Отодрали крышку, и — о ужас! — опустела темница!
— Куда подевался чародей-гадюка?!..
— Где спрятался иноземец — дьявольский прислужник?!
Побросали разъяренные горожане хворостины и палки, схватили повесомее оружие: осиновые колья, дубины и топоры.
Облазили жаждущие скорой расправы все киевские закоулки и укромные места. Нет нигде окаянного чужеземца! То ли сквозь землю провалился, то ли черти унесли за Лысую гору…
Долго в тот день не могла стихнуть ярость киевлян. Сожгли они бочку, из которой Фазилий исчез, — не полегчало на душе. Разгромили, разнесли по бревнышкам дом, где жил чародей, — и это не помогло.
Тут свой городской колдунок под горячую руку подвернулся. Схватили бородатого недомерка, хотели тут же на колья поднять и в Днепр сбросить.
Принялся колдунок так верещать и вопить, что удивился народ: и откуда столько силы в старичке взялось?..
— Братцы!.. Родимцы православные!.. Не берите грех на душу!.. Или я не осеняю себя крестным знамением?.. Или мало с вами выпил медовухи?.. И колдовскими делами я редко занимаюсь!..
— И то правда… — рассудили чуть поостывшие от ярости киевляне. — Совсем растерял чародейские силы, муравей старый! Оттого не колдуном, а колдунком и стали его величать. В последнее время за что ни возьмется он, все шиворот-навыворот получается у него. Наведет на кого-нибудь колдунок порчу, а человек тот вдруг расцветает от счастья, здоровья и неизвестно откуда свалившегося богатства. А как возьмется колдунок лечить кого-то — через пару дней захворавший отдает Богу душу…
Конечно, старичка частенько били за утрату профессиональных навыков, но мастерство от этого не возвращалось.
Обрадовался колдунок, что расправа миновала, и пообещал указать место, где скрывается проклятый чародей.
Принесли старичку четыре миски с водой. В одной — дождевая, в другой — из лужи, в третьей — колодезная, в четвертой — днепровская. Стал колдунок нашептывать над мисками и всматриваться в воду.
Наконец объявил:
— Ищите злодея на Лысой горе. Сидит он там на вершине, вишни жрет и вниз плюет…
Умудренные опытом киевляне сразу все поняли. Сказал колдунок "на Лысой горе", значит — ищи не на вершине, а в низине и в другой стороне. Так и поступили.
Добрались жаждущие справедливого возмездия до Китаевой пустыни, а в дебри ее не вошли. Как-то боязно стало. Уж очень мрачно выглядела чаща. Долетали из нее неясные звуки — то ли невиданные чудо-звери добычу искали, то ли сам дьявол песни пел да с кикиморами, лешими и водяными беседовал.
А тут еще колдунок под ногами вертится, большого знатока из себя строит:
— Слыхал я от своего прадеда-язычника — да простятся ему все грехи! — будто водятся в этой непролазной чаще неведомые добрым христианам звери. Сила в них такая, что самого здоровенного медведя могут разорвать, как волк — зайчонка. Баял нам чародей заморский про их косточки и не упомянул, басурманин, о живых чудовищах. И не завалить их ни копьем, ни мечом, ни топором!..
Потоптались в растерянности удалые киевляне, поглядели с сомнением на свои рогатины, колья и дубины.
— Может, прав колдунок?..
— Стоит ли соваться с таким оружием в неизвестное?..
— Сюда целую рать княжескую посылать надо…
Дали слегка по шее колдунку, чтобы не верещал много, потрепали маленько его за бороду и вернулись в город.
— Нехай чародей — собака заморенная — сам на клыки и когти зверей напорется!..
Словно волна за волной, накатывали на Киев новые беды: пожары, голод, мор, засухи, вражеские набеги. Казалось бы, от всего этого недосуг горожанам вспоминать укрывшегося в Китаевой пустыни чародея.
Но тот сам давал о себе знать. Нередко смельчаки, отправлявшиеся в дремучую пустынь за ягодами, целебными травами или поохотиться, видели Фазилия. Близко подходить к нему никто не решался. Но люди могли отчетливо разглядеть его бесноватые глаза и услышать неразборчивое бормотание. Тут уж даже самым лихим удальцам становилось не до охоты и не до ягод с травами. Живыми бы выбраться из чащи!
Как только очередная весть о встрече с Фазилием облетала Киев, так сразу колдунок лез ко всем со своими пояснениями. Давно уже его сверстники покинули мир земной, а об этом недомерке смерть то ли позабыла, то ли не хотела связываться.
— Оживляет проклятый Фазилий древних чудовищ, — нашептывал колдунок. — Соберет, нечестивец заморский, кости, обольет их отваром, поплюет своей ядовитой слюной, произнесет черное заклинание, а потом свистеть начинает… И оживает древнее чудовище и на свист направляется. А Фазилий указывает ему, какого человека растерзать…
Хоть и не нравились киевлянам запугивания колдунка, и знали, что у него все шиворот-навыворот получается, но иногда к нему прислушивались.
Возможно, с тех времен и появилась в Киеве примета: беда на свист идет, свистом и кормится. Так поговаривали вплоть до XX века. Может, поэтому и легендарного Соловья-разбойника народная молва наделила способностью разрушать и убивать свистом?..
Исследователи предполагают, что слово "китай" в древности означало "военное укрепление". В Китаевой пустыни археологи обнаружили остатки городища примерно IX–X веков.
В XIV столетии в этой местности возник пещерный монастырь. А в 1763–1768 годах здесь была возведена Троицкая церковь. С того времени вроде бы никто уже не вспоминал о давнем чародее Фазилии и не встречал "чудо-зверя обликом жуткого".
Сегодня там, где находились непроходимые леса и легендарная Китаева пустынь, расположены кварталы Киева. И лишь неутомимые знатоки древних тайн могут поведать о неизвестных чудовищах из далекого прошлого.
Некоторые исследователи загадочных явлений полагают, что легендарные чудовища, упомянутые в предании, — это саблезубые тигры или пещерные львы. В подтверждение своих слов они ссылаются на изображение саблезубого тигра, якобы обнаруженного в Китаевских пещерах во время археологических раскопок в 1910–1912 годах.
Могли дожить хищники палеолита до Средневековья? Специалисты в подобном сомневаются. Зато современные колдунки, знающие ответы на все вопросы, уверяют, что в киевских подземельях и не таких древних существ можно увидеть!.. И даже в наше время.
Через тысячи бед
И суждено Киеву пройти еще тысячи бед. Но он выстоит.
Дa окрепнут от тек страшных испытаний его жители. Дa станут прекрасней киевские сады, улицы, площади и дома… И вечно пусть гладит киевские берега Днenp.
В старину киевляне говорили: "Первая беда явилась в город, как только услышала слово "Киев". И с тех пор она лишь ненадолго покидает его, но всегда находится где-то совсем рядом". Кому-то эти слова покажутся всего лишь витиеватым отрывком из предания. Но кто сможет их оспорить?
Действительно, со дня основания редкий год Киев был спокоен и безмятежен. Первые упоминания о нем в летописях неразрывно связаны с трагедиями. Пожары, войны, эпидемии, засухи, массовый голод, разорения, наводнения и другие природные бедствия — через эти испытания не раз проходил древний город на Днепре. По самым приблизительным подсчетам, подобные катастрофы погубили с VII века до наших дней более десяти миллионов его жителей.
Николай Закревский в книге "Описание Киева" отмечает: "В княжение Всеволода I Киевская область и сама столица претерпели многие бедствия.
От безпрестанных неслыханных пожаров все растения и нивы изсохли, в болотистых местах леса воспламенялись сами собою, работы сельских жителей остановились, голод, болезни, мор свирепствовали во многих областях. В 1092 г. от 14 ноября до 1 февраля (1093 г.) умерло в Киеве 7000 человек (около ста в день; количество умерших определено по числу проданных гробов). К этому присоединилось землетрясение".
Множество киевлян погибало в те времена и от вражеских набегов: "…Половецкий князь Боняк, осадив 20 июня столицу, привел жителей ее в трепет, сжег Красный двор Всеволода на Выдобичах, сады и несколько домов на Оболони. <…>
Ночью, выломав двери у обители Печерской, он истреблял все огнем и мечом, восклицая: "Где есть Бог их? Да поможет им!""
Но едва утихли войны с половцами, как начались новые раздоры и брани между князьями.
Следующее XII столетие не уберегло Киев от новых бедствий.
Как отмечал Николай Закревский: "Бездождие и великие засухи часто истребляли посевы. В 1124 году сильный пожар, продолжавшийся с 23 июня два дня, обратил в пепел большую часть столицы, особенно нагорную ее сторону, монастыри, около 600 церквей и всю Жидовскую улицу; были также два землетрясения и солнечное затмение; явления эти приводили суеверных жителей в ужас.
Между тем продолжался безпрерывный ряд кровавых драк между удельными князьями и ряд бедствий столицы; несчастная мать градов Русских безпрестанно переходила из рук в руки, беднела и унижалась.
В 1139 году Всеволод II Ольгович опустошил Копырев Конец; в 1145 году великий пожар истребил половину Киево-Подола…"
В 1204 году новая кровавая беда постигла Киев. Город снова был захвачен половцами и их союзниками. Завоеватели "…умерщвляли старцев и недужных, молодых и здоровых оковывали цепями и толпами гнали в плен. Знатные люди, юные жены, священники, монахини, словом, все были жертвою их неистовства. <…>
Город пылал; во всех местах раздавались стоны раненых и умирающих. Днепровская столица никогда еще не испытывала столь ужасной участи… Все добрые соотечественники, самые отдаленные, говорит летописец, оплакивали несчастье Киева…"
Но шло время, и его жители, сумевшие вовремя скрыться в лесах, возвращались на родные пепелища и постепенно восстанавливали город.