Николай Закревский сам был свидетелем мародерства: "Двор наш, находившийся тогда на улице, называемой Черная грязь, <…> был наполнен множеством солдат и чернью в лохмотьях. Эти вандалы казались весьма озабоченными <…>, они отбивали замки у наших чуланов, выносили в банках варенье и тут же ели, вынимая руками, а посуду в драке разбивали; то же было с напитками; словом, в несколько минут кладовые и погреб совершенно опустели. Потом принялись за вещи".
Киевский пожар 1811 года продолжался почти трое суток. Дым разносился от города на десятки верст. Те, кто не погибли в огне, умирали от удушья. Домашние животные, если находили в себе силы, убегали из Киева в леса. Днепровская береговая кромка в пределах города несколько дней была черной от осевшей на воду сажи.
Среди разрушений, нанесенных пожаром, значились известные Греческий, Братский, Флоровский монастыри, духовная академия, Лаврское подворье, более двух десятков церковных зданий.
По воспоминаниям Николая Закревского после трагедии 1811: "Подол представлял обширное и печальное пожарище, покрытое пеплом и грудами кирпичей; изредка торчали каменные стены и печные трубы, не успевшие обрушиться. <…>
Старый Киев, окруженный древними валами, кроме святых обителей и двух-трех церквей, заключал в себе нестройное сборище хижин и лачуг; самый Печерск был похож на уездный город…"
"От огня земного — убегай, а от огня небесного — защищайся молитвой", — говаривали в старину.
А еще утверждала молва, что Киев притягателен для молний как ни один другой город. В древности киевляне знали о так называемых "местах Перуна", расположенных на возвышенностях. Именно в эти зоны чаще всего били молнии.
До X века язычники поляне устанавливали там изваяния божества грозы. Сгорали вокруг истуканов травы, деревья, кусты, гибли животные и люди, но сами идолы оставались невредимыми. Пораженных молнией соплеменников, живых или мертвых, поляне сжигали на костре, а пепел развеивали вокруг изваяний Перуна.
Но и в древние времена, и даже в XX веке считалось, что "огонь с небес" не только приносит беды. Есть немало сообщений о том, как после удара молнии люди исцелялись от разных заболеваний и приобретали необычные свойства.
Подобное случилось в Киеве в начале XIX века.
Неизвестно, откуда явился в город идиот-оборванец. Не мог он вымолвить ни слова, только мычал и делал знаки, чтобы ему подали на пропитание. Сердобольным киевлянам пришелец приглянулся веселым нравом.
Умел он всему радоваться. Подадут корку хлеба — идиот заливался смехом и в пляс пускался. Пролетит над головой птица или дождь хлынет — еще больше радости. Горожане прозвали этого безобидного малого Охрим-Латка. Насчет второй части прозвища понятно — вся одежда у оборванца была в заплатках. Но почему Охрим, так и осталось тайной.
Подметили киевляне, что в грозовые дни веселого идиота так и тянет на днепровские кручи. Сострадательные люди гоняли его оттуда: ведь именно в те места чаще всего били молнии. Но увещевания не помогали.
Уведут Охрима-Латку с опасной вершины, а через какое-то время он снова появляется там. Ни ливень, ни ветры, ни раскаты грома его не смущали. Идиот весело приплясывал под проливным дождем и радостно мычал, глядя в небо.
— Не кончится добром этот гопак в грозу на днепровских кручах, — сокрушались опытные люди, но поделать ничего не могли.
И однажды недобрые предчувствия сбылись. Немало киевлян видело, как во время пляски под проливным дождем веселого идиота поразила молния. От удара он тут же свалился.
Никто не кинулся в ливень карабкаться на кручу. Дело ясное — погиб бедолага христорадник, а похоронить его можно, лишь когда угомонится ненастье.
Утро следующего дня выдалось солнечное. Отправились несколько благочестивых горожан на кручу, где погиб Охрим-Латка, чтобы забрать тело. Пришли на место, огляделись, а покойника нет нигде.
Не могло же его ветром унести или дождем смыть? Стали шарить в травах и кустарниках. Никаких следов.
Обнаружилась на днепровской круче лишь странная ямка. Может, она образовалась от удара молнии? Глянули в нее, а там на дне — золотая монета, увесистая, давняя, чужеземная.
— Видать, чистая душа была у Охрима-Латки, раз от него не пепел, а золото осталось, — предположил кто-то.
— Будет чем достойно помянуть раба Божьего…
Возражений не последовало, и народ тут же отправился на Подол в шинок.
А через пару дней киевляне были изумлены, увидев Охрима-Латку живым и невредимым.
Но в каком виде!..
Из цирюльни вышел напомаженный, расфуфыренный франт. Несмотря на дорогое барское одеяние, цилиндр и преображенное лицо, его узнали сразу:
— Охрим-Латка!..
— Да он ли это?!
— Гляньте, люди добрые, в какую важную птицу превратился оборванец!..
— Вот так чудо!..
В ответ бывший Охрим-Латка поднес к глазам лорнет, удивленно взглянул на обступивших его людей и пробормотал что-то по-иностранному.
Народ еще больше обомлел и поразевал рты.
Вчерашний идиот оборванец пожал плечами, опустил лорнет и зашагал в сторону Почтовой конторы, где уселся в готовый к отправлению дилижанс.
На том и закончилось пребывание в Киеве пораженного молнией Охрима-Латки, неизвестно под каким именем крещеного. Да и крещеного ли вообще?..
Зато в городе еще долго обсуждался этот необыкновенный случай. Кое-кто из старожилов вспоминал, что подобное уже происходило в городе в давние времена.
Удар молнии, по их словам, для кого-то погибель или увечье, а для иных — второе рождение, благо и преображение. Случалось, люди, не знавшие ни одного иностранного слова, заговаривали на чужом языке, будто на своем родном. Немые от рождения обретали речь, слепые становились зрячими, горбатые и кривые распрямлялись и на годков десяток молодели.
Ну а что касается внезапного богатства Охрима-Латки — и тут старожилы нашли объяснение. Оказывается, молния частенько бьет в место, где находятся богатые золотом и серебром клады. Недаром в старину киевляне говаривали: "И огненные небесные змеи падки до золота и серебра".
Видимо, здорово повезло идиоту-оборванцу: мало того, что молния шарахнула в башку в нужное место, да еще клад ему раскрыла.
В какие земли отправился человек, прозванный в Киеве Охримом-Латкой, какова его дальнейшая судьба — это уже мало интересовало обывателей. Одни из них кинулись перекапывать места, излюбленные молниями. Другие стали выжидать: когда же разразиться гроза, чтобы взобраться на гору и подставить голову под небесный огонь.
А третьи, самые недоверчивые и рассудительные, отправились в ближайший околоток с сообщением. Мало ли кто шастает, расфуфыренный, по городу, вертит лорнетом и по-иностранному лопочет? От таких жди любой пакости.
Наверное, невозможно подсчитать, сколько человек погубили и сколько произвели разрушений молнии за всю историю Киева. Сотни печальных примеров отражены в летописях, но тысячи не упомянуты на бумаге. В мае 1839 года над городом разразилась гроза — погибло 4 человека.
По свидетельству современников, в июле 1848 года "…лили сильные дожди, сопровождавшиеся необыкновенно порывистым ветром; со многих домов снесены были крыши, множество деревьев вырвано было с корнями, повалены заборы, и, наконец, Крещатицкая улица наполнилась водой… между домами прервалось всякое сообщение; вода стояла в полроста человеческого".
Когда начался этот ливень, на глазах у горожан молнией убило двух монахов. Через пару дней после грозы обнаружили еще несколько трупов со следами ударов "небесного огня".
14 февраля 1853 года в Киеве снова разгулялась стихия, погубившая десятки людей. Как отмечали современники, буря "…сорвала с крючьев несколько ворот, повалила инде заборы и разбила ставнями множество стекол в окнах, а на церкви Святого Архангела Михаила, что на Кожемяках, сорвала ветром крест".
Спустя три недели снова над городом разразилась гроза, от которой погибло 5 или 6 человек.
Увы, этот печальный список трагедий не обрывается и в наше время. Будет ли, наконец, найдена достойная защита от молнии? Возможно, нынешнее поколение киевлян ответит на этот вопрос.
Массовые эпидемии и голод, вражеские набеги, пагубные наводнения и другие природные катастрофы — подобным бедам были подвержены почти все города с многовековой историей. Но в Киеве происходили и трагедии, если так можно сказать, самобытные, ставшие известными во всем мире.
Об одной из них поведал в своей книге в начале 70-х годов прошлого века коренной киевлянин, писатель Виктор Некрасов: "Бабий Яр… Черные дни Киева. <…>
Тридцать лет назад, в первую же неделю немецкой оккупации, на стенах киевских домов появились объявления: "Все жиды города Киева должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковской и Дохтуровской (возле кладбищ) с документами, деньгами, ценными вещами, теплой одеждой и прочим…".
Трагедия Бабьего Яра известна. Хочу только подчеркнуть: это было первое столь массовое и в столь сжатый срок сознательное уничтожение людьми себе подобных. Сто тысяч за три дня! Разве что Варфоломеевская ночь может сравниться — там было убито до тридцати тысяч гугенотов. Хиросима и Нагасаки уже потом.
Бабий Яр — это старики, женщины, дети. Это беспомощные. Люди покрепче, помоложе, и не только евреи, нашли здесь свой удел уже позже — немцам понравился этот Яр.
Потом немцы ушли. Пытались скрыть следы своих преступлений. Но разве скроешь… Заставляли военнопленных сжигать трупы. Складывать в штабеля и сжигать. Но всего не сожжешь.
Потом овраг замыли…"
Виктор Некрасов вспоминал и другую катастрофу на месте печально известной киевской трагедии. Она произошла в 1961 году: "Прорвало дамбу, сдерживавшую намытую часть Бабьего Яра. Миллионы тонн так называемой пульпы устремились на Куреневку. Десятиметровый вал жидкого песка и глины затопил трамвайный парк, снес на своем пути прилепившиеся к откосам оврага домишки, усадьбы. Было много жертв".