Хлебнул Федько для храбрости горилки из фляги, перекрестился и, несмотря на кромешную темень, уверенно ринулся в зловещую воду.
А приятели его расположились в полсотни шагов от озера. Хоть и отличались студиозусы бравадой, а приближаться побоялись. Улеглись они в густые травы, пустили по кругу фляжку с горилкой и стали выжидать: что произойдет с их товарищем.
Разглядеть его в густой ночи приятели не могли, зато хорошо слышали отборную ругань. Молодые люди стали даже нахваливать своего бывшего соученика:
— Ох, и знатно Федько лается!..
— Шоб тебя удача по кучерям гладила за эти ядреные слова!..
— Никогда таких добрых речей не слыхал!
— И как эта водяная мацапура — урод хвостатый терпит?!
— А жаль, хлопцы, что не будет у нас в академии такого сладкоголосого буяна, как Федько…
Так, в расхваливании приятеля и смакования горилки пролетало ночное время. В небе над Днепром появилась тонкая бирюзовая полоска. Студиозусов сморило. Кто-то из них уткнулся головой в траву, а кто-то еще боролся со сном.
Вдруг бодрствующие встрепенулись, а спавшие одновременно подняли головы. Всех насторожила внезапно наступившая предрассветная тишина.
— Что случилось?
— Шо трапылось? — прозвучал на разные голоса один и тот же вопрос.
— Федько замолк…
— Не к добру…
— Может, он выбрался на берег и завалился спать?
Наконец вышли студиозусы из оцепенения и стали строить догадки.
— Есди так, то он проиграл.
— Гайда, братцы, поглядим, чем там Федько занимается!
— Может, наш джигун испугался чудища и драпанул?..
Студиозусы рассмеялись и резво поднялись с мест. Но смех тут же смолк. От озера донесся непонятный гул, затем короткий крик, и наконец раздался грохот, будто взорвали дюжину бочонков с порохом.
От неожиданности веселая компания рухнула в траву. Когда снова наступила тишина, студиозусы подняли головы. И увидели они в предрассветье, как над проклятым озером поднимаются клубы дыма.
Лишь когда рассвет заиграл на куполах киевских церквей, молодые люди осмелели и отправились выяснять, что же случилось с их товарищем.
Вышли они к месту, где еще ночью бранился Федько, и остолбенели. Исчезло озеро. В илистой грязи, оставшейся от водоема, судорожно бились рыбешки да ползали раки. Низко над землей, тревожно перекликаясь, суетились птицы. Однако никаких следов своего товарища компания не обнаружила.
— Пропал наш Федько… — прошептал один из студиозусов.
— Утянула его нечистая сила, — отозвался другой. — Жаль хлопца…
— Сгинул вместе с чертовым озером! — заявил третий.
— Ему уже ничем не поможешь, а вот нам надо поскорее убираться отсюда, — решили студиозусы.
Спорить никто не стал, и вся компания бросилась прочь от проклятого места.
Перевели дух студиозусы, лишь когда ввалились в шинок. Несмотря на ранний час, заказали в долг штоф горилки, затем еще один, и еще.
Как выбрались из питейного заведения, никто из них не помнил. А на следующее утро студиозусы дали друг другу слово: никому о своем ночном приключении не рассказывать. Начальство за подобное по головке не погладит.
Может быть, они и сдержали клятву, да „молва — что днепровская волна: все вынесет на берега“. Заговорили киевляне о внезапном исчезновении и проклятого озера, и чудовища, обитавшего в нем, и о пропавшем Федьке…
В современных краеведческих справочниках о Киеве сообщается, что в 1856 году на Трухановом острове была построена паровая мельница, а спустя некоторое время здесь появились здания Днепровского пароходства с мастерскими, яхт-клуб, парк „Эрмитаж“ и ресторан „Босфор“. Частым посетителем этого ресторана был киевский репортер, будущий известный писатель Александр Иванович Куприн.
В тридцатых годах XX века Труханов остров превратили в парк и городской пляж. Мало кто из современных киевлян слышал об исчезнувшем в конце XVIII века проклятом озере и о его страшном обитателе.
И все же и в наше время иногда появляются в день Симона Зилота на Трухановом острове загадочные люди. Они оставляют засушенную рыбку на том месте, где давным-давно якобы находилась „бездонная погибель“. Кто эти люди и что за странный обряд они совершают?
Любопытствующим они охотно объясняют:
— Пусть другие спорят, существовал или нет легендарный гигантский сом. А мы оставляем подношение на всякий случай: чтобы рыбалка на Днепре всегда была удачной, и никакие беды не подстерегали нас на речных просторах…
Известный в XIX столетии историк, писатель и этнограф Николай Иванович Костомаров вспоминал, как однажды ему вместе с Тарасом Григорьевичем Шевченко пришлось переходить в районе Киева через великую реку: „Пустились мы напрямик по льду через Днепр, а перед тем стояла продолжительная оттепель, и лед местами стал покрываться водою. Было темно, и мы, сбившись с дороги, попали было в полынью, но, к счастию, там была отмель, и мы ограничились тем, что страшно обмокли и прибыли домой, чуть двигаясь от холода. Только молодость и привычка к воздушным переменам, чем отличались мы оба, спасли нас от горячки“.
Переходили Днепр по тающему льду Шевченко и Костомаров в силу необходимости. Им надо было поскорее вернуться из городка Бровары. А вот другие совершали подобные переходы совсем по иным причинам. С давних времен у киевлян существовала своеобразная забава: преодолевать великую реку в пору ледохода. Особенно грешили этим молодежь и детвора.
В солнечные весенние дни, когда вскрывалась река, жители Киева толпами собирались на берегу. Яркие цветовые перемены, веселый плеск освободившейся от зимнего гнета воды радовали и завораживали собравшихся. Ну как тут на глазах у сотен радостных и восторженных людей не показать свою удаль и молодечество? И десятки отчаянных голов на спор или просто для показухи кидались на днепровский лед, чтобы добраться до другого берега, а затем вернуться обратно.
Гимназисты и фабричные, студенты и подмастерья, не думая о последствиях, отправлялись в рискованное путешествие. Даже если оно завершалось успешно, удальцов все равно, как правило, ожидало наказание со стороны родителей, начальства, городских властей. Но подбадривание, смех, шутки, восторженные взгляды зрителей все равно побеждали страх и опасения.
Примерно в середине XIX века у золотой киевской молодежи, особенно среди офицеров, считалось особым шиком и верхом удальства распить на плывущей льдине бутылочку-другую шампанского, мозельвейна или марсалы. Совершалось это и в одиночку, и целыми компаниями. „Ледовые гуляки“ — так их называли киевляне, — опустошив бутылку вина, демонстративно швыряли ее в Днепр, вызывая гул одобрения и рукоплескания зрителей на берегу.
Нередко забавы на весеннем льду оборачивались бедой. Городские ведьмы и колдуны поговаривали, что каждую весну Днепр собирает с киевлян дань — тринадцать утопленников.
Порой люди проваливались в воду, уходили под лед и гибли совсем близко от берега, на глазах родных и друзей. На помощь попавшим в беду кидались с баграми и веревками, но извлечь из-подо льда бедолаг не всегда удавалось.
А старики и старухи — свидетели трагедии, вздыхая, по многу раз повторяли одну и ту же скорбную фразу: „Днепр продолжает собирать свою дань…“
Трудно представить столицу Украины без каштанов, тополей и сирени. Влюбленный в этот город своего детства и юности писатель Константин Паустовский в книге „Повесть о жизни“ вспоминал: „Весна в Киеве начиналась с разлива Днепра. Стоило только выйти из города на Владимирскую горку, и тотчас перед глазами распахивалось голубоватое море.
Но, кроме разлива Днепра, в Киеве начинался другой разлив — солнечного сияния, свежести, теплого и душистого ветра.
На Бибиковском бульваре распускались клейкие пирамидальные тополя. Они наполняли окрестные улицы запахом ладана. Каштаны выбрасывали первые листья — прозрачные, измятые, покрытые рыжеватым пухом.
Когда на каштанах расцветали желтые и розовые свечи, весна достигала разгара. Из вековых садов вливались в улицы волны прохлады, сыроватое дыхание молодой травы, шум недавно распустившихся листьев… <…>
Над открытыми настежь окнами кондитерской и кофеен натягивали полосатые тенты от солнца. Сирень, обрызганная водой, стояла на ресторанных столиках. Молодые киевлянки искали в гроздьях сирени цветы из пяти лепестков“.
Неизвестно, с каких времен сохранилось поверье, что пятилистник сирени приносит удачу. И сегодня, отыскав его, люди, кто в шутку, кто всерьез, радуются находке и загадывают желания.
И в XVIII, и в XIX столетиях киевляне пускали такие пятилистники по Днепру.
Считалось, чем дольше они будут плыть, тем больше счастливых дней принесут и тому, кто пустил на воду, и тому, кто нашел их на реке.
Издревле в Киеве существовали способы гадания по плодам каштанов. Но в чем они заключаются, даже знатоки старинных тайн не смогли объяснить автору этих строк. Рассказали лишь, что и этот способ как-то связан с Днепром.
В начале XX столетия журналист А. Сидоренко заявил: „Бьюсь об заклад, не найдется ни одной книги о Киеве, в которой бы не упоминался Днепр“. Кажется, спорить с ним никто не стал.
Во все времена литераторы — и коренные жители Киева, и приезжие — обращались к великой реке.
„Да, Днепр уже не тот: нет плотов, снуют „ракеты“, „кометы“. А были плоты. Еще совсем недавно были. С будками, баграми, развешенным бельем, с лающими собаками, дымящимися над огнем котелками. С них прыгали, под них ныряли. Сейчас их нет. Плотины, шлюзы…“ — так с грустью в середине прошлого века вспоминал Днепр времен своей молодости писатель Виктор Платонович Некрасов.
Что ж, у каждого поколения есть свои симпатии к великой реке, воспоминания о ней, любимы