Не успел переписать и пары страниц, как захотелось ему еще отведать вишневки.
И впрямь — славная наливка у этой Пятимары! Сроду такой не пробовал. „Вот чертова баба, и чего она добавляет туда? — подумал Лукьян и усмехнулся. — Надо сказать Яреме — пусть выведает и этот секрет старой ведьмы перед тем, как ее задушит…“
Внезапно студент почувствовал приятную усталость, перед глазами поплыли яркие пятна, а перо выпало из пальцев. Лукьян несколько раз зевнул, отодвинул в сторону бумаги и перья, попробовал взбодриться, но не смог: глаза помимо воли закрылись.
„Все равно Пятимаре уже не понадобятся копии“, — успокоил себя Лукьян. С этой мыслью он положил голову на стол…
Но спать в этом доме ему было не суждено. Дремоту прогнал тихий дребезжащий смех. Сердце студента встрепенулось и застучало все быстрей, быстрей, будто предупреждая об опасности.
Лукьян открыл глаза, но поднять голову почему-то не смог. В нескольких шагах от него стояла хозяйка дома. Смолк ее неприятный смех. Начертила она в воздухе указательным пальцем непонятный знак и прошептала:
— Слушай… Слушай, бакаляр…
Двумя пальцами другой руки Пятимара держала золотую цепочку со сверкающей монетой. Монета раскачивалась из стороны в сторону и завораживала, не давая отвести от нее взгляд.
В наступившей тишине зазвучал чей-то мужской голос.
— Кто здесь?.. Кто это говорит? — Лукьян, наконец, с трудом поднял голову и опасливо огляделся.
Никого!.. В горнице по-прежнему — только он да Пятимара.
— Ну, а завтра Ярема развяжет язык старой ведьме… И укажет она, где хранит серебро, и золото, и драгоценные камни… — продолжал свою речь невидимый человек.
Что-то знакомое почудилось Лукьяну в этих словах. Он вопросительно взглянул на хозяйку, а та снова затряслась от смеха.
— Ой, умора!.. Неужто бакаляр замурзанный не узнал свой голос и свои мысли?!
Вздрогнул студент: и в самом деле слышалось то, что он думал в этом проклятом доме. Будто поймала ведьма в плен его мысли, а теперь выпустила на волю да еще заставила их звучать… Лукьян поежился от страха: как может быть такое?
Пятимара укоризненно покачала головой:
— А я-то тебя приветила, с добрыми помыслами дверь отворила. А ты заявился с головой, когтями и крыльями черного коршуна. Да еще дулю сжимаешь под столом! Поглядим, бакаляр, как это все тебе поможет.
Хозяйка спрятала золотую цепочку с завораживающей монетой и опять указательным пальцем начертала в воздухе какой-то знак. И тут же незримая сила сорвала с места Лукьяна. Вначале она подбросила его к потолку, а потом закружила по горнице.
А Пятимара тем временем стала хлопать в ладоши и приговаривать:
— Лети-лети, бакаляр, черным коршуном, да не обломай крылья о стены! Крутись-вертись, каламар-кадук, да не сверни себе шею! Ну-ка, разожми дулю, а то пальцы на всю жизнь останутся скрюченными — и ни одна девка не захочет с тобой обниматься!
Пытался Лукьян за что-нибудь ухватиться и прекратить свой немыслимый полет, но это ему никак не удавалось. Руки и ноги не желали повиноваться.
Наконец не выдержал студент и заголосил:
— Ой, останови меня, хозяюшка! Прости бедолашного! Ничего не хотел тебе плохого! Лихие люди сбили с толку!
Усмехнулась Пятимара:
— А не ты ли с дружком своим Яремой собирался завладеть моим золотом, а меня, бедную, удавить?
Еще больше испугался Лукьян: все знает старая ведьма! И студент завопил еще громче:
— Каюсь, хозяюшка! Перестану водиться с лиходеями-душегубами!.. Всю жизнь буду замаливать свой грех!.. Только отпусти с миром!..
— Каяться и молиться тебе не придется, — все так же, с усмешкой, ответила Пятимара и приказала: — Хватит баска-литься и голосить! Молчи и слушай, бакаляр заполоханый!
В то же мгновение прервался полет Лукьяна, и он больно грохнулся на пол, у ног ведьмы.
— Уйти от меня с миром — не надейся. Слишком тяжкое ты задумал… А по твоей задумке будет и достойная расплата. Острог, плети, вечное нищенство, неизлечимые хвори — больно легкое наказание для тебя.
Пятимара сделала многозначительную паузу.
— Ну, говори, хозяюшка, только не губи! — взмолился Лукьян. — Как мне жить дальше? Все исполню!..
— Отныне будешь ты моим мстителем, — насладившись испугом и унижением гостя, наконец произнесла ведьма. — Хоть за сотни верст из Киева сбежишь, а все равно шепот мой услышишь. Зазвучит он для тебя за самыми дальними лесами, самыми высокими горами, самыми глубокими морями. Произнесу имя человека, а ты запишешь, и помрет он вскоре. А смерть его на тебе повиснет.
Лукьян перевел дыхание и даже вздохнул с облегчением:
— Только и всего?! Неужто смерть явится к человеку оттого, что я запишу его имя?..
— Смотря чем писать, — перебила Пятимара и указала на чернильницу. — Теперь в ней будет только кровь рудого черта. И как бы ты ни старался, неблагодарный бакаляр, не сможешь избавиться от этой крови.
Снова Лукьяна охватил страх. Доводилось ему слышать от стариков историю о рудом черте.
Когда-то орудовала в окрестностях Киева шайка во главе с атаманом то ли Мазуренко, то ли Мазурко. Но в воровском мире того предводителя разбойников величали „Хапкий Луп“, что означало „быстрая добыча“. Славился он не только успешными грабежами, но и везением в карточной игре.
Иногда выбирался из лесных дебрей Хапкий Луп повеселиться в киевские притоны и шинки, пошататься по базарам, погулять с покладистыми девками. Умел атаман определять наметанным глазом людей с деньгами и втягивать их в игру.
В те времена карты еще не были так популярны на Украине, как в XIX и XX веках. Глядели разбойники на своего азартного предводителя и удивлялись: зачем терять время на пустую забаву? Нашел денежного человека, заманил его в глухое местечко — и ножом по горлу. И не надо ночь напролет корпеть над картами да еще рисковать. Ведь Хапкий Луп всегда отдавал проигранное.
Но отговорить атамана было невозможно — так же, как и уклониться от его предложения сыграть. Известно: удача может любому вскружить голову и заманить в беду.
Однажды, изрядно выпив, стал Хапкий Луп хвастаться перед своими хлопцами:
— Если надо, я и черта за стол с картами усажу и обыграю!.. И не помогут куцему-рогатому все его бисовы ухищрения. Продует он мне и хвост, и копыта свои!..
— Ой, батько-атаман, не поминай на ночь куцего, — осторожно посоветовал кто-то из разбойников.
Но поздно…
Слова захмелевшего Хапкого Лупа, на его беду, попали в цель. Не зря на киевщине в старину говаривали: „Не думай, как черта позвать, думай, как от него отвязаться“.
Появилась нечисть так внезапно, что атаман и его хлопцы рты разинули, а ничего вымолвить не могли.
— Хотел со мной сыграть? Тогда нечего тратить время попусту! — нагло заявил черт и уселся за стол.
Поспешно перекрестились разбойники и молитвы стали нашептывать, а нечистая сила и глазом не моргнула — будто это его не касалось.
— Слышал я, что больно ты удачливый, атаман, когда играешь на всякие сверкающие цацки и прочую дребедень, — ухмыльнулся черт и ехидно поинтересовался: — А не побоишься со мной сыграть кое на что посерьезней?
Опомнился наконец Хапкий Луп и гордо заявил:
— Мне ли бояться! Хоть тысячу своих окаянных собратьев вызывай на подмогу — не дрогнет моя рука, и слово останется неизменным. Заявляю, и мои хлопцы тому порука: готов играть с тобой на все, что пожелаешь. Только на крест нательный, на коня и саблю мои не зарься.
— Больно они нужны мне! — черт засмеялся и презрительно сплюнул на пол.
И тут же его плевок превратился в золотую монету.
— Видал, верховода голов забубенных, что для меня значит золото? Я его вмиг сотворю — и на самого резвого коня, и на богатейшей отделки саблю. Ну, а от крестов я всегда подальше держусь… Даешь, атаман, слово при свидетелях, что не испугаешься играть со мной?
Тут уж Хапкий Луп разъярился. С досады сорвал с себя шапку и что есть мочи на пол швырнул:
— Принимаю любое условие, нечисть окаянная!..
— Играем два раза. Двойка — наше любимое число, — деловито заявил черт.
— Согласен, — кивнул Хапкий Луп.
— Может получиться так, что один раз ты проиграешь, другой раз — я, — продолжил черт. — И тогда каждому из нас придется нести свое тяжкое бремя.
Не на шутку всполошились разбойники, стали нашептывать атаману:
— Откажись, батько…
— Не погуби себя и нас…
— Задумал куцехвостый какую-то пакость, из которой не вывернуться…
— Отринь его лукавство…
Грохнул по столу кулаком Хапкий Луп и рявкнул в ответ шептунам:
— Молчать! Забыли, джигуны, олухи, что я всегда слово свое держу и отдаю карточные долги?!
Взглянул атаман прямо черту в глаза и приказал:
— Объявляй условие!
Тот, улыбаясь, оскалил клыки и заявил:
— Если я проиграю, то меняю свою масть — становлюсь рудым чертом.
— Как это понять? — поинтересовался Хапкий Луп.
— Делаюсь изгоем, чужим среди своих, вором и разбойником, — охотно пояснил черт и после паузы добавил: — Ну а твой удел, атаман, в случае проигрыша — идти в ярыги…
Всякое слыхали на своем веку разбойники. Но такого!..
Одни тут же выхватили ножи и кистени, другие бухнулись на колени и стали креститься, третьи принялись ругаться:
— Чтобы наш батько-атаман в сыщики подался?!
— Чтобы он, как паскудный ярыга, на братьев своих доносил и замыкал их в острогах?!
— Да по нашенским поняткам, мы такого перевертыша — ярыгу на ножах должны поднять, а потом — порвать на куски!..
Заскрипел зубами Хапкий Луп и едва слышно процедил:
— Поздно отказываться… Играем…
Поняли разбойники: их ропот добром не кончится. Смолкли, сникли удалые хлопцы. Лишь понурыми взглядами ловили каждое движение карт в руках игроков, да воровато косились на золотую монету, что по-прежнему на полу валялась.