за великий твой ум, за твою честную душу.
Но опять поклонился Баженин царю в ноги и опять благодарил его за милость, примолвив: