От одного круга к другому вел старик рыцаря с их спутниками, и они останавливались везде, где собирались и разговаривали люди и фантомы, как иной раз казалось рыцарю.
Вот подошли они к костру, около которого на срубленных деревьях сидели три человека: один молодой, другой в цвете лет, третий — старик. Перед ними стояла большая чаша и из нее чёрными клубами пары поднимались. Рыцарь почувствовал аромат этих паров, и у него слегка закружилась голова. Мелькнула мысль, что он — сильный и могучий — может прожить жизнь, думая только о своем благе, тратя избыток сил на ту забаву, в которую можно обратить общение с силами надземными. Но отмахнул от себя рыцарь пары чёрные и вздохнул полной грудью. С неодолимой силой вспыхнул в нем гнев, и он схватился за рукоять меча, желая обнажить его. Но рядом стоящая с ним красавица схватила его за руку и шепнула: «Спроси их, что они могут дать тебе?» Спросил рыцарь: «Что можете дать мне для блага других?» Молодой сказал: «Если вместишь, — то знание». Человек среднего возраста сказал: «Способность наслаждаться материальными благами и возможность наслаждаться ими, если отбросишь сентиментальность и только о себе думать будешь, — о себе, как только на земле сущем». А старик ответил рыцарю: «Мы можем дать тебе власть над десятками и сотнями лярв, и они будут беспрекословно служить тебе, раз будут уверены, что ты требуешь от них то, что твоим чувствам и страстям приятно».
Рыцарь отвернулся и сказал: «Ничего мне не нужно из того, что вы предлагаете; даже знание, вами данное, не прельщает меня».
И вдруг рыцарь почувствовал, как что-то произошло. Он обернулся к трем, но их уже не было. Не было и костра. Тонкое, как лезвие меча пламя высоко поднималось кверху и три красавицы, — одна лежа, другая стоя, третья — сидя, находились вокруг пламени тонкого.
«О, рыцарь! — сказала стоявшая. — Мы можем дать тебе силу творить чудеса». — «И мы ничем не свяжем тебя, — сказала другая, — живи, как хочешь и поступай, как находишь нужным». — «Ты можешь творить только доброе твоим волшебством. Нам все равно, как используешь ты силу твою», — сказала третья.
А рыцарь ответил: «Если мне, то и другим вы можете дать способность творить чудеса. Во зло может быть употреблена эта способность. Не надо давать её людям. Не надо принимать её, если она дается. Я отказываюсь от дара вашего».
Повернулся рыцарь и пошел дальше, а его спутники не пошли за ним.
Не прошел рыцарь и ста шагов, как его встретил высокий человек, вооруженный арбалетом, и спросил: «Не согласится ли рыцарь отказаться от поездки в Палестину, а здесь среди христиан работать над тем, чтобы разорвать те сети зла, которыми опутали человечество лярвы под видом духовных и светских вождей, под видом феодалов, кантонистов, промышленников всех видов, то есть, под видом тех, кто людей во власть нищеты отдают? А бедность — будь то бедность вынужденная или добровольная — в обоих случаях страшное зло».
«Почему ты добровольную бедность монахов злом считаешь?» — спросил рыцарь. «Потому, что добровольная бедность людей тщеславными и самоуверенными делает», — послышался ответ.
«Не будет вредного влияния богатства, если оно равномерно между всеми распространено будет, если не надо будет грабить других для того, чтобы богатым стать. За равенство в богатстве всех и каждого я готов бороться, когда придет мое время», — сказал рыцарь.
«Тогда — до следующего свидания через семьсот лет!» — крикнул высокий человек рыцарю.
Вскоре рыцарь увидал громадную толпу, жадно слушавшую горячо проповедующего человека: «Не надо, чтобы один человек имел больше прав, чем другой. Не надо, чтобы были рабы или крепостные или наемные рабочие. Все должны сообща трудиться, и по надобности своей каждый должен получать продукты. Если же кто не хочет работать — все равно дайте ему из ваших запасов то же, что и другим; но если какого-либо изделия не хватит на всех, — он первый не получит его. И все должны знать, что он живет за счет чужого труда, как больной и слабый. Но разница в том, что больные и слабые не могут так работать, как другие, а он не хочет. Правители нужны только самим себе и тем негодяям, при помощи которых они грабят других людей; нужны тем негодяям, которым они бросают частичку награбленного с их помощью. Не надо разновидностей рабства; не надо власти одного человека над другим. Все свободы должны быть достоянием всех. Не должно быть только свободы причинять кому либо зло, и против насильника должны восставать все и каждый. Все равны, и один неписаный закон для всех: всем делай только то, что им приятно!» — «А рыцари что будут тогда делать? Защищать вас от врагов?» — «Пока будут возможны враги, пока они будут нападать на нас, мы сами, все до одного, обучимся военному делу и всей массой будем защищаться от них, вооружившись так же, как враги вооружаются».
Рыцарь отошел от оратора и собравшихся и пошел туда, где не блестел огонь костров, где не было людей. Через двести шагов он увидал своего коня. Рыцарь быстро подошел к нему и с радостью заметил, что все было в порядке, а булава и щит висели на своих местах. Он сел на коня, и конь, которым не правил рыцарь, поскакал к лесу. Тяжелая мгла окружила рыцаря. Ему казалось, что он задыхается. Вдали среди листвы мелькнул голубоватый огонек, и рыцарь, взявшись за повод, направил коня к огоньку. Через несколько минут конь остановился около небольшого домика, из окон которого лился голубой свет. У дверей домика стоял пожилой человек и, приветствуя рыцаря, предложил ему войти в домик, а коня передать подбежавшему слуге.
«Прошу покормить, напоить, а раньше всего расседлать и проводить коня», — сказал рыцарь, давая конюху золотую монету, и вошел в домик. После ужина, за которым прислуживал тот человек, который был принят рыцарем за конюха, рыцарь и старик разговорились, и вот что рассказывал своим боевым товарищам рыцарь об этом разговоре:
«Я помню далеко не все, что сказал мне старик и что я ему говорил. Вначале разговор шел даже не между мною, стариком и тем, кто прислуживал нам: казалось, моими устами говорил кто-то другой»… В голосе старика-хозяина я слышал голос Элора, голос слуги звучал как голос Херуба, а сам я ощущал себя Араном.
Старик говорил, что раз я решил ехать в войско, с сарацинами сражающееся, то он не возражает против моей попытки освободить христиан из рабства сарацинского. «Но, — говорил он, — возвращайся скорее, здесь много рабов и господ, а, кроме того, лярвы поработили в странах Европы людей, и с их владычеством надо умело бороться борьбой беспощадной». Он говорил: «Всевозможные маски надевают лярвы и любят выдавать себя за благодетелей человечества или какой-либо части его. Трудно распознать их, но ты под любой маской узнаешь лярву, так как она питается испарениями крови жертв своих и свои злодеяния выдает за такие деяния, которые необходимы для общего блага. Трупным запахом и зловониями казематов отдает от нее, как бы часто ни умывалась она. Не ошибись и тогда, когда лярвы истребляют и мучают лярв: у них это в обычае, так как они сами себя кусать готовы, если мало для их жестокости других жертв…»
Много другого говорил он мне о владычестве лярв, настолько умело людьми прикидывающихся, что эти, нарядившиеся людьми лярвы сами забывают, что они лярвы, и искренне себя считают людьми, хотя не могут жить без людской крови или людских страданий. Их лярвистская натура сказывается в том лицемерии, с кото-рым они свои злодейства выдают за печальную или радостную необходимость. Придет время, нам, рыцарям, придется не с сарацинами в Азии, а с лярвами в Европе бороться, спасая плененных ими христиан. Учил меня старик, что христианами всех, к добру искренне тяготеющих, считать следует, хотя бы они не были крещены и ни слова о Нем не слыхали…
Так рассказывал рыцарь в Палестине о своем приключении, и часть рыцарей пожелала быть в Европе тогда, когда начнется борьба с лярвами, полагая, что для этой борьбы стоит спуститься на землю даже из райских обителей, как бы прекрасны они ни были.
98 Чёрное причастие
Никодим: «Ты сможешь рассказать нам легенду сабеистов? Если да, расскажи, не теряя времени».
Натанаил: «Изволь, я расскажу легенду сабеистов о стотысячной бесконечности».
В бесконечности, далеко от нас лежащей, находился когда-то громадный котел, и в нем постоянно варилось странное месиво из каких-то остро пахнущих трав, из мяса и крови каких-то странных животных, странных рыб, птиц и каких-то ужасных пресмыкающихся. Чёрный пар шел от котла, и резкий, раздражающий аромат густыми волнами охватывал всех, к нему подходящих. Чёрный пар принимал странные, неожиданные формы: то он составлял тела чудовищных созданий, то сливался в прекрасные тела красивейших духов. Вокруг котла располагался громадный амфитеатр, и он постоянно был полон квази-людьми той бесконечности, жадно ожидавшими момента, когда пары, от котла исходящие, принимали форму полу-людей, полу-духов той бесконечности, и к мрачной их красоте приковывались взоры смотрящих. Котел окружали толпы квази-колдунов и квази-колдуний. Все они были невероятно высоки ростом и отличались от других людей своей угрюмой красотой. Они часто вели вокруг котла хоровод и громко провозглашали: «Придите, примите! Станете мудрыми и познаете наслажденье высшее!»
Спускались на призыв этот мужчины и женщины со ступеней амфитеатра громадного и подходили к квази-колдуньям мужчины, к квази-колдунам женщины, и те исповедовали их, спрашивая, каковы их желания, от всех скрываемые, и, спрашивая, старались добиться яркой вспышки желаний-страстей. А потом говорили: «Как мало тобой сделано для радостей жизни! Как скучна была твоя жизнь! Ты и понятия не имеешь, как она будет красива и весела, а, главное, приятна, если ты всегда, вез-де, всеми способами своему телу служить будешь! Смотри, не вечно тело твое, и если оно сухой пылью развеется, не сможешь ты им пользоваться для наслаждения. Поэтому торопись, не теряй времени. Служи своему телу службой верной. Все, что ты видишь, бери, если хочешь и можешь. Богатство, красота, любовь — все твое. Наслаждайся, пока жив, и для того, чтобы наслаждаться, не останавливайся ни перед чем. Ты говоришь о духовных радостях? Забудь о них. Это пустяки, недостойные внимания серьезных людей. А наслаждения духовные? Ими пользуйся, но они дешево стоят. Не бойся покупать наслаждения ценой страданий других людей. Наслаждайся, пока живешь. Умрешь — все для тебя закончится. А для того, чтобы не знать пресыщения, прими причастия нашего, и как только мелькнет пресыщение перед тобой, снова прими причастие. Оно даст тебе силы для жизни новой».