исцелял, назидал, раздавал милостыню; был гоним и обласкан, оклеветан и прославлен… Но, даже выходя из своей земляной келейки, ни на мгновение не прерывал постоянной молитвенной беседы с Богом. И это придавало необыкновенные силы его ученикам и сподвижникам. Они хлопотали, добивались, строили, расширяли — устроили, наконец, великолепную лавру, сами преисполнялись благодатных даров, спасались и спасали других, чувствуя себя в крепкой ограде, возведенной теплыми молитвенными воздыханиями св. старца Антония».
В XIX веке историк, просветитель и литератор Андрей Николаевич Муравьев писал, как во время бури на Днепре «сердитые волны с ревом набегали на длинный мост его <…>, они грызли утлое дерево белою пеною, обозначая непрочную стезю сию на темноте вод. Но идущему по ней, в промежутке молний, когда все погружалось опять из ослепительного света в столь же ослепительный мрак, и ни одной путеводной звезды не блистало на целом небе, — одна лишь, более отрадная, приветливо сияла от горы Киевской — это была мирная лампада, теплившаяся над самым Днепром, при входе дальних пещер Федосиевых, и взор, утомленный блеском молний, искал отдыхнуть при тихом мерцании сей лампады, которую молитвенно возжгли святые отшельники в их безмятежной пристани, за много веков и еще на много столетий».
С приходом христианства хоть и перестали обожествлять Днепр, но уважение к великой реке сохранилось.
И в Средние века днепровскую воду люди не только пили и использовали для хозяйственных нужд, но и применяли ее в различных ритуалах и обрядах.
В 1490 году в Киеве был возведен в сан новый митрополит. Произошло это, когда славный город на днепровских кручах лежал в развалинах.
После огненно-кровавого татаро-монгольского нашествия Киев долго не мог восстановиться. Его жители бедствовали и голодали, поскольку в окрестностях города орудовали отряды вражеского войска. Они сжигали селения, грабили и оскверняли храмы, уводили в рабство людей, отбирали съестные припасы и скот.
Митрополит Макарий Киевский, как мог, помогал нищим, голодным, раненым, отчаявшимся, бездомным. Согласно преданию, после утренней молитвы он обычно отправлялся на берег Днепра и какое-то время стоял там в одиночестве, будто мысленно о чем-то беседуя с рекой. Макарий не раз советовал киевлянам «очищаться» днепровской водой.
В старину считалось, что великая река вобрала в себя мудрость и силу разных народов, а человек, соприкасаясь и почтительно обращаясь с ней, получал от нее эту силу и мудрость.
1 мая 1497 года Макарий Киевский прибыл в село Стригалово для совершения Божественной литургии. Вначале все шло по заведенной традиции, но едва митрополит начал богослужение, как в храм с тревожной вестью влетел гонец.
— Беда!.. Поганые подступают!.. Снова басурмане метят землю нашу огнем и кровью! Снова глумятся над нашими святынями! И нет от них пощады христианам — ни старым, ни малым!
Собравшимся хорошо было известно, чем грозят им татарские набеги. За несколько лет до этого летописец отмечал: «Сентября в 1-й день прииде Менли-Гирей, царь крымский Перекопския орды, со всею силою своею <…> и град Киев взя и огнем сожже, а воеводу киевскаго пана Ивана Хоткевича изымал, а иного полону безчисленно взял».
После этого крымчаки не раз повторяли набеги на Киевщину. Сотни домов и строений превращали они в пепелища, тысячи людей убивали или делали своими невольниками.
Макарий прервал литургию и приказал богомольцам:
— Дети, удалитесь все! Мой же долг остаться здесь!..
Люди в панике стали разбегаться. Когда митрополит оказался один, он продолжил прерванную литургию. Вскоре в храм ворвались крымчаки. Неизвестно, какой разговор произошел между завоевателями и священнослужителем. Да и состоялся ли разговор?..
Наконец-то опьяненные победой враги покинули Стригалово, и оставшиеся в живых селяне бросились в храм. Митрополит лежал рядом со святым престолом в луже крови. Голова его была отсечена, а на теле виднелось множество ран.
Останки Макария перевезли в Киев и похоронили в соборе Святой Софии. Как отмечалось в церковной литературе, «…с тех пор в нем часто слышали таинственное пение незримого хора, а перед гробницей Макария Киевского находили горящие свечи, зажженные неведомой рукой».
Долгое время у киевлян существовала традиция: каждый год 1 мая, в день гибели Макария, закрепляли зажженную свечу на дощечке, а затем пускали дощечку по Днепру. Подобный обряд жители Киева совершали еще в языческие времена. Может, так христиане хотели напомнить о любви погибшего митрополита к великой реке? Когда в XVII столетии Макарий был причислен к лику святых, традиция пускать по Днепру дощечки с горящими свечами то ли уже забылась, то ли совершать ее запретила Церковь.
В согласии и спорe с великой рекой
В 912 или 913 году, после смерти князя Олега, прозванного в народе Вещим, киевский престол занял князь Игорь.
По-разному характеризовали его летописцы. Одни отзывались о нем как о мужественном, храбром воине и дальновидном политике, другие считали его жадным, своенравным человеком, лишенным таланта полководца и правителя, завидующим славе Олега. А может, в нем уживались все эти качества?
Однако мало кто оспаривал, что он был продолжателем политики своего предшественника: укреплял государство, распространял власть Киева на восточно-славянские племена.
В 913 и 943 годах Игорь совершил военные походы в Закавказье. Он подавлял восстания древлян и, как считают некоторые историки, первым из великих киевских князей столкнулся с печенегами и на поле брани, и на ниве дипломатических переговоров.
Пять лет длилось перемирие. Но в 920 году снова разгорелась вражда между Киевской Русью и печенегами.
И все же главной своей военной и политической целью Игорь считал богатую и могущественную Византию. Он совершил два похода на Царьград. Киевский князь сделал это, поскольку Византия перестала выплачивать дань, наложенную на нее Олегом.
В 941 году ладьи войска Игорева спустились по Днепру в Черное море. Но в морском сражении византийцы применили так называемый «греческий огонь»: «пустили трубами огнь на ладьи русские». Большинство княжеских кораблей сгорело, погибло немало русских воинов, а сотни из тех, кто оказался в плену, были казнены в Константинополе.
Спустя годы византийский император Иоанн Цимисхий запугивал сына князя Игоря Святослава, напоминая о том морском сражении: «Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Босфору прибыл едва ли с десятком судов, став вестником своей беды».
После поражения в Черном море Игорь в печали и с позором вернулся в Киев. Но поражение не сломило его. Через три года он предпринял второй поход на Царьград. До Константинополя его войско не дошло, однако ему удалось подписать с Византией выгодный для Киева экономический договор.
Согласно преданию, князь Игорь особо почитал Днепр, приносил ему дары и даже называл его своим братом. Но при этом, с присущей властелину гордыней, считал: «От самого истока до моря ся река моя».
Незадолго до своей гибели киевский князь с каким-то волхвом отправился ночью на Днепр. Чародей обещал Игорю предсказать будущее, вглядываясь в час полнолуния в темные воды.
Они добрались до середины Днепра. Волхв подал знак, и князь швырнул за борт пригоршню серебряных монет. А потом некоторое время чародей и киевский правитель сидели молча и неподвижно.
Дождались наконец, когда из-за туч появилась луна и потянулась по реке искристая дорожка. Стал кудесник, глядя на нее, что-то нашептывать, опускать руки в воду, а потом протягивать их к ночному светилу.
Долго ждал князь предсказания, а волхв будто позабыл о знатной особе и продолжал свой таинственный обряд.
Наконец это надоело Игорю:
— Хватит бормотать и руками размахивать! Говори, старик, что узнал-выведал у моей реки! Не льсти, не криви, отвечай: какая судьба мне уготована и какие победы ждут впереди?
Смутился чародей, опустил голову и глухо ответил князю:
— Больше не будет у тебя побед. Бесславно вскоре закончится твой путь…
Сжал князь от злости кулаки, но сдержался.
— Продолжай! Чего умолк!
— Возгордился ты, князь, так, что великую реку считаешь своим данником. Да, непокорен и мудр старый Днепр и терпит людские слова и деяния лишь до поры до времени. А настает час, ведомый только ему, и он за все отплачивает обидчикам, гордецам, неразумным бахвалам.
Тут уж рассвирепел князь. Никто ему не отвечал так дерзко. Схватил он за горло чародея.
— Меня, великого князя и воина, победителя племен, ты осмелился назвать гордецом и неразумным бахвалом?! Кланялся ты, смерд поганый, моему Днепру, так теперь навек останешься с ним! И сила твоя чародейская не поможет!
Захрипел предсказатель:
— Поздно расправу надо мной чинить. Гляди, князь, вон уж вечный киевский ворон вылетел из своего потаенного гнезда…
Обернулся Игорь — и в самом деле: от береговой кручи к середине реки неспешно летела черная птица. Она отчетливо виднелась на едва тронутом восходом поднебесье.
Слышал князь от стариков древнее поверье: если коснется крылом киевский вечный ворон Днепра — быть большой беде.
Куда на этот раз летит черный вестник? Кому предрекает горе? Коснется ли днепровской водицы?..
Хоть и тревожно стало на душе, но хватку свою Игорь не ослабил. А птица тем временем спустилась пониже и стала беззвучно кружить над водой. Замерло все вокруг, будто и сонные берега, и река, и небо затаились в ожидании: какой же знак подаст черный вестник?
Но ворон не коснулся крылом Днепра. Покружил-покружил да и улетел восвояси к киевским кручам, к своему заветному дубу.