Легион. Книги 1-9 — страница 5 из 231

На краю гибели

Глава перваяДолина реки По

Федор отодвинул рукой ветку и замер — на другом берегу, примерно в сотне метров от места, где пряталась его группа, поблескивая доспехами на солнце, продвигался отряд римской пехоты. К счастью, река была хоть и не широкой, но быстрой. А засели они на высоком берегу. Даже если римляне заметят разведчиков, скрытых буйно разросшимся вдоль берега кустарником и деревьями, у них будет время скрыться. Но Федор не торопился, а лежавший в двух метрах от него Летис и подавно. Он даже подмигнул новоиспеченному командиру спейры, который до сих пор сам ходил в разведку, что неплохо бы пустить кровь этим зазевавшимся легионерам. И Чайка его понимал. Настроение у карфагенян было самое боевое. Еще месяца не прошло с того дня, как они, спустившись в долину реки По и не успев толком передохнуть, повстречали близ одного из ее северных притоков армию римлян под командованием консула Публия Корнелия Сципиона.

Как вскоре сообщили дружественные кельты из обитавших в этих местах племен инсубров и бойев, то оказалась сильно потрепанная ими в недавней битве армия претора Луция Манлия. Эту армию недавно принял под свою руку появившийся здесь, словно из ниоткуда, консул Сципион. Узнав о его прибытии в долину реки По, Ганнибал удивился не менее, чем сам Сципион, не ожидавший, что карфагеняне уже находятся в северной Италии.

Проморгавший стремительный бросок армии Карфагена через Галлию и опоздавший с высадкой своей армии в устье Роны, римский консул жаждал отыграться за свои промахи. Оставив большую часть своих легионов у Массалии, Сципион поспешил навстречу Ганнибалу вдоль побережья, захватив с собой лишь несколько тысяч солдат, присоединенных к потрепанной армии претора, которому тоже пока было нечем похвастаться.

Федор, став непосредственным участником событий, с трудом вспоминал все, что раньше читал об этом. Если полагаться на историков, то некоторое время назад римские консулы, желая потеснить многочисленные поселения галлов на оккупированной земле своими гражданами, отдали приказ об основании двух латинских колоний в долине реки По. В каждую из них отправилось по несколько тысяч поселенцев, обязанных обосноваться в новых местах и доложить римлянам о своем прибытии. Там же находился и легион под командованием претора, предназначенный для охраны новых хозяев этих мест и проведения карательных акций среди галльского населения. Но не успели новоселы прибыть, как инсубры и бойи, воодушевленные скорым приходом Ганнибала, восстали. Они внезапно атаковали легион Манлия, сильно уменьшив количество римских солдат, а заодно и поселенцев. Разбитым римлянам пришлось отступить.

Появившись вскоре в долине реки По, римский консул решил взять власть в свои руки. Желая реванша, Публий Корнелий Сципион, не долго думая, атаковал Ганнибала у реки Тичин. Но лихой кавалерийский наскок — а бой велся преимущественно всадниками — не удался. Испанская конница Ганнибала оказалась гораздо лучше обучена и превосходила римлян количеством. А, кроме того, Ганнибал пустил в дело боевых слонов, просто-напросто растоптавших половину сил консула. В таких условиях нападение Сципиона являлось большой глупостью. Он, похоже, надеялся на внезапность и свою смелость, но в итоге просчитался. В общем, римская конница была разгромлена, а сам Сципион ранен и едва спасся.

Так закончилась первая стычка карфагенян с римской армией, после которой боевой дух солдат Ганнибала, и без того крепкий, взлетел до небес. Даже еще не полностью оправившись от перехода через Альпы, где пришлось оставить едва ли не половину армии, слонов и почти весь осадный обоз, войска снова рвались в бой.

У самого спуска в долину их встретили послы дружественных племен — бойи, инсубры и кеноманы — от которых Ганнибал узнал, что жадные альпийские горцы в последний момент предали его из-за происков римлян, взяв золото и у них, несмотря на то, что карфагеняне сполна заплатили за свободный проход через перевалы. Все горцы были уничтожены, но и финикийцам дорого обошлось это предательство. Теперь армия Ганибалла едва насчитывала тридцать тысяч человек, из которых двенадцать тысяч приходилось на долю кавалерии. И только пятнадцать слонов им удалось переправить через Альпы. Остальные животные замерзли или приняли иную смерть в дороге.

Однако, вождь Карфагена немедленно провел мобилизацию среди дружественных племен кельтов и быстро увеличил армию почти до тридцати пяти тысяч.

Выяснив, что инсубры теперь бьются на его стороне, Федор с осторожностью всматривался в свирепые лица кельтов из этого племени, вспоминая, как на римской службе участвовал в карательной экспедиции, посланной для уничтожения одного из племен инсубров. Находясь под присягой, Федор носил тогда форму легионера и принужден был убивать впервые увиденных кельтов. Морпех в свое время оторопел от их бесстрашия. Никто из окруженных инсубров не сдался в плен, все погибли с мечами в руках, защищая свою землю. И вот теперь им предстоит сражаться на одной стороне, и, признаться, Федор радовался этому. Кельты — хорошие воины, порой даже слишком. И где бы они ни обитали, в Испании или Италии, боевой дух присутствовал у всех кельтских племен. Видимо, поэтому Ганнибал предпочитал иметь их среди своих солдат. В отличие от римлян.

Допрос пленных после первого сражения привел Ганнибала в отличное настроение — римляне и не подозревали о планируемом вторжении, занимаясь подготовкой к собственному. Консул Публий Корнелий Сципион со своим братом Гнеем Корнелием Сципионом сами готовились вторгнуться в Испанию, но этот план сорвался, поскольку Ганнибал внезапно оказался у них за спиной. Карфагенский военный вождь объявил об этом всей армии. Он хотел, чтобы все знали — их длительный и тяжелый путь из Испании в северную Италию, занявший почти пять месяцев, был проделан не зря.

— Теперь, обосновавшись в этих землях, — говорил Ганнибал, стоя в лагере перед своими солдатами, — мы не отступим. Мы пришли сюда побеждать! Мы начнем свое победное шествие на юг и скоро будем у стен Рима!

— На Рим! — вопили пехотинцы, вскидывая в едином порыве мечи. Кричал и Федор, стоя перед строем героической седьмой спейры, где он занял место командира после смерти Магны.

Теперь он чаще виделся с Акрагаром на военных советах, хотя и недолюбливал его, в душе виня за глупую гибель сотен финикийцев под лавиной. Нередко виделся командир седьмой спейры и с самим Атарбалом, ценившим разведчиков Чайки больше других. И хотя Федор теперь мог не участвовать в разведывательных акциях, а посылать других бойцов, ведь дел у него прибавилось, но иногда он не мог устоять перед искушением. Любил он это занятие, будоражившее ему кровь. Да и пример Ганнибала, первым бросавшегося в атаку, постоянно маячил перед глазами.

Хотя Федора и изумляло, как такой стратег, как Ганнибал Барка, не отдает себе отчета в том, что его могут просто убить в одном из боев. И тогда вся испанская армия останется не просто без своего главнокомандующего — без своего знамени. Это консулы менялись каждый год, а Ганнибал оставался один у своей армии уже много лет, и замена ему отсутствовала. «Впрочем, Александр Македонский, — размышлял Федор, — тоже любил ходить в атаку и всегда возвращался живым, несмотря на то, что гарцевал перед стрелами и копьями персов. Может, они заговоренные оба?»

Вот и теперь командир африканских пехотинцев, оставшихся после перехода через Альпы числом чуть более семи тысяч, приказал Акрагару отправить на разведку именно людей Чайки. Поступила информация от пленных римских офицеров, что с побережья Адриатики в сторону лагеря Ганнибала движется со своей армией второй консул Тиберий Семпроний Лонг. Находясь на Сицилии во главе экспедиционного корпуса, Тиберий собирался вторгнуться в Африку и атаковать Карфаген. Однако, узнав о поражении Сципиона, резко изменил свои планы. Имея превосходство на море — в распоряжении консула находилось восемьдесят квинкерем — он перебросил в дельту реки По часть своей армии водным путем и теперь, двигаясь на соединение со Сципионом, искал встречи с Ганнибалом. А финикиец, скорее всего, и не собирался уклоняться.

Отдалившись от своего лагеря всего на один день пути, разведчики заметили гнездо противника. Семпроний со своей армией двигался быстро и уже почти дошел до места дислокации карфагенян.

— Похоже, это солдаты Семпрония, — проговорил Федор, разглядывая манипулу римлян, поднимавшуюся на холм с противоположного берега реки. Вслед за ней проскакали десять римских всадников во главе с декурионом. На холме виднелся только что отстроенный по всем правилам лагерь, в котором укрывались прибывшие накануне легионы.

Разведчики вели наблюдение долго, со вчерашнего вечера, и видели, как сквозь преторианские ворота в лагерь вошло не меньше тридцати тысяч человек. Об общей численности войск они могли только догадываться. Римские разъезды рыскали по всей округе, но на другой берег пока не посягали.

— Ладно, — решил Федор, — пора возвращаться. Видели мы достаточно. Что-то я продрог за ночь.

— Да, — кивнул Летис, — хорошо бы выпить чего-нибудь горячительного.

— Подъем, солдаты, — приказал Федор в полголоса десяти бойцам, которых взял с собой.

Умело используя складки местности, они практически превращались в невидимок, к тому же дополнительно закамуфлированных «маскхалатами» зелено-бурого цвета. Это нововведение появилось опять же благодаря Федору, опиравшемуся на богатый опыт российских морпехов и десантников, известный ему из прошлой жизни. К своему удовольствию, Чайка постоянно получал «зеленый свет» на внедрение свежих идей в армии Карфагена. Большинство военачальников здесь ценили инициативу и сами отличались высокой квалификацией, в отличие от римлян, где вся армия держалась на закаленных солдатах и центурионах. А консулы и военные трибуны, осуществлявшие верховное командование, кроме того, что менялись постоянно, часто еще и выбирались из сенаторских сынков или представителей тщедушной знати, не имевших понятия о том, как надо вести войну.

Нет, случались у Рима и талантливые полководцы, но с момента основания города основной тактикой его легионов был мощный удар в центре. Этим все разнообразие маневров и ограничивалось. И если римлянам удавалось выиграть сражение, то это происходило по большей части за счет стойкости вымуштрованных солдат, а не за счет таланта верховных командиров.

— Идем в лагерь, — сказал Федор и, пригнувшись, первым двинулся по оврагу, заросшему с двух сторон кустами и небольшими деревьями.

Справа от оврага раскинулось широкое поле, годившееся для построения армии перед битвой, а чуть выше по течению виднелась поросшая лесом лощина. Там можно было спрятать большой отряд. Вчера вечером разведчики обнаружили два широких брода. Один находился напротив лагеря, и римляне о нем знали, а второй располагался вдалеке, как раз у самой лощины. Солдаты Семпрония еще ни разу в этом месте не пересекали реку, и Федор надеялся, что в ближайшее время этого и не произойдет. Зачем искать второй брод, когда один уже есть, причем отличный.

Обо всем этом он рассказал Атарбалу, когда к ночи разведчики добрались до своего лагеря. На совете в шатре Атарбала кроме командира африканских пехотинцев — основной силы армии — присутствовал сам Ганнибал со свом братом Магоном, командовавшим конницей.

— Семпроний рядом — это хорошо, — спокойно заметил Ганнибал, выслушав Федора, словно заранее готовился к такому повороту событий. — На рассвете мы покинем лагерь. Я выстрою войска кельтов на равнине, и мы заставим его форсировать реку. Он не сможет усидеть в лагере, ведь он так долго искал этой встречи.

Ганнибал отпил вина из стоявшей рядом чаши и продолжил, не обращая внимания на присутствие Федора, которому вроде бы и не полагалось знать о планах генералитета. Но ему никто не приказывал покинуть шатер, и он остался.

— Ты, Магон, — обратился главнокомандующий к брату, — возьмешь испанскую конницу и две хилиархии африканцев. С ними ты укроешься в той лощине, о которой рассказывал Чайкаа. Думаю, там хватит места для такого отряда.

Ганнибал бросил короткий вопросительный взгляд на Федора. Тот быстро кивнул.

— Хватит.

— Когда римский консул начнет наступать, — закончил излагать свой план Ганнибал, — ему придется сначала перейти вброд реку. Мы позволим ему это сделать, но, когда он окажется на нашем берегу, мы не будем ждать, а контратакуем промокших солдат. Римляне втянутся в бой, а ты, Магон, перейдешь реку и ударишь им во фланг и тыл. В прошлом бою мы разбили конные отряды Сципиона, так что у Семпрония не может быть много всадников. Но даже если бы они и имелись, наша конница лучше. А сам Сципион хоть и рядом, но зализывает раны и вряд ли сможет помочь второму консулу в этой битве.

— Позволь заметить, Ганнибал… — вмешался в разговор Федор.

Вождь испанской армии перевел взгляд на командира спейры, осмелившегося его прервать, но сдержал раздражение и кивнул. Чайка был еще и командиром разведчиков, приносил много ценной информации и никогда не беспокоил начальство понапрасну. За это его и ценили высшие офицеры.

— Вчера в римский лагерь прибыли пешие отряды с запада. Несколько манипул, имевших потрепанный вид. Конница их не сопровождала. Мы видели лишь небольшие разрозненные группы всадников. Думаю, Сципион и Семпроний объединили армии. А поскольку Сципион ранен, то командовать ими будет наверняка Семпроний.

— Что же, тем лучше, — казалось, эта новость ничуть не обеспокоила Ганнибала. — Если они собрались в одном месте, значит, нам не нужно гоняться за ними поодиночке. Мы разобьем сразу обоих консулов.

Ганнибал отпил еще глоток вина и усмехнулся:

— А у тебя острый ум, Чайкаа. Мне нужны такие командиры. Ты можешь отправляться отдыхать. Твоя хилиархия будет находиться в засаде, вместе с моим братом.

Федор поклонился, бросил взгляд на Атарбала и вышел.

* * *

Римляне оставались на месте и не покидали лагерь, видимо, отдыхая от стремительного марш-броска. Речка, у которой спустя сутки расположился в засаде отряд африканцев под командой Магона, называлась Треббией. Им удалось подойти скрытно и рассредоточиться в лесу, хотя скоро необходимость соблюдать тишину отпала. Кельты, выстроенные Ганнибалом на равнине, подняли страшный шум, стуча своими огромными мечами по щитам. Над рекой и полями разнеслись утробные звуки их боевых карниксов,[129] а также проклятия, посылаемые на головы римлян.

Ответа долго ждать не пришлось. Обнаружив армию неприятеля так близко от своего лагеря, римляне забили тревогу, решив, что Ганнибал пойдет на приступ. Над лагерем раздались звуки рогов, призывавших солдат к оружию, и скоро вдоль стен образовалась цепочка легионеров. Однако кельты не сдвинулись со своего места и продолжали поносить римлян, по-прежнему создавая дикий шум.

Наконец, Тиберий Семпроний Лонг не выдержал. Как и планировал великий карфагенянин, ворота лагеря открылись, и оттуда одна за другой стали появляться манипулы римских легионеров, перестраиваясь в боевой порядок и направляясь в сторону брода. Федор видел все это, притаившись с Летисом и Урбалом на опушке леса, куда они удалились с разрешения Магона и Акрагара, командовавшего в этой операции пехотинцами. Сам Магон с Акрагаром и несколькими офицерами тяжелой испанской конницы находился в сотне метров от них и тоже следил за развитием событий.

Как подтвердилось в очередной раз, Ганнибал неплохо изучил тактику римлян и характеры консулов. Стратегическая разведка у него работала не хуже римской. В лагере, вокруг штаба Атарбала и других командных шатров, постоянно ошивались неизвестные люди, схожие видом с простыми крестьянами или купцами средней руки. Федор не знал наверняка, но догадывался, что это обычные шпионы, которых карфагенянин рассылал по римским землям, чтобы знать о противнике все. И эти шпионы поставляли ему немало ценой информации.

Однажды Федор поймал себя на мысли, что и сам не прочь сходить в глубокий тыл к врагу. Да не в доспехах и с оружием в руках, а переодевшись тем же крестьянином. Или охранником купца, поскольку на крестьянина он не сильно походил. За время короткой римской службы его не раз путали с галлом, слишком уж светлой для коренного обитателя этих мест казалась кожа у Чайки. С тех пор он загорел, а знание латыни могло сослужить хорошую службу. Но сейчас у командира седьмой спейры хватало дел и в строю.

Пока Федор предавался размышлениям, римляне форсировали Треббию и быстро выстроились на другом берегу, приготовившись атаковать галлов силами первых манипул гастатов. Семпроний настолько спешил, что еще не закончил переправу всех своих сил. В бой был готов вступить только первый легион, а второй, покинув лагерь, еще приближался к реке. Но силы римлян этим, естественно, не ограничивались, и войсковые подразделения продолжали выдвигаться из лагеря.

Не дожидаясь, пока все легионеры окажутся на другом берегу Треббии, Ганнибал приказал контратаковать. Со стороны карфагенян на поле несколькими линиями выстроилось не менее десяти тысяч кельтов. На флангах виднелась нумидийская конница, готовая преследовать поверженного врага. А перед строем кельтов расположились метатели дротиков и балеарские пращники, начинавшие обстреливать манипулы римлян, едва те появились на поле. Боевых слонов Ганнибал почему-то решил в ход не пускать.

Вскоре, издав боевой клич, вожди кельтов бросились в наступление, увлекая за собой солдат. Федор вспомнил свои давние ощущения, когда вот так же стоял среди римских легионеров в ожидании момента, когда первые кельты обрушатся на него, с ненавистью нанося удары мечами и топорами. Воспоминания удовольствия не доставили.

Римляне, повинуясь приказу своих центурионов, стояли на месте, сомкнув щиты. Федор вспомнил, что армия консула прибыла из Сицилии на кораблях, и невольно подумал о том, что среди них случайно могли оказаться морпехи Тарента, его бывшие сослуживцы. Но с такого расстояния рассмотреть что-либо было трудно. Да и стоило ли переживать, он уже выбрал свою судьбу. Если столкнется с ними лицом к лицу, придется убивать. Хотя лишать жизни своего друга Квинта ему бы не хотелось.

Первая волна кельтов докатилась до римского строя и смяла его, как картонку. Фронт гастатов,[130] состоявший из десяти манипул, прогнулся и начал рассыпаться. Римляне сопротивлялись ожесточенно, но драка кельтов с гастатами длилась не больше получаса, и за это время первая линия латинян оказалась выкошена подчистую. В дело вступили принципы. Продвижение кельтов к реке замедлилось.

Между тем Семпроний начал переправлять на другую сторону еще один легион и остатки своей конницы. Промокшие солдаты выстроились за спинами бившихся товарищей, и теперь натиску кельтов противостояли почти равные силы римлян. По вчерашним наблюдениям Федора, объединенные легионы римлян значительно превосходили армию Карфагена. Как минимум, на восемь, а то и на десять тысяч человек. Поэтому он, как и все солдаты, предпочитал верить в гений своего полководца. В противном случае им придется туго.

Малочисленная конница римлян оставалась в резерве и не пыталась атаковать. Видимо, Семпроний знал об участи конных частей Сципиона и оттягивал момент ее вступления в разгоравшуюся битву. Берег для решающего удара.

Федор то и дело поглядывал на Магона, но тот не давал команды к обходному маневру. Еще далеко не все римские войска покинули лагерь и втянулись в битву… Заветной команды пришлось ждать почти пять часов. За это время кельты Ганнибала дважды отступали под натиском римской пехоты, но каждый раз останавливали ее продвижение и снова контратаковали. Несмотря на то, что легионы Семпрония шли в бой со свежими силами, а армия Ганнибала еще толком не восстановилась после длительного перехода и постоянных маневров, римляне гибли чаще. На протяжении ожесточенного дневного боя кельты своими атаками уничтожили почти два легиона римлян, а сами потеряли гораздо меньше солдат. Эта яростная схватка длилась почти до вечера.

Наконец, когда в бой вступил третий легион, а четвертый начал переправу, Магон приказал действовать. Вскочив на коня, он возглавил испанскую конницу, насчитывавшую не менее четырех тысяч всадников. Отряды иберийцев устремились за ним вброд через реку и, оказавшись на другом берегу, ударили римлянам в тыл.

Вслед за ними наступала африканская пехота. Подняв щит, промокший Федор шел впереди своей спейры и видел, как атака Магона застала римлян врасплох. Тяжелая конница Карфагена стремительно врубилась в расстроенные переправой порядки римских манипул и уничтожила тех, кто находился у реки. Затем Магон повернул свои отряды и, снова перейдя реку, оказался позади сражавшихся легионов Семпрония. В стане римлян началась паника. На поле вместе с союзниками находилось еще почти два легиона римлян. Атака конницы с тыла разрушила шеренги триариев. Но ценой своей жизни они сумели немного задержать испанцев, дав возможность оставшимся выстроиться в замкнутое каре, со всех сторон окруженное победоносными войсками финикийцев.

Тем временем на долю африканских пехотинцев оставались разрозненные манипулы римлян, оставшиеся на этом берегу и почти опустевший лагерь Семпрония. Сам консул находился в центре своих солдат и мог скоро стать добычей Ганнибала.

Какой-то бесстрашный центурион выстроил четыре манипулы перед входом в лагерь и готовился к отражению натиска двух тысяч солдат противника. Римляне видели, что происходит на другом берегу, какая там царит паника, но не бежали. Лагерь был рядом, но побеги они туда, их убили бы вдвое быстрее. Центурион привел их в чувство и заставил сражаться. Но это не спасло римлян.

— Стоять насмерть, ублюдки! — орал центурион так, что это слышал даже Федор. — Умрем за Рим, но не пропустим врага!

— Поздно, — ответил за него Федор и подал сигнал своим солдатам. — Вы уже трупы.

Захватив римлян в полукольцо, африканцы атаковали. После того, как первые спейры копейщиков израсходовали свой боезапас, на прибрежном песке остались лежать почти все солдаты из первых шеренг римлян. Цельнометаллический саунион был серьезным оружием в умелых руках. От него не спасали даже щиты.

А затем началась схватка на мечах. На долю Федора достался сначала римский опцион, помогавший тому самому центуриону, который командовал оставшимися солдатами Семпрония. Парень попался верткий, несколько раз чуть не угодил мечом в голову Чайке, но морпех довольно быстро с ним разделался. И оказался рядом с центурионом.

— Иди сюда, африканская собака! — орал центурион, размахивая мечом. Он с первого взгляда признал в Федоре такого же начальника, как и он. — Я покажу тебе, как умирают настоящие римляне!

— Я видел, — крикнул ему на латыни Федор, делая прыжок вперед. — Мерзкое зрелище.

Услышав латынь, центурион на секунду даже задержал руку с мечом, вглядываясь в лицо противника, наполовину скрытое шлемом.

— Так ты научен нашему языку, — сплюнул он, отбивая удар тяжелой фалькаты. — Что ж, тем лучше. Ты будешь знать, кто тебя убил. Я правый центурион пятой…

Договорить он не успел. Молниеносный выпад — и фальката вошла ему в бок, пробив панцирь. Римлянин выронил щит, пытаясь зажать рану, из которой ручьем хлынула кровь, и пошатнулся.

— Мне все равно, как тебя зовут, — усмехнулся Федор, нанося завершающий удар в голову.

Обернувшись, он крикнул своим солдатам: «Вперед, воины Карфагена! Мы должны захватить лагерь!». И, пробив брешь в строю римлян, первым ворвался в ворота. Африканцы, бросившись за ним, быстро расчленили порядки римлян на две части, расширив проход. А затем истребили солдат противника. Одну часть легионеров они загнали в воду, где всех и уничтожили. А другая полегла под стенами лагеря.

Федор, двигаясь по главной улице римского лагеря во главе спейры финикийцев, быстро прорубился сквозь манипулу латинян до Претория, где стояли палатки консулов. Бойцы из других спейр растеклись по лагерю сплошным потоком, добивая последних римлян, пытавшихся оказать разрозненное сопротивление.

Убив еще троих легионеров, разъяренный Федор, размахивая окровавленной фалькатой, вырвался на широкую площадку Форума и только тут обнаружил, что лагерь почти пуст. Все римляне, из тех, кто не был уничтожен на поле битвы, побросав оружие, бежали к дальней стене, пытаясь спасти свои жизни. Дисциплина хваленых легионеров рухнула окончательно, и лагерь охватила паника.

— Оставим их нумидийцам, — решил Федор, приказав своим солдатам остановиться.

Во время последней схватки с одним из врагов, Чайка заметил рядом еще одного опциона, который, убив своего противника-карфагенянина, некоторое время смотрел на Федора странным взглядом, но затем, увидев несущихся к нему Урбала и Летиса, сам бросился бежать. На мгновение их взгляды встретились, и командир спейры финикийцев убедился, что знает этого солдата. Им оказался его давний враг Тит Курион Делий из морпехов Тарента. Федор понял, что и Тит его узнал. Хотя полной уверенности все же не было, и он отогнал непрошеные мысли прочь.

— Палатки консулов, — указал Чайка на два роскошных шатра, высившихся в двадцати метрах.

Ворвавшись внутрь, африканцы увидели лишь в спешке перевернутую мебель, статуи богов, роскошную золотую посуду и несколько свитков с латинским текстом, валявшихся на полу. Там же лежал разбитый винный кувшин, вокруг которого растеклась багровая лужа. Погрустневшему командиру разведчиков пришлось расстаться с надеждой захватить консула. Еще раз окинув все взглядом, Федор вышел наружу.

— Зато нам досталась походная казна, — похвастался Урбал, выходя из соседней палатки, — и какие-то бумаги консулов. Те, что они не успели уничтожить.

— Отлично, — отрешенно кивнул Федор, все еще пытаясь припомнить лицо римского опциона, не дававшее ему покоя.

Оставив у палаток десяток солдат, чтобы охранять добычу, Федор с прочими устремился из лагеря туда, где еще кипел бой.

Когда седьмая спейра, соединившись с другими спейрами двадцатой хилиархии, переправилась на противоположный берег, кровопролитный бой, казалось, был почти закончен. Прибывшие африканцы еще надежнее отсекли римлян от берега и лагеря. Зажатым со всех сторон, им предстояло либо капитулировать, либо умереть.

Но едва солдаты Федора поднялись на высокий берег, как послышались дикие крики, и римляне пошли в свою последнюю атаку. Решив, что пути назад нет, легионеры нанесли мощный удар в том месте, где кельтов было меньше всего. И к удивлению Федора, им удался этот маневр. Римляне прорубились вперед, сквозь строй кельтов, и стали отступать вдоль берега реки на восток. Туда, откуда пришли.

Эта часть войска еще не потеряла боевого духа и потому смогла долгое время отступать организованно, отражая атаки наседающей со всех сторон кавалерии.

— Жаль, слонов не пустили в дело, — расстроился Летис, наблюдая, как римские легионеры успешно отражают наскоки легкой конницы нумидийцев.

— Да бог с ними, со слонами! — отмахнулся Федор, стоя в последних шеренгах африканцев и не имея возможности без приказа Акрагара вступить в бой с римлянами. — Вот если бы захватить Семпрония или Сципиона! Какой подарок преподнесли бы Ганнибалу!

Римлян прорвалось много, почти целый легион, а может, даже больше. Но все же втрое больше их осталось лежать на поле битвы. Армия Семпрония была практически уничтожена. Римский консул, еще утром сам искавший встречи с Ганнибалом, ретировался, охраняемый остатками кавалерии, в то время, как его пехота прикрывала это позорное бегство. В конце концов, финикийцы смогли рассеять солдат противника по окрестным горам, однако часть их все же смогла уйти в сторону ближайшей римской колонии. Так закончилась вторая встреча римлян с армией Карфагена у реки Треббии.

Глава втораяНа зимних квартирах

За два первых месяца, проведенных финикийцами на территории северной Италии, две армии римлян были разбиты. Одна почти полностью, другая лишилась всей кавалерии и стала лишь наполовину боеспособна. Одержав в декабре победу в битве при Треббии, Ганнибал, тем не менее, не двинул армию сразу на Рим.

Его солдаты уже полгода находились в непрерывном походе. Последний бросок через Альпы тоже оказался крайне тяжелым. Среди солдат началась цинга. Болели и лошади, не говоря уже о слонах, большей частью погибших в горах. Поэтому, обескровив армию Рима и обезопасив себя на некоторое время от нападений, Ганнибал решил дать передышку своим испанцам и африканцам, а также союзным кельтам, уже проявившим себя отличными воинами. Он отдал приказ обосноваться на зиму в долине реки По, которую к тому времени полностью контролировал, аннексировав у Рима.

На одном из холмов крутого берега был выстроен огромный лагерь для экспедиционного корпуса, где разместились все, кто прибыл с Ганнибалом из Испании. Неподалеку, чуть ниже по течению, инженерные части выстроили еще один лагерь для новой армии кельтов, навербованной вождем Карфагена из местных племен. Кроме того, многие местные кельты предпочитали жить в своих селениях, но обязались по первому же зову явиться в лагерь. Расположившись на зимовку, войско Ганнибала, восстанавливало свои силы и готовилось для нового наступления вглубь римских земель.

— Надоело мне сидеть на месте, — жаловался Летис своему командиру, когда они однажды холодным вечером сидели у костра в ожидании, пока добытый на недавней охоте кабан зажариться до полной готовности. — Хоть бы римляне быстрее осмелели. А то давай, сами в разведку сходим? Может, чего интересного разузнаем.

Федор, Летис, Урбал и еще двадцать пехотинцев из отряда разведчиков периодически совершали двухдневный обход русла одного из южных притоков реки По. Время от времени окрестные леса патрулировались также конницей нумидийцев, но чаще силами самих кельтов.

— Никто нас туда не пошлет, — отмахнулся Федор, — римляне далеко. А шпионов и без нас по стране рыскает немало. Не зря же мы так спокойно здесь живем уже третий месяц. Значит, Ганнибал владеет ситуацией.

Летис загрустил, глядя на огонь. Более спокойный Урбал не выказывал желания прямо сейчас идти в разведку. Ему хорошо жилось в лагере, где он мог подлечить разболевшееся с приходом зимней прохлады раненое плечо, а, кроме того, иногда общаться с Юзефом и Федором на интересные темы.

За эту зиму все трое — Федор, Летис и Урбал — свели близкое знакомство со многими кельтами и даже охотились вместе с ними в горах. Дичи, летающей и прыгающей по скалам, а также водоплавающей, здесь водилось хоть отбавляй. Федор не раз пожалел, что не пришлось ему утащить из двадцать первого века хороший карабин вместо бинокля. Иногда, в перерывах между караулами в лагере, он даже ходил с кельтами на рыбалку. Правда, те больше предпочитали бить крупную рыбу из луков или копьями, а Федор все мечтал об удочке. Однажды он даже изготовил из тонкой бечевки и медного крючка нехитрую снасть, но поймать ничего не удалось. Зато, наблюдая за кельтами, скоро и сам научился бить лосося «в глаз» дротиком. Увлекательное оказалось дело.

Заночевав однажды у новых друзей в хижине, Федор едва не нарвался на скандал. Одна из местных девиц, крупная и сильная, кровь с молоком, положила глаз на красавца Чайку. Даже несколько раз за время вечерней трапезы у костра, подавая еду, пыталась привлечь его внимание, делая недвусмысленные жесты и приглашая уединиться в лесу. И Федор едва не поддался на провокацию отдохнувшего организма, недвусмысленно отозвавшегося приятной истомой на приглашения девицы. Даже вечерняя прохлада, сгустившаяся среди сосен до легкого тумана, не стала бы помехой. Но, вспомнив о Юлии, едва сдержался. И правильно сделал. Поскольку девица оказалась замужней. И тут же получила хорошую затрещину, едва в хижину ввалился ее муж — волосатое чудовище с размалеванной рожей.

Намеки красотки бросились в глаза не одному Федору. И поскольку пришлый финикиец на честь жены не посягал, а также учитывая, что за ней и раньше водились такие грехи, кельт за топор хвататься не стал. Ограничился рукоприкладством к лицу своей половины в воспитательных целях. Уязвленная в лучших чувствах девица удалилась, залившись слезами. А Федор вздохнул, выпил с ее мужем местного пойла, похожего на разбавленное пиво, и хорошо закусил недавно пойманной и быстро закопченной рыбой, решив обойтись сегодня без секса. Хотя желание это в последнее время одолевало его все сильнее. И длительное воздержание никто из его товарищей, регулярно тискавших всех попадавшихся баб, не одобрял. Но Федор пресекал разговоры на эту тему, особо в подробности не вдаваясь.

К его удивлению, по возвращении в лагерь Баал-Хаммон подал знак, что услышал молитвы Чайки. К Федору в шатер явился гонец и сообщил, что его срочно вызывают к Ганнибалу, но этого не должен знать никто. Даже командир хилиархии. Удивившись, что военный вождь финикийцев развел такую секретность, но и обрадовавшись одновременно, Федор направился к главнокомандующему.

Сообщив охране свое имя, он был сразу пропущен внутрь. На этот раз у стола, на котором лежал развернутый свиток, сидели только сам Ганнибал и его брат Магон. Просторный шатер, обставленный мебелью и устланный коврами, освещало несколько золотых светильников на высоких ножках. Едва откинув полог, Федор замер, ему показалось, что он попал в зал шикарной виллы.

— Заходи, Чайкаа, — просто сказал ему Ганнибал и указал на крепкий стул с короткой спинкой и покатыми ножками, стоявший рядом со столом.

В последнее время Федор уже начал привыкать к тому, что Ганнибал со всеми, от высших офицеров до обычных солдат, общался достаточно легко. И командир седьмой спейры уже несколько раз видел его спящим в походе посреди лагеря. Часть информации о привычках вождя, полученная от солдат и штабного летописца Юзефа, подтверждалась. Ганнибал действительно оказался прост в обращении со своими подчиненными. Пожалуй, на взгляд Федора, даже слишком прост. Не задерживался ни с похвалой, ни с наказанием. От него одинаково легко можно было получить мешок с золотом и приказ об усекновении головы. Ганнибал Барка сам беззаветно служил Карфагену, и судьбы окружавших его людей волновали его лишь в рамках усиления влияния супердержавы.

— Я благодарю тебя за золото консулов, что передал мне Акрагар, — сказал финикиец. — Оно пойдет на войну с Римом. Однако, часть его я велел передать тебе в награду. Она хранится в дорожной казне. Ты заслужил его.

— Благодарю, Ганнибал, — Федор слегка поклонился, придерживая ножны фалькаты и сел.

— Ты умеешь читать карты? — поинтересовался Ганнибал, кивнув в сторону развернутого на столе свитка.

— Умею, — ответил Федор, разглядывая расчерченный папирус. — Я же моряк.

— Вот здесь, — Ганнибал сразу перешел к делу, бросив короткий взгляд на своего брата, — находится лигурийский порт Генуя, не так давно захваченный Римом.

Услышав знакомое название, Федор едва не ляпнул, что бывал там, когда служил у римлян. Но сдержался и просто проследил за указательным пальцем вождя. Продвигаясь по карте, тот вскоре уткнулся в небольшую точку на побережье. Перед Федором лежала секретная карта римских земель, выполненная достаточно подробно. Федор без труда узнал западное побережье, Геную, а, опустив взгляд по ниже, разглядел Рим и Остию.

— Этот город интересует меня, поскольку скоро мне может понадобиться порт для того, чтобы наладить снабжение с Карфагеном, а он находится не так далеко от нашей долины, — пояснил Ганнибал. — Но римляне хорошо охраняют Геную, там стоит много кораблей, поэтому мы отложим ее захват. Пройдет время, и городские чиновники сами сдадут мне город.

Федор молча слушал, пока не понимая, к чему клонит этот хитроумный финикиец.

— Гораздо больше меня сейчас интересуют вот эти перевалы, севернее Генуи, — указательный палец отодвинулся в сторону от города, — по ним можно быстро пройти к морю.

Ганнибал оторвался от карты и посмотрел в глаза Федору.

— Я знаю, где находятся перевалы, но не знаю, что там происходит сейчас. Мне доносят, что этим путем иногда пользуются римляне. Ты — один из моих лучших разведчиков. Ты должен пробраться туда незаметно, разузнать самый быстрый путь через перевалы, проверить, какой из них проходим в это время года, и вернуться обратно. Армия будет стоять на месте еще месяц. Римляне не соберутся с силами до этого времени.

Глядя на карту, Федор сообразил, что он уже бывал на этих перевалах. Тогда, почти год назад, он шел с римскими морпехами из Генуи в верховья этой самой долины, где нынче зимовали солдаты Карфагена. Если Ганнибал не знал его прошлого, то он лишь чудом угадал человека, лучше которого справиться с таким заданием не мог никто.

— Шум поднимать нельзя, — предупредил Ганнибал, — поэтому ты уйдешь туда тихо, без своей спейры. Оставишь ее под командование помощника, которого выберешь сам. Можешь взять с собой несколько человек.

— Я хотел бы взять всех своих разведчиков, — осторожно сказал Федор. — Дело может всяко повернуться. После битвы при Треббии у меня осталось всего семнадцать бойцов, а новых я не набирал. Решил пока повременить.

Ганнибал думал недолго.

— Ну что ж, бери всех, — разрешил он, — но помни: о твоем задании не будет знать никто, кроме меня и моего брата.

— А как мне объяснить свой уход Акрагару и Атарбалу? — спросил Федор, будучи уверенным, что у вождя уже имеется ответ.

— Завтра они получат приказ, что ты отправлен в разведку на восток, в дельту реки По, на границу с Умбрией, — спокойно заявил великий карфагенянин и добавил, слегка понизив голос. — До определенного момента об этом не должен знать даже Атарбал. В лагере и вокруг него есть римские шпионы. Они должны думать, что ты ушел именно туда, на восток. Поэтому, когда будешь покидать лагерь, туда ты сначала и направишься, а потом, сделав дневной переход, уйдешь в лес и повернешь на запад.

— Я понял, — слегка кивнул Федор.

— Ты уже готов командовать хилиархией, — вдруг прямо сказал Ганнибал. — Но у меня нет свободных частей. Все командиры в строю, и они достойны своих мест.

— Я доволен своим положением, — ответил Федор с поклоном. — Твое доверие мне дороже, Ганнибал.

— Что ж, — ухмыльнулся финикиец, посмотрев на брата, — ступай. Принеси мне свежие вести о перевалах севернее Генуи. А потом мы поговорим о твоей карьере.

Когда Федор собрался уходить, Ганнибал протянул ему свиток с изображенной на нем копией карты северной Италии и распорядился:

— Когда разведаешь все проходимые перевалы, нанесешь их на карту. Но она не должна попасть в руки римлян.

— Я все выполню, — ответил морпех, пряча свиток под плащом.

— Поторопись, Чайкаа, — сказал напоследок Ганнибал. — Если ты не вернешься к исходу месяца, мы уйдем без тебя.

— Я вернусь вовремя, — уверил его Федор и покинул шатер главнокомандующего.

Когда он миновал охрану и отдалился от шатра Ганнибала на двадцать шагов, то заметил чуть в стороне слугу, расседлывавшего лошадь. Этот слуга проводил его долгим взглядом, а когда Федор внезапно обернулся, опустил глаза к земле. Командир седьмой спейры вспомнил разговоры о шпионах, сплюнул и направился к горевшим невдалеке кострам.

На следующее утро Акрагар вызвал его к себе и зачитал приказ о том, что Федору с его разведчиками необходимо немедленно покинуть зимний лагерь и отправиться на границу Умбриии для выяснения позиций римской армии. Сообщив это, Акрагар не смог сдержать скользнувший по его хитрому лицу улыбки. Она была мимолетной, но не укрылась от Федора. Командир седьмой спейры уже давно ощущал, что после смерти Магны командир полка перенес всю свою неприязнь на него. А периодическое общение недавнего простого пехотинца с самим главнокомандующим испанской армией вызывало у Акрагара профессиональную ревность.

Он был хорошим военным из знатного и богатого рода, но уж очень прямолинейным. И, кроме того, солдаты поговаривали, что Акрагар находился в дружеских отношениях с семейством Ганнона. Того самого сенатора, что много лет назад прославился своими победами над нумидийцами и мавританцами в Африке. Ганнон являлся сторонником новых завоеваний Карфагена на материке, а не за морем, и потому издавна косо смотрел на семейство Барка. Он строил козни еще против отца Ганнибала Гамилькара, а после его смерти с трудом выносил триумф молодого вождя, боготворимого армией не меньше его отца.

Его собственные военные успехи в молодости быстро сменились ошибками и поражениями. Чего стоил бунт наемников, вспыхнувший из-за неумелых действий и жадности Ганнона, решившего задержать жалование солдатам. Это был тот самый бунт, который как-то поминал в разговоре Летис. Мятежники даже осадили Карфаген и едва не взяли его. К счастью, вовремя вмешался Гамилькар, «злой гений» сенатора, возглавивший вместо него верную часть армии, разбивший наемников и с тех пор ставший признанным военным вождем Карфагена.

Ганнон отошел от управления армией, но не сошел со сцены. Он был богат, имел обширные сельскохозяйственные угодья и вес в сенате. Он затаил в завистливом сердце злобу к семье Барка и не упускал малейшей возможности отомстить.

Заседая в сенате, Ганнон, как мог, мешал молодому Ганнибалу реализовывать его планы относительно Рима, часто из-за собственной ненависти забывая, что разгром Рима вернет Карфагену власть надо всем западным бассейном Обитаемого моря и принесет несметные богатства. В сенате Ганнон возглавлял партию аграриев, уверенных, что идеи Ганнибала о войне за морем — опасная блажь, кроме всего прочего, дорого стоившая. И, когда он выступал в сенате, часто замалчивал то, что, отправляясь на завоевание Испании сразу после потери Сицилии, отец молодого вождя Гамилькар Барка снарядил армию на собственные деньги, не взяв ни одной золотой монеты из казны республики.

Часть этой истории рассказал Федору его друг Урбал, а кое-что случайно поведал Юзеф. Но Федор ничего не пропускал мимо ушей и не забывал услышанного, откладывая его в дальние закоулки своей памяти до лучших времен.

— Я выступаю немедленно, — отрапортовал Федор, сделав вид, что впервые слышит этот приказ от Акрагара. — На время выполнения задания я хотел бы оставить спейру под командой Маго. Это толковый солдат.

— Не возражаю, — кивнул Акрагар.

Выбрав временного преемника, он направился к своим солдатам. Сначала разыскал самого Маго, крепкого сообразительного парня из ливийцев, пополнивших спейру еще в Испании, и сообщил ему о назначении. Потом построил спейру и официально передал командование Маго, тут же распустив подразделение до момента своего ухода и приказав задержаться лишь разведчикам.

Оставшихся он ознакомил с приказом выдвигаться на восток и велел всем кроме оружия захватить горное снаряжение — «кошки», веревки с крюками и прочее, уложив их в специальные мешки, так, чтобы никто не видел. Удивленные солдаты — знавшие, что на востоке находится дельта реки, а высокие горы постепенно сходят на нет — тем не менее, все выполнили в указанный срок. Приказ есть приказ. И после обеда семнадцать разведчиков при оружии, сменив также греческие шлемы на кожаные иберийские, уже маршировали к выходу из лагеря. У самых ворот Федору на глаза снова попался тот слуга, что возился вчера с лошадьми недалеко от шатра Ганнибала. Отвернувшись, командир разведчиков прошел мимо.

Вообще Федор, несмотря на то, что жил здесь уже долго, иногда удивлялся нравам этого времени. В военном лагере, выстроенном на вчерашней вражеской территории, помимо самих солдат Карфагена толкалось великое множество торговцев со своими товарами, поставлявших еду фуражиров и просто пришлых кельтов с оружием, желавших наняться в армию. Федор и в спокойной обстановке до сих пор с трудом отличал кельтов из одного племени от кельтов из другого. А в лагерной толчее и подавно было бы невозможно отличить кельта, находящегося на службе, от потенциального рекрута. Общей формы, как у римских легионеров, у них не существовало. Внешний порядок наблюдался только в испанских и африканских частях. Поэтому, при желании, сюда мог проникнуть римский шпион под видом любого из этих сословий. В воротах лагеря их, конечно, досматривали, но это не могло стать серьезной помехой для настоящих шпионов.

До самого вечера разведчики шагали по выходившей из лагеря дороге, вдоль берега реки на восток. Правда, Федор не сильно торопился. За это время их обогнало два нумидийских разъезда, проскакавших в том же направлении и несколько повозок с торговцами, распродавшими свой товар. Навстречу также попалось множество повозок, не считая конных и пеших кельтов. Движение вокруг лагеря Ганнибала отличалось оживлением, словно вокруг и не было никакой войны. Впрочем, и для Федора, и для кельтов, и тем более для римлян, война уже давно являлась перманентным состоянием.

— Далеко идем, командир? — спросил его Летис, когда солнце стало опускаться за горизонт.

Выходя из лагеря, Федор не сказал ни слова об истинной цели похода ни солдатам, ни даже своим друзьям.

— Далеко, — отмахнулся Федор, рассматривая лесные склоны реки, вдоль которой они шли весь день. — Но сегодня мы, считай, пришли. Надо искать место под ночлег.

— А чего искать? — удивился Летис. — Вот здесь на берегу и заночуем. Дорога-то еще не закончилась, еще завтра по ней идти.

— Нет, Летис, — озадачил его командир разведчиков, — эта дорога для нас закончилась. До темноты мы должны перебраться через реку незамеченными и успеть найти укромное место для стоянки.

— Да зачем нам в воду лезть? — удивился здоровяк. — Чем тебе здесь не нравиться?

— Скоро все узнаешь, — отрезал Федор. — А пока выставь пару человек на дороге, а остальным — искать брод.

Часа через два они уже сушили одежду у костра в гуще леса на южном берегу. Никто не проезжал по дороге, когда они, спустившись с нее, вошли в реку и оказались на другой стороне. Никаких троп рядом не пролегало, и это Федора только радовало. Солдаты выстроили пару шалашей из веток и готовили ужин из прихваченного в дорогу вяленого мяса с бобами в специальном котелке.

Еды из походных «сублиматов», по расчетам Федора, должно было хватить, в лучшем случае, на пару недель. Палаток с собой они не взяли, зачем таскать лишнюю тяжесть, не годились они для быстрых переходов. Спасались от ночной прохлады шерстяными плащами да костром.

— Куда идем-то, Федор? — стал его подначивать Летис, когда друзья устроились под деревом в нескольких метрах от огня, ожидая почти поспевший ужин. — Расскажи, не темни.

— И зачем нам столько горного снаряжения в этих лесах? — добавил Урбал, ухмыльнувшись.

— Вы правы, — не стал дальше уходить от разговора Федор. — Мы идем не на юг.

— А куда? — не отставал Летис, между тем подставляя свою глиняную плошку солдату-кашевару, куда тот и плеснул горячей похлебки.

— Завтра утром мы повернем в обратном направлении и будем пробираться по лесам вдоль реки на запад, — ответил Федор.

— И надолго? — спросил Урбал.

— Надолго, — ответил Федор. — Уйдет не одна неделя. А может, и не две.

— А что там искать на западе? — удивился Летис. — Да и разве там есть горы?

— Есть, — Федор достал из-за пазухи карту, замотанную в специальную кожу, чтобы не промокла, и показал ее друзьям. — Нам вот сюда, до перевалов севернее Генуи.

— Нам дали секретное задание? — выдавил заинтригованный Урбал, соображавший куда быстрее медлительного Летиса.

— Да, — кивнул Федор. — Мы должны по римским тылам пробраться до перевалов и узнать, через какой из них лучше направить армию до побережья. Все, что найдем, пометим на этой карте.

— Интересно, — подмигнул Урбал своему другу, — кто тебе дал такое задание?

— Кто надо, тот и дал, — огрызнулся Федор. — О карте пока будете знать только вы двое. Если со мной что случиться, то один из вас доставит ее обратно в лагерь. Ну, а если и с вами что произойдет, тогда отдадите ее тому солдату, который останется жив.

— Веселое будет задание, — хмыкнул Урбал, принимаясь за еду.

— А по мне так в самый раз, — обрадовался Летис. — Все веселее, чем в лагере торчать. Надоело. А тут вокруг одни римляне, вот повеселимся.

— Ну да, — передразнил его Урбал, осторожно проглатывая горячую пищу. — Повеселимся.

Доев свою похлебку, Федор закончил рассказ.

— Завтра к вечеру начнутся уже пограничные места, где можно нарваться на римлян. Пока сможем, пойдем вдали от дорог, по пути много ущелий и лесов. Но кое-где придется выходить в обжитые места, а там работать под местных жителей. Надо бы легенду придумать и одежду раздобыть.

— Хороши местные жители, — произнес Урбал, подумав. — Семнадцать человек с мечами и щитами. С виду на римлян не похожи, да еще и языка никто не знает. Нас быстро поймают.

— Я знаю латынь, — сказал Федор. — Если попадутся римляне, сможем потолковать. Проблема только в том, что кроме них, можем нарваться и на местных, лигурийцев, а те вообще разговаривают по-своему.

— А откуда ты знаешь латынь? — удивился Летис.

— Выучил, когда плавал на корабле, — соврал Федор не очень убедительно. — Еще до войны. Давно было.

— Ладно, — ответил Урбал, не ставший заострять щекотливый вопрос, — как-нибудь разберемся. Главное не попасть в лапы к римским солдатам.

— Поставьте дозор и ложитесь спать, — приказал Федор, вставая и направляясь к шалашу. — Завтра начнем марш-бросок. Время пошло.

Глава третьяПо тылам

На следующее утро все семнадцать разведчиков быстро собрали свои нехитрые пожитки, закинули за спину щиты, несколько мешков с походным скарбом и снаряжением и быстрым шагом направились вдоль реки обратно вверх по течению. О том, что именно является конечным пунктом их вылазки, Федор солдатам не сказал, мало ли что их ждет в пути. Как командир он решил свести риску к минимуму. Идем себе вперед и идем. Зато, если кто из них попадется в плен к римлянам, то даже под пытками ничего не скажет, потому что не знает. Выдержит ли он сам пытку, если схватят его, Федор тоже не знал. Старался просто об этом не думать.

С рассветом над рекой поднялся туман. Пришлось передвигаться на приличном расстоянии от берега, поскольку рядом с водой сквозь плотную серую пелену разобрать что-либо не представлялось возможным. Маршрут Федор помнил в общих чертах. Конечно, у него была карта. Но этот чертеж показывал лишь основное направление, пока совпадавшее с движением вдоль реки. Любой попадавшийся лагерь требовалось обойти по кругу, чтобы не повстречать даже своих, а это означало удаление от единственного ориентира. К тому же дальше начинались неизвестные холмистые места, где вполне могли обитать местные жители. И не только кельты. Большая Фламиниева дорога, проложенная из Рима к побережью Адриатики, осталась у них за спиной. На том самом юге, куда они не дошли и где пока правили римляне. А в этих местах хороших дорог почти не встречалось, а мощеных и вовсе не было, лишь тропы разной ширины.

Раздумывая, как лучше добраться до перевалов, Федор вспоминал те времена, когда служил морпехом Тарента. Тогда они приплыли на корабле в Геную и, выгрузив снаряжение, двинулись с обозом в долину реки По через горы. Как казалось Федору, через те самые перевалы, к которым он стремился сейчас с другой стороны. За время того «римского» похода он довольно хорошо усвоил, что вдоль побережья и дальше шла отличная мощеная дорога, но вот вокруг самой Генуи и особенно на перевалах, хорошими дорогами и не пахло. Впрочем, это пока было даже на руку.

Федор решил по возможности наносить на карту самые примечательные ориентиры и длительность пути, чтобы потом командиры финикийцев в дороге чувствовали себя уверенно.

— Эх, нам бы проводника, — раздумывал вслух Чайка, когда они обошли очередной лагерь и, пройдя еще полдня вдоль реки с то и дело попадавшимися на ней лодками кельтов, снова свернули в лес, оставив позади несколько кельтских деревень.

— А может, возьмем кого из местных, — Летис кивнул в сторону деревень.

— Может, и возьмем, — задумчиво проговорил Федор, разглядывая в наступавших сумерках поляну у ручья, где они собирались становиться на второй ночлег, — но не сегодня. Пока еще с направлением мне все понятно. Сами разберемся.

На следующее утро он решил, что пора менять курс. Русло реки все сужалось, местность становилась все выше, а им, судя по карте, нужно было резко поворачивать на юго-запад. В сторону моря. Приметив один из притоков, Федор некоторое время вел свой отряд вдоль него, а затем обогнул встречную деревеньку и снова углубился в лес. Все бойцы относились к этому походу, как к очередному приключению. Все считались добровольцами, силком Федор никого в разведчики не тянул. Поэтому в его подразделении подобрались сплошь лихие парни, воевавшие не только ради денег, как все наемники, но и за интерес. Для них не существовало большего удовольствия, чем сотворить римлянам какую-нибудь серьезную каверзу. А то, что им предстоит нечто подобное, они и сами догадывались, хотя командир и не посвящал их пока в детали.

— Запоминайте дорогу, — говорил им Федор на привале, — мы идем далеко. Всякое может случиться, так что, возможно, кому-то из вас придется добираться до лагеря самостоятельно.

Бойцы молча переглянулись, а потом принялись вертеть головами, осматривая окрестные холмы. Один из них встал и сделал на приметном дереве зарубку.

— Молодец, — похвалил его Федор, — настоящий охотник.

* * *

На третий день местность сильно изменилась. Путь пошел вниз, лес стал редеть и все больше спускаться в долины. Появились проплешины и даже небольшие луга на склонах, а вершины прорезавшихся невысоких хребтов попадались кое-где абсолютно лысые. К счастью, обжитых мест было по-прежнему немного. Заблаговременно примечая селения, карфагеняне обходили их, но теперь им часто приходилось двигаться в сумерках, чтобы их не заметили. Долго так продолжаться не могло. И на шестой день, к полудню, они вышли на широкую проселочную дорогу, поросшую с обеих сторон лишь редкими кустами. По всему чувствовалась, что впереди обжитая долина — на холме виднелось несколько крестьянских домов — обходить которую стороной представлялось довольно трудным и долгим.

— Все остаются здесь, в ложбинке, — приказал Федор, — а я с Летисом и еще двумя бойцами схожу в деревню, осмотрюсь. Урбал, остаешься за старшего.

Сбросив щиты, четверо карфагенян, пригнувшись, устремились по оврагу вверх, а затем вдоль кустов подкрались поближе к деревне. На окраине паслось стадо овец, разомлевший под солнцем пастух дремал на пригорке. К счастью, собак при отаре разведчики не заметили и смогли пробраться незамеченными к изгороди большого дома, стоявшего на единственной улице селения, у самой дороги. Кроме него, в деревне стояло еще пять ветхих домов, разбросанных далеко друг от друга и окруженных распаханными огородами, по краям которых виднелись изгороди из прутьев, во многих местах развалившиеся на части. Вдоль дороги и по всей деревне, вперемешку с деревьями, росло много высоких кустов, что помогло лазутчикам оставаться до поры, до времени незамеченными.

— Небогато живут, — сделал вывод Федор, спрятавшись за деревом и рассматривая пустынную и пыльную улицу, — да и с населением здесь туговато. Человек десять, от силы, наберется.

На случай, если придется переодеваться и «работать» под римлянина, предусмотрительный Федор прихватил с собой часть римских денег, из тех, что Ганнибал пожертвовал ему после победы при Треббии. К счастью, среди них нашлись не только золотые монеты, но и медные ассы,[131] которыми легионерам выплачивали зарплату — вряд ли с крестьянами стоило расплачиваться золотом. Глядя на царившую вокруг бедность, Федор прикинул, что на одну золотую монету мог бы скупить все дома в этой деревне.

Тем большим оказалось его удивление, когда он заметил породистую лошадь с раззолоченным седлом, привязанную у входа в большой дом. Присмотревшись, Федор решил, что это деревенский трактир, а лошадь принадлежит кому-то из приезжих. У местных крестьян на такое седло за всю жизнь денег не наберется, не то, что на лошадь.

— Наверное, там внутри заезжий римский всадник, — поделился Чайка догадкой с Летисом. — Может, даже посыльный с донесением.

— Так давай, зайдем в гости, — предложил Летис, — спеленаем его и вытрясем все секреты. Если это трактир,[132] так заодно и выпьем, а может, и поедим. У меня давно в желудке урчит от этой похлебки.

— Подожди, — укорил его Федор, — может быть, он там не один.

— Ну и что? — удивился Летис. — Даже если их там десяток, мы справимся. Я один за кусок мяса сейчас готов порвать в клочья дюжину римлян.

Но в этот момент спор разрешился сам собой. Дверь со скрипом растворилась, и на пороге возник невысокий римский всадник в дорогой кирасе. В руках он держал шлем с красным гребнем из перьев. Вслед ему неслись женские крики и мужская ругань на латыни.

— Оставляю ее вам! — крикнул всадник, отвязав лошадь и забираясь в седло. — Мне не нужна эта деревенская курочка. Она подстать таким грубиянам, как вы. Когда закончите с ней развлекаться, вернетесь в лагерь. А я должен быть в Генуе до наступления темноты.

С этими словами офицер дернул поводья и поскакал по дороге в сторону, противоположную той, откуда пришли финикийцы.

— Отлично! Значит, эта дорога ведет в Геную, — заметил вслух Федор. — Мы не сбились с пути.

Но его отвлекли новый женский крик и отборная брань. Кричала девушка, а ругались явно римские солдаты, скорее всего, решившие пустить ее по кругу, не спрашивая на то ее желания. Проститутка, которыми полнились бордели в римских городах и крупных селениях, не стала бы так орать. Это больше смахивало на изнасилование.

— За мной, — решился Федор. Выхватив фалькату из ножен, он перемахнул изгородь и быстро преодолел несколько метров дороги, отделявших его от распахнутой двери в трактир.

Ворвавшись внутрь, он увидел то, что и ожидал. В полутемном помещении стояли несколько грубо сработанных столов и табуреток. В углу виднелась низкая стойка, за которой на полках располагались бутылки и кувшины с вином. А прямо посередине, на столе с остатками еды, четверо римских легионеров насиловали молодую крестьянку, показавшуюся Федору девчонкой лет пятнадцати. Разорвав на ней платье, двое держали ее за руки, третий — за шею, чтобы не царапалась и не кусалась. А четвертый, стянув с девчонки и с себя исподнее, вовсю шевелил бедрами.

В тот момент, когда Федор ворвался в трактир с фалькатой в руке, к римлянам подбежал тщедушный старик в застиранном хитоне, видно, местный кабатчик, и схватился за край кожаного панциря насильника с криком:

— Отпусти мою дочь!

— Пошел вон! — огрызнулся бородатый легионер, не отрываясь от процесса. — А то я потом займусь твоей женой…

Но старик не отставал, продолжая кричать, и тогда легионер, взмахнув рукой, наотмашь ударил его по лицу. Старик отлетел, споткнулся о стул и с грохотом упал под стойку. Римляне громко засмеялись.

Впрочем, тут в глазах тех, кто держал девчонку, проступило удивление. Они заметили Федора и еще трех солдат с оружием в руках за его спиной, появившихся на пороге трактира, словно ниоткуда. Доспехи на солдатах не оставляли сомнений в том, что это не их сослуживцы, зашедшие пропустить по стаканчику. Но эффект неожиданности еще не прошел, и они молча пялились на Федора и его спутников.

— Эй ты, ублюдок! — произнес Федор на латыни, обращаясь к насильнику и стараясь оставаться спокойным, хотя желваки уже заиграли на его скулах. — Тебе же ясно сказали, отпусти девчонку.

Услышав за спиной грозный голос, легионер от удивления перестал вилять бедрами и обернулся. Соображал он быстрее, чем те, что держали девушку. Но у него был существенный недостаток — отсутствие штанов. Впрочем, это его не смутило. Выпростав наружу свое достоинство, он потянулся за лежавшим на соседнем столе мечом. Остальные трое сделали то же самое. Почувствовав свободу, несчастная девушка с криком вырвалась из волосатых рук и, залившись слезами, подскочила к отцу, что лежал на полу без движения.

Федор дал ей убежать, а легионеру-насильнику дотянуться до меча. Оружие остальных лежало дальше. Когда они бросились к ножнам, им наперерез устремились бугай Летис и два других бойца.

— Летис, не повреди доспехи, они нам еще пригодятся! — крикнул Федор перед тем, как здоровяк набросился на ближайшего римского легионера и резким выпадом проткнул ему горло.

Сам Федор, взмахнув фалькатой, нанес удар в голову полуобнаженному римлянину. Но тот оказался неожиданно проворным и ловким. Он пригнулся, отступил, а потом сам бросился на Чайку, сделав обманное движение телом. Но промахнулся. Командир разведчиков выбил у него из рук меч и нанес мощный удар коленом в голову пригнувшегося солдата. Голозадый римлянин упал навзничь на тот же стол, где только что насиловал дочь трактирщика. Из его сломанного носа струилась кровь. От удара на какое-то время он перестал соображать.

Тем временем Летис и остальные карфагеняне быстро расправились с безоружными римлянами. По просьбе Федора они берегли доспехи, поэтому всем троим перерезали горло, словно свиньям. Четвертый был оглушен, но еще жив.

— Кто ты? — спросил Федор, когда тот пришел в себя и замычал от боли.

— Я Авл Бородатый, — прохрипел римлянин, сплевывая кровь и пытаясь приподняться, — передний центурион десятой манипулы пятого легиона из армии Сципиона. А ты кто?

— А я Федор Чайкаа, командир седьмой спейры африканской пехоты армии Ганнибала, — ответил Федор.

— Вы карфагеняне?! — изумление центуриона выплеснулось через край. — Откуда вы здесь?! Ведь ваша армия далеко.

— Я спешил, — ответил Федор, — я знал, что за таким ублюдком, как ты, Авл, надо приглядывать.

— Какое тебе дело до бабы? — вновь осмелел Авл, бросив беглый взгляд по сторонам. — Она моя. Я за нее заплатил.

— Он врет! — закричала в ярости девушка, державшая голову отца, еще находившегося в беспамятстве. — Они ограбили нас. А потом этот захотел взять и меня с собой в лагерь, но я сопротивлялась.

— Все ясно, — закончил допрос Федор. — Ты захотел сделать из нее проститутку. Потешиться, а потом продать в бордель. Ты не центурион, Авл, ты — дерьмо. Мне попадались римские солдаты, при убийстве которых я испытывал гордость, потому что побеждал таких врагов. А тебя я убью с омерзением.

— Хватит болтать! — Авл вскочил на ноги. — Карфагенский ублюдок!

Решив, что он и так слишком долго говорил, Федор снова ударил римлянина. На сей раз рукоятью фалькаты в зубы, вернув его на место. А затем в ярости рубанул с плеча тяжелым клинком, лишив центуриона-насильника его мужского достоинства на глазах рыдающей девушки. Отсеченный детородный орган упал на грязный пол, а кабак огласился душераздирающим воплем. Римлянин дернулся, вскочил, пробежал несколько шагов, но тут же упал и скоро затих в луже крови.

— Собаке собачья смерть, — как-то отстранено заметил Федор.

В этот момент из угла послышался стон. Старик пришел в себя и открыл глаза, со страхом взглянув на склонившегося над ним Чайку.

— Кто вы? — наконец проговорил старик на латыни, но бывший морпех Тарента уже давно научился отличать настоящий римский выговор от других наречий. Латынь являлась для старика таким же чужим наречием, как и для Федора.

— Мы солдаты Карфагена, отец, — не стал обманывать старика командир разведчиков. — Но мы пришли не для того, чтобы тебя убить.

Федор помолчал, изучая морщинистое лицо старика.

— Ведь ты не римлянин, — добавил он, закончив свои наблюдения.

— Я лигуриец, — прохрипел старик, медленно поднимаясь и потирая ушибленную голову с запекшейся на виске кровью. — Моя родина Генуя. Мой отец был мелким торговцем, держал лавку на берегу и ходил по морю в соседние города за товарами. Я унаследовал его дело. Но Геную несколько лет назад захватили солдаты Рима, и им теперь принадлежит все. А я перебрался в деревню, думал, здесь будет спокойнее. У меня ведь жена и дочь.

Посмотрев на растерзанную одежду дочери, он заплакал. А дочь, прикрывшись руками, словно только сейчас заметила, что на ней почти нет одежды, вскрикнув, убежала через заднюю дверь.

— Нам нужна твоя помощь, — прямо сказал Федор, оглянувшись на стоявших за спиной солдат.

— Вы спасли мою дочь, — медленно ответил старик. — И хотя я боюсь Ганнибала не меньше, чем римлян, я ваш должник.

— Не бойся, отец, — успокоил его Федор. — Если на этой земле воцарится власть Карфагена, это будет лучше, чем та власть, при которой ты живешь сейчас. В Карфагене уважают купцов и не насилуют их дочерей.

Старик осторожно поднял голову и, посмотрев в глаза Федору, произнес.

— Теперь мне все равно. Я ненавижу римлян. Чего вы хотите от меня?

— Скажи мне, — начал Федор, увидев, что старик немного пришел в себя, — есть ли здесь поблизости еще римские солдаты?

Прежде чем ответить, старик устало опустился на скамью у стола и налил себе вина из полуразбитого кувшина в чашу. При этом он долго не мог оторвать остекленевшего взгляда от мертвых римлян, плававших в лужах собственной крови. Два бойца из отряда Федора уже сняли с них целехонькие панцири и сложили на дальний стол. Доспехи удалось снять, почти не запачкав, хотя кое-где на них высыхали пятна крови. Сейчас финикийцы занимались тем, что раскладывали ножны с мечами и кинжалами, а также поднимали с пола разбросанные по углам шлемы легионеров. Похоже, те слишком торопились получить свою часть наслаждения от дочери деревенского трактирщика.

— Вы можете взять все, что хотите, — сказал старик, указав на стойку.

— Можешь выпить, — перевел Федор стоявшему рядом Летису, кивнув на кувшины с вином. И предвосхищая его вопрос, добавил. — О еде поговорим чуть позже, когда я расспрошу старика.

Не очень довольный таким ответом, Летис все же подошел к полкам, взял ближайший кувшин и стал пить из него взахлеб, даже не потрудившись найти чашу.

— В одном дне пути стоит римский легион, — ответил, наконец, старик, — но оттуда есть прямая дорога на Геную, поэтому они редко бывают в нашей деревне, и я почти ничего на них не зарабатываю. Вот сегодня явились эти четверо, а потом богатый римлянин на коне, он очень спешил. Это были мои первые посетители за неделю.

Видимо, израсходовав много сил на эти слова, старик снова заплакал. Федор подлил ему вина. Он ощущал себя не самым лучшим образом, но выбирать не приходилось. В любой момент сюда мог заявиться конный или пеший отряд римлян.

— А ближе, отец, ближе кто-нибудь еще есть? — переспросил Федор.

— Нет, — старик отрицательно замотал головой. — Ближе никого из римлян нет.

— А здесь, в вашей деревне?

— У нас только крестьяне да пастухи, — отмахнулся старик, — римские солдаты иногда вставали у меня на постой, но это случалось очень давно. Когда через эти места шла отступавшая армия консула. Тогда они забрали всю еду, но расплатились за нее.

— Что он говорит? — вмешался заинтригованный Летис. — Здесь есть еще римляне? Может, нам пора уже убираться отсюда?

— Говорит, что в деревне нет, — перевел Федор, — но, в одном дне пути стоит целый легион.

— Это далеко, — обрадовался Летис. — Может, тогда заночуем здесь? Поедим, отоспимся.

— Нет, — отрезал Федор. — Не так уж это далеко. Отправь одного солдата за Урбалом и остальными, пусть приведет их сюда. Мы можем здесь немного отдохнуть и поесть, но все равно надо убираться отсюда до наступления темноты.

— А жаль, — огорчился здоровяк. — Я бы здесь задержался. Когда еще можно будет посидеть в трактире, пусть и таком захудалом.

Но, оглянувшись по сторонам, он заметил:

— Впрочем, ты прав. Здесь слишком много дохлых римлян. Аппетита не будет.

Летис подозвал одного из солдат, разбиравших трофейную амуницию, и приказал сходить за остальными разведчиками.

— Только веди их осторожно, там же, где мы шли, — напутствовал его Летис. — Не светитесь на дороге. Римлян здесь пока нет, но за всеми крестьянами не уследишь. Может, кто решит донести.

Однако, все прошло нормально. Карфагеняне провели в деревне почти час, отдохнули и даже немного перекусили. Трупы римлян по приказу Федора солдаты унесли в поле и там закопали. В самой таверне жена кабатчика, потрясенная происшедшим, навела порядок, смыв с пола кровь. За это время старик рассказал, что проходящая через деревню дорога ведет прямиком к лагерю римского легиона, но незадолго до него есть развилка. С нее начинается другая дорога, ведущая к перевалам. Там почти нет селений, и потому ей редко пользуются. А к развилке можно добраться еще до темноты.

— Дальше пойдем так, — решил Федор, переодевшийся в доспехи бородатого центуриона, — я, Летис и те двое, что сопровождали нас утром, отправимся прямо по дороге, переодевшись римлянами.

— Какой из Летиса римлянин? — не удержался Урбал, разглядывая мощную фигуру друга. — Да на него и ни один панцирь из римских не налезет. Давай, лучше я пойду.

— Нет, — отрезал Чайка, — Летис справится. А ты будешь командовать оставшимся отрядом.

— Я пойду с вами, — вдруг заявил старик, словно поняв, о чем говорят карфагеняне. — Мне здесь больше оставаться нельзя. Ни мне, ни моей семье. Если римляне узнают, что у меня в таверне убили четверых солдат, то нам конец.

— Я бы мог рассказать, как добраться до лагеря Ганнибала, — произнес Федор, — чтобы вы смогли найти там убежище. Но это очень далеко. Ты не дойдешь.

— Ничего, — упавшим голосом ответил старик. — Вы ведь идете в сторону Генуи? Мы отправимся с вами до развилки дорог, а там спрячемся в горах. В одном из горных селений у меня есть родня. Какое-то время поживем там, пока не решим, как быть дальше.

— Ты знаешь дорогу к перевалам? — поинтересовался Федор.

— Да, — ответил старик. — Я ездил через них несколько раз.

— Хорошо, отец, — кивнул Федор. — У тебя есть телега?

— Есть, — ответил он, мелко закивав головой. — У меня есть телега, эта таверна и еще стадо овец. Это все мое имущество. Можете забрать его себе.

— Мы не будем его забирать, — снова возразил Федор, — но, пожалуй, используем. Кто пасет твое стадо?

— Сосед-пастух, которого я нанимаю. А когда денег нет, я сам, жена или дочка.

Вспомним о дочери, стрик снова тихо заплакал. А Федор повернулся к сидевшему рядом Урбалу.

— Мы пойдем по дороге рядом с телегой, на которой поедет семья старика. Так безопаснее, меньше внимания привлечем. Три наших солдата переоденутся крестьянами и погонят стадо вдоль дороги. А ты, Урбал, с оставшимися будешь двигаться следом, по холмам и оврагам, понесешь оружие с одеждой. В телеге все это везти нельзя. Мы возьмем оружие римлян. Если старик верно оценил расстояние, и нам не попадется по пути отряд легионеров, мы доберемся до развилки дорог еще до наступления темноты. Оттуда начинается подъем в горы.

— А если нарвемся на римлян? — поинтересовался финикиец.

— Попробую с ними договориться, — ответил Федор. — А если не выйдет, то ты либо спасешь нас, либо успеешь уйти.

— К чему эти сложности? — удивился Урбал. — Пошли все вместе.

— Хочу проверить, сойду ли я за римлянина при встрече с легионерами, — ухмыльнулся Федор. — В дальнейшем может пригодиться. Да и холмы кругом почти без леса, большой отряд будет заметен. Поэтому на день разделимся. А заодно надо проводить старика с семьей до безопасного места. Он, похоже, хочет идти туда же, куда и мы. Заодно послужит проводником.

Летис и еще двое финикийцев переоделись в римские доспехи. Три солдата облачились в найденные стариком рубища, став похожими на местных крестьян. Хотя, при ближайшем рассмотрении, повадки воинов выпирали наружу. Взяв с собой еды на весь отряд, старик запряг в телегу единственную изможденную лошадь, посадил в нее пребывавшую в отчаянии дочь и жену, пытавшуюся ее успокоить, и выехал со двора. Федор и «римляне» направились вслед за телегой по дороге. «Крестьяне» еще раньше отогнали стадо овец за крайние дома и теперь ожидали вместе с ним на небольшом поле, что раскинулось меж холмами.

Полдня они отшагали по дороге вполне спокойно, если не считать постоянных жалоб Летиса на узкий панцирь, сдавливавший его могучую грудь и стеснявший движения.

— И чего эти римляне такие низкорослые? — бурчал себе под нос здоровяк, вышагивая за телегой.

— Извини, друг, — пытался оправдаться Федор, придерживая висевший на ремне щит-скутум, — выбирать не приходилось. Если бы выпал случай, то мы подобрали бы тебе доспех пошире.

Но Летиса это слабо утешало. Федору, между тем, доспех убитого бородача пришелся впору. Да и опыт ношения римских панцирей у него не пропал. Не привыкать. Хотя фальката нравилась ему больше, чем короткий и широкий меч, висевший сейчас на поясе.

Когда солнце уже начало садиться за белесые холмы, Федор заметил впереди разъезд конных римлян. Десять человек во главе с декурионом. Они направлялись в сторону деревни и скоро должны были поравняться с телегой беженцев.

— Похоже, наших друзей хватились, — заметил Федор, оглядываясь назад, где за стадом овец виднелись три «крестьянина», прятавшие под хитонами кинжалы. На некотором расстоянии за ними держались и остальные. — Разговора не избежать.

— Я готов, — кивнул Летис, опуская ладонь на рукоять меча.

— Подожди, — осадил его командир разведчиков. — Сначала я попробую выяснить, что им надо. Но если дело повернется круто, не зевай. Их десять, все конные. Вчетвером можем не справиться, пока остальные подоспеют.

— Разберемся, — пообещал Летис. — Троих беру на себя. Вон, смотри, какой силач едет, его доспех мне будет как раз впору.

Скоро катафрактарии,[133] вооруженные копьями и мечами, поравнялись с телегой, и декурион осадил коня рядом с остановившейся повозкой. Просто проехать мимо он не захотел. Старик в ужасе смотрел то на римлян, то на карфагенян. Федор сделал ему знак молчать, а своим солдатам остановиться, затем шагнул вперед.

— Эй, центурион, — подозвал его главный в этом отряде римлянин, — ты не видел бородатого Авла и его людей? Они должны были давно вернуться в лагерь по этой дороге. Требоний сказал нам, что оставил их в деревне.

— Нет, — нагло заявил Федор, приблизившись к декуриону на расстояние шага. — Я иду оттуда, но там нет солдат из нашего легиона. А что случилось?

— Примпила[134] ждали на совете, но он не явился, — ответил декурион. — Я послан, чтобы арестовать его. Военный трибун в бешенстве.

«Так этот ублюдок был еще и главным центурионом легиона, — подумал Федор. — Да-а, мельчает римская армия».

Но вслух повторил:

— Я проходил через деревню, но там никого нет.

Удовлетворившись ответом, декурион уже собрался скакать дальше, как вдруг заметил сидевших в повозке людей и узнал их.

— Куда это ты едешь, кабатчик? — спросил он, бросив взгляд на стадо овец. — Да еще со своими бабами и овцами. А кто будет поить меня и моих людей вином? Ты что, бежишь из деревни?

Он снова осадил коня и пристальнее посмотрел на Федора.

— Этот шлем и доспех мне знаком, — вдруг произнес он, словно прозревая и медленно поднимая копье. — Я вижу на нем пятна крови.

Поняв, что их раскрыли, Чайка не стал терять времени. Выхватив меч, он всадил его в брюхо декуриону снизу вверх, пробив доспех раньше, чем тот сумел воспользоваться своим копьем. Командир римских конников, свалился вниз, издав предсмертный стон.

Летис и два других финикийца тоже не зевали. Летис успел выхватить и бросить в ближайшего всадника кинжал, поразив его в шею. Остальные последовали его примеру. Но убить им удалось только двоих всадников, один из солдат Карфагена промахнулся, и это стоило ему жизни. Катафрактарий в ответ метнул копье, пронзив пехотинца. Оставшиеся римляне, развернув коней, бросились на переодетых карфагенян сомкнутым строем. Между ними оставалось не больше десяти метров, таявших прямо на глазах.

Финикийцы отступили за телегу, вскинув щиты. Всадники, приближаясь, метали в них копья. Федор сумел отбить скутумом два копья, прежде чем отбросил внезапно отяжелевший щит. Летис «поймал» на щит три копья. Оставшийся солдат Карфагена отбил одно, но вторе поразило его в бедро. С воплем он упал. Подскочивший всадник добил его длинным мечом, выхваченным на ходу.

Сразу три всадника с мечами в руках окружили Федора, остальные бросились на Летиса. Смерть была очень близко, но вовремя подоспели «крестьяне». Воздух разрезал свист летящих кинжалов, и один из противников Федора свалился с коня. Та же участь постигла одного из нападавших на Летиса. Прыгнув вперед к самому стремени, Федор избежал удара по голове и пронзил мечом бок другого римлянина, стащив его с лошади. Оглянувшись, командир разведчиков заметил, что к ним бегут лучники во главе с Урбалом.

Пока Федор, вскочив на коня, бился с оставшимися римлянами, помогая Летису отражать атаки, лучники карфагенян успели приблизиться, и все разрешилось буквально за один миг. Несколько метких выстрелов, и от римского отряда не осталось никого.

— Нам еще повезло, что их было всего десять человек. — Федор сплюнул кровь из рассеченной губы, обращаясь к Летису, но поглядывая то на погибших римлян, то на своих солдат, то на семью кабатчика, от страха застывшую в повозке. — Хорошо, что их военный трибун не послал за этим ублюдком хотя бы центурию пехотинцев. А лошади нам пригодятся.

Федор приказал поймать всех разбежавшихся коней. Спустя полчаса, оттащив мертвых римлян в канаву, чтобы не сразу бросались в глаза, отряд разведчиков пересел на лошадей и двинулся дальше. Коней на всех не хватило, поэтому некоторые разведчики, уподобившись иберийцам и кельтам, уселись по двое, перекинув через холку мешки с оружием, одеждой и провиантом.

Овец пришлось отпустить, чтобы двигаться быстрее. Федор предлагал старику ехать своим ходом, если тот хочет сохранить имущество, но старик отказался. Он хотел сохранить жизнь, теперь уж точно совершенно обесцененную, а потому двинулся на телеге вслед за раздобывшими лошадей солдатами Карфагена.

Спустя пару часов они благополучно достигли развилки и свернули с ведущей к Генуе дороги налево. Теперь путь, петляя, снова пошел наверх, в гору. Поднявшись на первый небольшой перевал, Федор заметил, как далеко внизу по направлению к деревне в сгущавшихся сумерках марширует манипула римских легионеров.

— Вовремя мы свернули, — сказал он, посмотрев на Летиса, — но нас скоро хватятся. До наступления темноты надо уйти, как можно дальше.

И он пришпорил коня, обгоняя повозку.

Глава четвертаяБоспорское царство

Почти две недели он метался в бреду, но не умер. Местные знахари выходили. Иллур велел спасти своего кровного брата во что бы то ни стало. И они спасли. А куда им деваться? Молили всех скифских богов, жгли какие-то тряпки и поили полумертвого Леху отварами. Спасли. Засевшую глубоко в плече стрелу вынули, а рану заговорили.

Когда боль ушла, и он окреп настолько, что смог выползти из юрты на свет божий, то увидел, что восходит рассветное солнце над степным миром крымских кочевников. Ни моря, ни прибрежных скал поблизости не оказалось. Все это время, как выяснилось, он лежал не в лагере Иллура под захваченным Херсонесом, а был перевезен в свое стойбище, где, кроме приставленных знахарей и колдунов, от него не отходила испуганная насмерть Зарана. К счастью, она оказалась девушкой крепкой и, даже увидев окровавленного Леху, не лишилась ребенка. Узнав, что с ней и с ребенком все в порядке, бледный Леха почувствовал себя гораздо лучше. И даже сам удивился, что больше переживает не о себе, а о Заране с наследником. Такое чувство возникло у него впервые, обескуражив опытного бойца. В своей прошлой жизни он даже о родителях беспокоился не очень сильно. Живы — и ладно. Правда, уважал. А тут о себе и думать забыл на какое-то время, как в сознание пришел, больше Зарану успокаивал.

Не прошло и двух дней с тех пор, как он очнулся, и в стойбище явился сам Иллур с ближайшей свитой из нескольких десятков всадников. Привез Лехе в подарок новый акинак взамен утерянного в бою, с золотыми ножнами искусной работы. Следом подъехала груженная телега.

— Фарзой доволен, — сообщил он Лехе, когда они уже сидели на поваленном дереве в небольшом отдалении от юрты. — И Паллак доволен. Город мы захватили. Все, как ты рассчитал. Ворвались через западную башню и ударили грекам в тыл. Взяли порт, а потом и другие ворота открыли.

Иллур перевел дух, вспоминая подробности того боя, и продолжил:

— Бились мы почти целый день. Греки хорошо сражались, но было поздно. Стены их уже не спасли. Мы сожгли половину Херсонеса и много добычи взяли. Вон твоя доля!

И он указал на поставленный в трех десятках метров от юрты воз с какими-то шкурами, блестящими на солнце кувшинами и россыпью блюд и монет.

— Ты теперь богат, брат мой Алл-лэк-сэй! Сможешь купить себе сотню наложниц и вооружить много воинов.

— Да мне и одной пока хватает, — отмахнулся Леха, — а насчет воинов… Ты расскажи, что на свете делается. Херсонес взяли, но ведь ты на этом не успокоишься. Я же тебя знаю.

— Верно, говоришь, Алл-лэк-сэй! — усмехнулся Иллур. — Новые дела назревают. Помнишь, я тебя посылал на границу с Боспорским царством?

— Помню, — Леха поежился от налетевшего порыва ветра, зябко ему было на свежем воздухе, но и в юрте валяться надоело. — Там, на границе, эти вояки такой оборонительный вал насыпали и ров вырыли, что не подступиться.

— Вот именно, — усмехнулся Иллур, — они думают, что мы нападем на них прямо здесь. Но Фарзой хитер! Да и я не так уж глуп, чтобы посылать скифов на верную смерть.

Иллур поднял указательный палец вверх.

— После того, как до них долетела весть о взятии Херсонеса, боспорский царь прислал множество солдат для защиты этих укреплений и призывает гнев богини Ма[135] на наши головы. Но мы обманем их и нападем с другой стороны.

— Это как? — не понял Леха, плохо представлявший себе границы Боспорского царства. — По морю?

— Нет, — отмахнулся Иллур, — наши лучшие корабли погибли при захвате Херсонеса. Осталась лишь пара триер и биремы, находившиеся в запасе. С такими силами укрепления Боспорского царства на нашей границе и богатые города, что за ними прячутся, не взять. Ни Феодосию, ни Пантикапей. Мы построим новый флот, но на это уйдет время. Гилисподис уже приступил к постройке десяти крупных кораблей.

Иллур встал, прошелся перед Лехой, словно греческий актер перед публикой в театре, и стал развивать свою мысль дальше.

— Мы атакуем эти укрепления, — заявил он, — и с суши, и с моря. Биремы перевезут солдат в тыл нашим врагам и помогут посеять панику среди защитников вала. Но лишь для того, чтобы обмануть. Показать им, что нанесем главный удар в этом месте. А на самом деле главные силы обойдут их по степи вдоль внутреннего моря и ударят с севера.

Иллур взмахнул рукой.

— И тогда путь в сердце Боспора будет открыт, и его не спасут даже подкрепления, вызванные из других греческих колоний. Главное выиграть время и нанести смертельный удар, от которого они не оправятся. А потом…

— Подожди, — озадачился Леха. — Ты еще этих противников не победил, а уже думаешь о «потом»! Ты что, брат, хочешь воевать со всеми сразу?

— Да, — просто ответил Иллур. — Я хочу завоевать весь мир и вернуть скифам власть над народами. Но Паллак слишком осторожен. Он боится, что греки объединятся против нас, словно не знает, что греки живут отдельными городами и никогда не собирают свои армии вместе. Это сделал только один человек, их царь Александр, но он тогда объединил греков силой.

Иллур снова сел рядом.

— Клянусь очагом,[136] я тоже смогу объединить всех греков под своей властью — и ближних, и дальних — если у меня будет достаточно сильная армия. Ведь наших предков не смогли одолеть даже полчища персов Дария, значит мы непобедимы. Наш древний царь Иданфирс сумел заманить, измотать и разбить по частям армию Дария. Правда, он был решителен. А Паллак слишком медлителен и острожен. Он забыл, что такое кочевая жизнь и не слишком торопится начинать ее снова.

— Но ведь Херсонес взят, — подумал вслух Леха, словно одобряя действия царя. — Город богатый, много добычи. Куда ему теперь торопиться.

— Да, Херсонес взят, добычи много, — подтвердил Иллур, тряхнув бородой и погладив свой акинак. — И это значит, что все уже решено. Останавливаться нельзя. Греки, живущие в соседних колониях, не простят нам Херсонеса. Они будут мстить. Даже могут попытаться объединиться против нас, и мы должны помешать им. Мы должны ударить первыми.

— Я бы рад помочь, — заявил Леха, вставая, — да боюсь не удержаться в седле.

— Ничего, брат, — Иллур встал, — знахари тебя вылечат. Я приказал им стараться.

— Они стараются, — подтвердил Леха, бросив взгляд на трех бородатых старцев, что обретались неподалеку.

— А пока мы уйдем без тебя, — Иллур улыбнулся, — медлить нельзя. Я сам поведу своих воинов в великий поход на Боспорское царство.

Он обнял Леху за плечи и попрощался.

— А ты выздоравливай, когда мы вернемся из степи, ты уже должен держаться в седле. Потому что потом отдыхать будет некогда. Ты пойдешь с нами на Ольвию.

— Я так и знал, — заметил вслух Леха, — что этого ждать недолго. Ладно, постараюсь к твоему возвращению оклематься. Плечо почти не болит.

— Прощай, Алл-лэк-сэй! — Иллур вскочил на коня и поскакал в сторону ближайших холмов. Весь его отряд последовал за ним.

Рядом тотчас возникла Зарана и заботливо накинула на плечи шерстяное покрывало. Несмотря на то, что денек стоял в целом теплый, по земле небольшой ветер мел пыльные облачка.

— Шел бы ты лучше в юрту, — заявила наложница. — Простудишься.

— И то дело, — решил Леха, вставая. — Что-то я притомился на свежем воздухе. Сила еще не та. Только сначала посмотрю, что за богатство нам Иллур привез. Пойдем, глянем.

Зарана кивнула, ей тоже не терпелось осмотреть лехину долю добычи. И они оба, обнявшись, направились к возу с сокровищами из Херсонеса.

— Да-а, чего здесь только нет, — пробормотал Леха, перебирая кубки, кувшины из меди с искусно нанесенной чеканкой, блюда и оружие в дорогих ножнах. Было здесь несколько греческих, богато отделанных мечей, небольшой круглый щит, шлем и даже раззолоченная верхняя одежда, несколько пар сандалий и много других вещей, не считая трех мешочков с золотыми греческими монетами. Иллур явно не поскупился и щедро отплатил за храбрость морпеха, поделившись с ним добычей.

Продав все это, Леха действительно мог купить себе еще стадо коней, организовать новое стойбище, построить на греческий манер дом в Неаполе или вооружить целый отряд бородатых лучников, став вождем повыше рангом. А может, и соорудить свой корабль.

Честно говоря, после морского нападения на Херсонес, Леха разрывался надвое. Он не мог выбрать, кем ему теперь стать. С одной стоны, он неплохо проявил себя, как морской начальник, можно попросить Иллура, чтобы его и дальше двигали по флотской линии. Благо, скифы теперь занялись этим вопросом всерьез, и останавливаться на достигнутом не собирались.

Но и в степь его тянуло не меньше. Как-то попривык уже Леха обгонять ветер на лихом коне, во главе своих разведчиков, и валить солдат неприятеля из тугого лука на скаку. «Ладно, — он решил оставить свои сомнения до того момента, пока жизнь сама не подтолкнет его к какому-нибудь выбору, — поживем, увидим». И поймал себя на мысли, что в последнее время, благодаря стараниям Фарзоя и его подопечного, постоянно ставивших перед Лехой новые задачи, он стал гораздо больше думать. «Надо с этим осторожнее, — осадил себя морпех, — а то и в привычку войдет. Жить сразу станет сложнее».

— А ну-ка надень, — он вытащил из широкой чаши уложенное туда ожерелье из мелких блестящих монет и протянул наложнице.

Украшение блеснуло на солнце, и Леха не мог не заметить, как загорелись глаза девушки. «Вот, женщины, — усмехнулся морпех, помогая закрепить ожерелье на шее наложницы, — как сороки. Увидят что блестящее, сразу обо всем забывают, только дай поносить или померить».

Надев ожерелье, Зарана игриво подняла руки вверх и повернулась перед Лехой, слегка изогнув гибкий стан, уже начинавший заметно округляться. Ребенок должен был родиться через несколько месяцев. Повторив пируэт, она, наконец, замерла и вопросительно посмотрела на своего хозяина в ожидании похвалы.

— Ну, просто принцесса, — буркнул Леха.

— А это кто? — не поняла Зарана.

— В смысле, хороша чертовка! — поправился Леха и добавил. — Ты у меня просто лучше всех, Заранушка.

Девушка подошла к Лехе и прильнула к его груди, обняв обеими руками за талию.

— Ну ладно, ладно, — попытался мягко оттолкнуть ее Леха. — Ты поройся тут. Может, еще чего найдешь из украшений. Иллур ведь не зря сюда эту вещь подложил. Знал, кому пойдет. А я вернусь в юрту, полежу.

Но Зарана не стала больше ничего искать, а помогла своему притомившемуся мужчине дойти до дома. Едва оказавшись внутри, Леха опустился на ковер, пристроил голову на подушках и смежил веки, скользнув напоследок взглядом по манящему стану девушки. Зарана выглядела прелестно даже с уже наметившимся животиком, но ему было сейчас не до плотских утех. Рана еще давала себя знать. А к возвращению Иллура ему предстояло войти в форму, снова сидеть в седле не хуже любого скифа и крепко держать лук. Обещал — выздоравливай. Остальное потом.

Всю следующую неделю шаманы — так про себя определял Леха местных ведунов и знахарей — поили его какой-то горькой укрепляющей дрянью. Напиток казался мерзким на вкус, словно сваренным из лягушек, но помогал. Сил прибавлялось с каждым днем. «И чего они туда кладут? — размышлял Леха, выпивая с рассветом очередную чашу бурой жижи, на поверхности которой плавали капельки жира. — Отрава какая-то». Но, тем не менее, пил и выздоравливал.

К концу недели ему полегчало настолько, что он приказал даже привести себе оседланного коня. Взобрался на него уже без посторонней помощи, хотя и зашумело немного в голове. Зарана, настороженно наблюдавшая за его телодвижениями, вскрикнула.

— Цыц! — рявкнул на нее Леха. — Казак я или нет? Должен в седле держаться.

И натянул поводья, пустив коня вскачь. Трое верных людей устремились вслед за хозяином, поотстав на полкорпуса. Минут двадцать Леха скакал по холмам, рискуя вылететь из седла, поскольку в силу еще вошел, но не упал. Держал фасон. Нельзя было перед своими людьми осрамиться. Даже вскинул лук и пар раз выстрелил на ходу в пролетавшие мимо деревья, с радостью отметив, что оба раза попал. Значит, не пропала выучка. И стрела лучника из Херсонеса, так некстати поразившая командира скифских разведчиков, не смогла его вывести из строя навсегда.

На следующее утро в стойбище явился гонец от Иллура, на словах передавший, что скифский военачальник приказывает Лехе навестить известную ему бухту, где работают греки, и ускорить строительство новых судов. Иллур снова назначал Леху комендантом секретного объекта. А в подтверждение своих слов прислал греческую монету с пробитым в середине отверстием, которую тот обязан передать нынешнему коменданту в качестве пароля для смены караула.

— Вот неугомонный, — произнес вслух Леха, — сам в степи, а про флот помнит.

Подкинув на ладони монету, Леха снова посмотрел на гонца, и не подумавшего спускаться с коня.

— Ну, как он там, всех врагов победил? — поинтересовался морпех.

— Мы атаковали Боспорское царство с севера, — сообщил гонец, — и погнали его конницу вглубь земель. Враг отступает. Иллур приведет нас к победе.

— Я так и думал, — кивнул Леха. — Можешь ехать. Я все выполню. И передай вождю, чтобы зря под стрелы не лез. Его мудрая голова еще пригодиться Скифии.

Бородатый воин издал боевой клич, стеганул нагайкой коня и ускакал.

— Ну вот, Заранушка, — проговорил морпех, приобняв наложницу и провожая взглядом гонца, уже почти скрывшегося за ближайшими деревьями, — пришло время опять расстаться. Надо мне посетить одно место, куда я тебя взять не могу.

А про себя подумал: «Пора навестить, как Иллур велел, Гилисподиса с Калпакидисом, посмотреть, чем они там занимаются».

— Возвращайся быстрее, — прошептала Зарана, прикоснувшись губами к самому уху своего хозяина. Да так нежно это у нее получилось, что Леха мгновенно позабыл и про войну, и про флот, что строили греки в отдаленной бухте. И про приказ, который повелевал ему немедленно туда отправляться.

Плотно охватив теплую ладонь, он потащил свою наложницу обратно в юрту, где осторожно, но без лишних прелюдий, завалил девушку на ковер и до самого обеда предавался с ней любовным утехам, делая короткие перерывы на отдых. Но сил с каждым разом, к его великому удивлению, только прибывало. «И чем это меня шаманы напоили? — удивлялся Леха, поглаживая теплые груди наложницы и в очередной раз наваливаясь на нее всем телом. — Не только плечо прошло, но и все остальное окрепло. Что за виагра такая?».

Но Зарану совсем не интересовало, чем его напоили. Она была молчалива и счастлива, только сладко постанывала каждый раз, крепко сжимая его бедрами. А Леха продолжал демонстрировать неутомимость.

На следующий день он все же явился в Золотую бухту, чтобы принять на себя командование секретным объектом. Показал монету начальнику охраны, выслушал его соображения об обстановке и приступил к обязанностям, сразу же отдав распоряжения своим бойцам, которых у него теперь насчитывалось чуть меньше двух сотен, принимая во внимание тех, кто погиб при штурме Херсонеса.

Снова оказавшись в бухте, Леха расставил часть своих солдат на посты вдоль берега, а половину отправил в дозоры и объезд территории. Сам же, захватив седовласого скифа-переводчика, жившего здесь, при мастерах, постоянно, явился в большой барак, где располагалась главная контора Гилисподиса.

— Ну, как дела? — поинтересовался он у грека, застав того в одиночестве над какими-то набросками и чертежами, в задумчивости рисуемыми угольком прямо на деревянном столе.

Гилисподис оторвался от своих размышлений и встал, приветствуя Леху с некоторым удивлением. Переводчик тут же пустился в объяснения на скифском.

— Иллур снова приказал мне тебя охранять, — кратко объяснил Леха свое появление и склонился над разрисованным столом. — Чем занимаешься?

— Думаю над постройкой эннеры, — нехотя поделился своими планами греческий мастер, глянув на толмача, — это, конечно, пока только мечта, эскизы. Но мне кажется, от нее в некоторых случаях может быть большая польза.

— Чем ты тут развлекаешься, — не понял Леха, снова бросив взгляд на исчерченный стол, — вместо того, чтобы строить боевой флот для Скифии?

— Эннера — это гигантский военный корабль, — спешно пояснил Гилисподис, вообразивший, что его опять могут подвергнуть пыткам. — Он в два раза больше квинкеремы.

— Эту я знаю, — кивнул Леха.

— Эннера должна иметь три или четыре палубы, а при такой ширине на верхней можно будет разместить шесть или даже семь башен для стрелков, — охотно изложил Гилисподис преимущества новой конструкции, с облегчением сообразив, что казнить сразу его не собираются. — А, кроме того, там поместиться целых двенадцать метательных машин.

— Сильно, — согласился Леха. — Только это должна быть очень большая штуковина. Как же она будет двигаться?

— С помощью весел, — ответил Гилисподис, — на каждом из которых будет по два или три гребца. Иногда под парусом. В целом, конечно, эннера получится очень тихоходной. Но взамен скорости она получит большую военную мощь. Ее можно применять для охраны гаваней или, наоборот, для осады вражеских крепостей с моря.

— В общем, плавучая передвижная платформа для артиллерии, — подытожил Леха по-русски, — как броненосец береговой охраны. И пехоту на нее можно сажать во множестве.

Переводчик поднял на него удивленный взгляд, но Леха не стал пояснять свои слова.

— В целом одобряю, — заключил он, переходя на язык скифов. — И много таких громадин у греков во флоте?

— Такие корабли почти никто не строит во множестве, — честно ответил Гилисподис. — Это очень дорого. В Афинах есть одна. Знаю, есть несколько эннер в Египте, у Карфагена и у римлян. Кажется, это все. В основном, для войны все используют более быстроходные корабли.

— Ясно, в общем, на твоей эннере далеко не уплывешь, хотя штука знатная, — похвалил Леха. — Мощная.

Гилисподис расплылся в улыбке.

— Да, — закивал он, — она сможет принести скифам пользу.

— Сможет, — согласился начальник охраны, — если ее не сожгут раньше быстроходные триеры. Да и денег она стоить будет немало. Наш ВПК такое пока не потянет. Фарзой не разрешит. Так что рассказывай, что у тебя творится в области стандартных вооружений.

Некоторое время переводчик, а затем Гилисподис переваривали сказанное, но справились. После чего грек проводил Леху на берег и показал три уже почти готовые триеры и одну недавно заложенную квинкерему. У берега также покачивались собственные и несколько захваченных у Херсонеса бирем.

— И это все? — удивился новый комендант объекта, осматривая небольшой флот.

— Пока да. Скоро мы заложим еще две триеры. Того золота, что вождь Иллур отпустил мне для работ, хватит только на эти корабли, — напрягся Гилисподис. — Ведь мы решили построить первый большой корабль для флота Скифии. А он дорог. Кроме того, много средств ушло на постройку осадной артиллерии мастера Калпакидиса.

— Ну ладно, — смягчился Леха, — работай дальше. Да не тяни. Корабли скоро понадобятся. А насчет твоей, как там ее, эннеры, я поговорю с кем следует. Может, и построим, если денег хватит.

После того, как переводчик-скиф озвучил сказанное по-гречески, Гилисподис просиял. Не каждый день тебе обещают дать денег на экспериментальный проект. Для любого увлеченного мастера это настоящее счастье.

«Рано радуешься, — подумал про себя Леха, — ты еще не знаешь, для осады какого города нужны эти корабли». Но вслух ничего не сказал, не стоило расстраивать главного специалиста.

— Пошли к Калпакидису, — приказал он толмачу, следовавшему за ним, как тень.

И направился вверх по склону к группе бараков, из которых раздавались стук молотков и глухие удары. По дороге Леха осмотрел кузницы, где скифские умельцы ковали металлические части для крепления кораблей, пластины обшивки для бортов, берегущие их от таранного удара, и сами тараны, состоявшие из бревен, обитых металлом. Работа кипела, и морпех остался доволен.

В заключение Калпакидис продемонстрировал ему новую метательную машину с одним плечом-балкой и корзиной для ядра или горшка с зажигательной смесью. Этот монстр возвышался на три метра над землей и стоял в лесу напротив специально вырубленной просеки, в конце которой виднелся небольшой деревянный домик-мишень.

— Это называется онагр, — с гордостью заявил греческий умелец. — Похожие по действию машины, только еще большего размера, я видел в Сиракузах. У римлян они тоже есть. А теперь будут и у вас.

— Ну, показывай, что она может, — приказал Леха.

Оттянув главную балку назад с помощью механизмов, скифы-метатели зарядили онагр массивным каменным ядром, прицелились и отпустили рычаг. С громким стуком центральная балка ударилась о поперечную, отправив ядро в полет. Буквально через пару секунд раздался треск, и домик в дальнем конце просеки разлетелся вдребезги. На его месте остались лежать отдельные бревна, а щепки разметало метров на десять.

— Хорошая машина, — похвалил Леха. — Сколько Иллур приказал сделать?

— Пять штук, — ответил Калпакидис. — Две уже готовы.

— Может и не хватить, — заметил Леха, но вдаваться в подробности не стал. — Делай сколько сказано.

Кроме новых машин, Калпакидис обещал построить скифам еще десяток осадных баллист, хорошо зарекомендовавших себя во время нападения на Херсонес. Часть таких орудий была уничтожена во время вылазок осажденными, требовалось срочно возместить их потерю. Глядя на размах работ, Леха понимал, что совсем скоро у них будет и приличный флот, и осадный обоз, ничем не уступающий осадным обозам греческих городов. Его кровный брат уже начал свой великий поход, и таких орудий и кораблей ему будет требоваться с каждым днем все больше.

Глава пятаяОльвия

Почти три недели Леха со своей командой нес непрерывную охрану секретной бухты и ее окрестностей. За это время Гилисподис успел достроить две триеры из трех заложенных. На одной из них Леха с греческими мастерами даже вышел в море, чтобы проверить ее ходовые качества и пострелять из баллист по мишеням.

А еще через пару дней в гавань явился Иллур вместе с сотней солдат. Кроме солдат, он пригнал с собой почти тысячу рабов из Боспорского царства, сразу же передав их в помощь обоим греческим специалистам. И следующую триеру они уже испытывали вместе.

— Хороший корабль, — заключил Иллур после того, как они, расстреляв несколько мишеней и потренировавшись в абордажном бою со второй триерой, сошли на берег. — Он нам скоро пригодится.

Проверив ход работ, Иллур ускакал к себе в стойбище, приказав Лехе передать охрану объекта одному из своих подопечных и следовать за ним. Все время, пока Иллур находился в гавани, он был весел и возбужден, но ничего толком не рассказывал своему кровному брату, намекнув, что всему свое время. Судя по обилию рабов, поход на Боспорское царство оказался удачен.

— Ну что, — поинтересовался, наконец, Леха, сидя вечером у костра в стойбище Иллура, — разгромили Боспорское царство?

Между юртами изредка слышалось ржание коней и глухой стук копыт. На костре жарилось мясо, еще недавно бегавшее по степи, а рядом слуга расстелил ковер, на котором вскоре появился обычный набор — овощи и фрукты на подносах, вино в кувшинах. Фарзой на этот раз не присутствовал. То ли Леха уже вошел в доверие, то ли разговор предстоял не очень секретный.

— Нет, — отмахнулся Иллур, — поход получился славный, но царство разгромить не удалось. Только пустили кровь.

Иллур отпил вина из поднесенного слугой кубка и начал свой рассказ.

— Их царь силен, имеет много укрепленных городов. Мы отогнали и рассеяли войско, охранявшее Танаис,[137] стоящий почти на северной границе, а сам город сожгли. Как я и думал, они нас не ждали с этой стороны, и нападение получилось внезапным.

Иллур помолчал, отпив еще вина.

— Ты пей, Алл-лэк-сей, угощайся, — указал на стоявший перед кровным братом кувшин. — Мясо еще не готово.

Леха отпил вина.

— То есть, прошлись по границам, пожгли деревни и обратно? — уточнил он.

— Не только, — ответил Иллур. — Пока наша первая армия штурмовала укрепленный вал у Феодосии, мы хитростью взяли Танаис, а затем прошлись по землям псессов и тарпетов. Сожгли их села и добрались до берегов самого Гипаниса,[138] недалеко от устья которого стоит большой торговый город Фанагория. Но захватить его не смогли. Город хорошо укреплен, а мы ради внезапности и скорости не взяли с собой осадный обоз.

— Да, это вы зря, — подтвердил Леха. — Калпакидис мне недавно новую машину показывал, просто жуть. Сносит с одного выстрела целый дом.

— Без таких машин Боспорского царства не одолеть, — неожиданно легко согласился вспыльчивый Иллур, выказав на этот раз похвальную рассудительность. — Мы уничтожили большую армию, но почти все города, имеющие каменные стены, остались нетронутыми.

Мясо поспело. Молчаливый слуга отрезал им по куску и положил каждому на отдельное блюдо. В последнее время, как заметил Леха, Иллур стал все чаще подражать своим недругам-грекам и есть, как белый человек, руками, а не просто с кинжала. С кем поведешься, как говорится.

Иллур откусил кусок сочного мяса, прожевал и закончил мысль:

— Ну, ничего, мы пустили немало крови, и теперь боспорский царь присмиреет надолго. В следующем походе мы возьмем и разрушим его города. А пока у нас будет другая забота.

Скифский вождь помолчал.

— Вчера на совете вождей было решено немедленно атаковать Ольвию, — объявил он. — Нам доносят, что Ольвия решила сама напасть на нас, не дожидаясь судьбы Херсонеса. Греки собирают большой флот и готовят армию наемников. Мы должны опередить их.

Иллур опрокинул кубок с вином прямо в глотку, облизал губы и закончил.

— Надо сжечь флот еще в гавани, чтобы они не смогли атаковать нас с моря. А уж с армией наемников мы справимся.

— Что я должен делать на этот раз, брат? — поинтересовался Леха. — Командовать кораблями?

— Нет, Алл-лэк-сей, — отрицательно мотнул головой скифский вождь, — кораблями будет командовать Ичей, твой помощник. Он неплохо подружился с морскими богами и в чести у Тамимасадоса.

— Это верно, — согласился Леха, вспоминая, как ловко Ичей управлялся в морском бою с флагманской триерой. — Думаю, он должен справиться.

— А ты завтра же возьмешь своих людей и отправишься в разведку на границу земель Ольвии, — распорядился Иллур. — Постарайся пробраться, как можно дальше, не ввязываясь в бой. Мы должны нанести удар первыми. Поэтому не поднимай шум раньше времени. Но привези мне пленных. Я хочу их допросить.

— Я все понял, — кивнул Леха. — Возьму своих людей и на рассвете отправлюсь.

Иллур молча глянул на него, размышляя о чем-то.

— Не задерживайся больше двух дней, — произнес он, наконец. — Кораблей у нас уже достаточно для того, чтобы нанести один, но сильный удар. Пока ты охотишься за пленниками, мы соберем всю силу многих вождей для главного удара. Мои отряды уже здесь, осталось подождать, когда подойдут всадники Савлия. Тогда можно наступать.

— Ты хочешь осадить этот город? — осведомился Леха, слегка усмехнувшись. — Или только пустить кровь его армии?

— Ольвия перекрывает нам дорогу на запад, — ответил Иллур, прищурившись. — Беда в том, что мы слишком давно не ходили этим путем. Но теперь настал час потоптать копытами наших коней эти благодатные земли. Ольвия должна быть сожжена.

Леха отпил вина, помолчал, оценивая важность момента.

— Ну, тогда вам без десанта не обойтись, — заявил он. — Прикажи Ичею, чтобы посадил побольше пеших воинов на корабли. Если ты утверждаешь, что там флот не хуже, чем у Херсонеса, то большинство десантников там и сгинет. Но какая-то часть прорвется.

— А что Фарзой? — спохватился Леха, вспомнив прошлый штурм. — Не хочет и Ольвию хитростью взять?

— Хочет, — не стал скрывать Иллур, — да только не получается. Для хитрости времени нет. Греки про Херсонес знают и понимают, что скоро настанет черед Ольвии. Насторожились. Почти всех наших засланных людей переловили. Поэтому придется нам налететь, как ветер. Но, надеюсь, боги нас не оставят.

— Это уж точно, — согласился атеист Леха.

На следующее утро Леха — трезвый, как стеклышко, несмотря на затянувшуюся попойку с Иллуром — поцеловал Зарану и, взобравшись в седло, поскакал в сторону границы с греческими владениями. Позади стучало копытами две сотни всадников, с которыми ему помогали управляться два сотника — Инисмей и Гнур — временно появившиеся рядом с ним в Золотой бухте, да так и оставшиеся при кровном брате самого Иллура. Леха ценил этих бородатых скифов за хорошую службу и платил исправно.

Полученные от Иллура после взятия Херсонеса сокровища он еще не успел обратить в новых солдат, в противном случае с ним сейчас выступало бы уже сотни три. Примерно на такую сумму богатств привалило к Лехе на той телеге. Хотя деньги можно было использовать и по-другому. Когда-то для разведывательных целей он обходился вообще десятью бородачами и неплохо, надо сказать, справлялся. Теперь же, имея две сотни, Леха мог при случае проводить уже разведку боем. Хотя в этот раз Иллур просил всего лишь привезти нескольких пленных.

Еще с прошлого набега, когда были захвачены греческие мастера, Леха помнил расположение близлежащих деревень и мест, где предполагалась концентрация военных сил противника. А потому обошел их стороной. Более того, приказал разделить отряд на две части, договорившись о часе и месте встречи. Одну сотню под командой Инисмея отправил в сторону моря, где тоже имелись населенные пункты, а со второй сам двинулся вглубь территории, стремясь добраться до крупного селения, при котором в прошлый раз видел посты греческой конницы. Леха решил обязательно захватить кого-нибудь из катафрактариев. В тяжелой коннице бедные не служат, и эти ребята уже по своему рангу могли кое-что знать о планах военного руководства Ольвии в отношении скифов.

Проскакав полдня по оврагам и редколесью, они умудрились углубиться на территорию противника почти на двадцать километров, не встретив серьезного сопротивления. Тридцать легких пехотинцев, вальяжно передвигавшихся по дороге в сторону границы, изумились до полного остолбенения, увидев скифов прямо перед собой, и сделать ничего не успели. Конные лучники выкосили всех, кроме двух командиров. Леха, не вдаваясь в детали, коротко допросил их через толмача, и выяснил, что в намеченном для налета селении действительно квартирует сотня катафрактариев. Но в это утро, половина из них отправилась в Ольвию для выполнения неизвестных пехотному офицеру целей.

— Это я удачно прибыл, — заметил вслух Леха.

Закончив допрос, он отошел в сторону, потеряв интерес к греческому пехотинцу. Перепуганный офицер, уже решивший, что его сейчас казнят, забился в истерике. Но скифы лишь оглушили его обухом топорика и погрузили на лошадь рядом со своим пленным сослуживцем.

— Так, два языка уже есть, — удовлетворенно объявил Леха, наблюдавший за манипуляциями своих солдат. — Иллуру с кузнецами будет, чем заняться, но нужно еще.

Он вскочил на коня, дернул поводья и крикнул скакавшему рядом Гнуру:

— Вперед! Мы атакуем эту деревню. Убивать не всех. Ищите командиров.

Гнур дернул головой в знак согласия и ускакал вперед, уводя за собой половину сотни. Скифы рассыпались лавой и, охватив полукругом уже показавшееся на холме селение из двух десятков домов, устремились в атаку. Леха с оставшимися всадниками держался во втором эшелоне.

Их заметили быстро, но слишком поздно для активного сопротивления. Разрозненных греческих всадников, из тех, кто успел вскочить в седло, ворвавшиеся в деревню скифы быстро перебили, хотя и не без потерь. Греки тоже не вчера родились — контратака двух десятков катафрактариев унесла жизни дюжины скифов, правда, греки полегли все. Остальные в панике отступили, поскольку оказались застигнуты врасплох в своих казармах. Но не обратились в безудержное бегство, а откатившись на край деревни, снова перешли в контратаку.

Когда Леха со второй частью отряда ворвался в деревню, бой еще шел. Более того, последняя атака греческих конников пришлась как раз на него. Размахивая мечами, десяток всадников врубился в колонну скифов и смог прорвать ее центр. Бой шел на тесной улице деревни, где греки ничуть не уступали скифам, орудовавшим длинными мечами в ближнем бою. Катафрактарии не знали, сколько кочевников напало на них, но продолжали стойко оборонять свою землю. Лучше всех мечом орудовал их командир — широкоплечий бородатый воин в дорогой кирасе и шлеме с гребнем из белых перьев. Он уже зарубил двух скифских всадников, когда оказался перед их предводителем.

— А ну давай ко мне! — крикнул Леха по-русски, вытаскивая меч из ножен — Померяемся силушкой!

И пришпорив коня, сам бросился на грека, приподняв небольшой кавалерийский щит. Грек первым нанес удар острием меча в корпус, но Леха прикрылся щитом и ответил ударом на удар. Его меч лязгнул о кирасу, отскочив от защищенного бока противника.

После первой сшибки, поединщики разъехались, благо место позволяло. Бой вокруг быстро затихал. Скифы убили уже почти всех греческих всадников, лишь трое еще продолжали сопротивляться. Терять им было уже нечего.

Грек немного отъехал, развернулся и снова поскакал навстречу Ларину. Новая сшибка, удар. Перед глазами блеснуло на солнце острие меча, и морпех ощутил, как у него зазвенело в ушах — грек саданул его мечом по шлему. Шлем спас морпеха от верной смерти, смягчил сильнейший удар. Леха покачнулся, но удержался, не так то просто было вышибить его из седла. Махнул мечом в ответ, но противника рядом не оказалось, и клинок разрезал воздух.

— Ловкая сволочь, — сплюнул Леха, разворачивая коня, — ну, сейчас я с тобой разберусь.

И почти сразу получил новый удар, который, к счастью, успел отвести щитом. Другие скифы в поединок не вмешивались, а о помощи Леха никогда не просил. Гордость не позволяла. Лучше умереть, чем проиграть бой на глазах у своих солдат.

И Леха разозлился по-настоящему. Этот грек был искусен в бою на мечах, но и морпех не лыком шит. Меч катафрактария еще не успел соскользнуть со щита, как Леха извернулся и нанес колющий удар в грудь. Удар достиг цели, но доспех опять спас грека, едва не вылетевшего из седла. Разъяренный морпех размахнулся и рубанул еще раз, стремясь попасть по шее, но противник успел подставить свой щит, впрочем, мгновенно разлетевшийся в щепки. Не теряя драгоценных секунд, следующим движением Леха сбоку нанес удар в лицо противнику, но тот отклонился назад и, получив скользящий тычок в грудь, рухнул-таки на землю. Но остался цел — доспехи на нем были первоклассные.

В бешенстве Леха спрыгнул с коня и хотел двумя руками вогнать клинок поверженному противнику в шею, чтобы довершить начатое, но в последнюю секунду вспомнил о задании. Это, вероятно, командир эллинского отряда. Тот самый, за которым он и охотился. И, смачно выматерившись, Ларин отвел руку с мечом. А душу, требовавшую сатисфакции, отвел, заехав противнику ногой в лицо. Грек, пытавшийся подняться, снова рухнул навзничь и откатился еще на пару метров. Меч он выронил, а шлем с его головы сорвался, отлетев в сторону.

— Связать его, — приказал Леха, еще раз сплюнув. Пыль на сельской дороге стояла столбом.

К поверженному в прах главе катафрактариев подскочили два скифа и набросили на него веревки, мгновенно спеленав, как младенца. Рядом возник толмач, предвосхитив новый приказ Ларина.

— Спроси его, как зовут и сколько людей находится в ближайших деревнях, — приказал Леха, снова взобравшись на коня.

Толмач перевел. Грек, которого спешившиеся солдаты подняли и поставили на ноги, что-то злобно прошипел, сплюнул и отвернулся.

— Он не хочет говорить, — перевел толмач.

— Это я и так вижу, — кивнул Леха, ничуть не расстроившись. — Спроси в последний раз, он командир этого конного отряда?

Толмач спросил, грек не скрываясь, кивнул. «Храбрый парень, — подумал Леха, — но тем хуже для него. Иллур сам с ним поговорит по душам. Уж он-то развяжет ему язык, а мне некогда».

— Отлично, — проговорил он вслух. — Берем его с собой и уходим.

Пленного катафрактария вместе с еще одним связанным соратником перебросили через холку коня, приголубив топориком, чтобы не сильно ругался и брыкался. Поборов желание запалить деревню, Леха со своей сотней отправился обратно к границе. За время скачки по полям в обход населенных пунктов, все еще остававшихся в руках ничего не подозревавших греческих воинов, они, тем не менее, нарвались на конный разъезд. По счастью, это были легковооруженные воины Ольвии, числом не больше тридцати человек, оказавшиеся перед лицом превосходящего противника. Отступить они не успели. Бой прошел скоротечно и легко. Сближаясь на встречных курсах, две группы всадников осыпали друг друга стрелами, поразив многих, после чего сшиблись в бою на мечах. Победа, конечно, осталась за скифами, но эта стычка стоила Лехе пятнадцати человек. И после дня разведки боем у него в сотне осталось едва ли больше половины солдат.

В наступивших сумерках они достигли большого, поросшего по краям лесом оврага, где должны были встретиться с сотней Инисмея, обязанного прибыть сюда до темноты в любом случае. Он и прибыл, захватив с собой трех пленных, сочтя их достаточно ценной добычей. Ими оказались два пехотных офицера и один морской мастер — Инисмей доскакал до самого побережья и навел там шороху. Но на обратном пути на него напали две сотни конных греков, вознамерившихся истребить кочевников, так что из боя он вышел тоже сильно потрепанным. Оставив в степи почти сорок человек, Инисмей под покровом темноты едва ушел от противника.

— Молодец, — похвалил его Леха. — Мастера нам пригодятся.

И добавил, указав на пленных офицеров из греческой пехоты.

— Если от этих толку не будет.

Не дожидаясь рассвета, обе потрепанные сотни снова объединились в один отряд и прорвались на территорию Скифии, увозя с собой пленных.

Иллур был доволен. И Фарзой тоже. Под пытками плененный Лехой грек рассказал много интересного о конных войсках Ольвии, спешно вербовавших сейчас новые отряды. Он знал численность уже существующих подразделений и многое о тех, которые следовало сформировать. Знал, поскольку сам занимался вербовкой среди населявших окрестности Ольвии народов. Половина его отряда, из-за чьего отсутствия он и попал в плен, как раз отправилась за пополнением. На следующий день предполагалось привести в это селение еще три сотни всадников.

А морской специалист оказался одним из тех, кто строил флот для Ольвии. Он тоже кое-что знал о численности кораблей. Немало интересного порассказали и пехотные командиры. Добавив к этому донесения своих не слишком многочисленных в Ольвии шпионов, Фарзой сделал краткий вывод.

— Наступать надо немедленно, — заявил хитрый старец, — пока они не собрали все войско, на которое рассчитывают. Ольвия готовится к отражении нашего нападения. И готовится основательно. Еще немного, и нам придется приложить вдвое больше усилий, чтобы взять ее крепкие стены.

— Мои люди готовы, — успокоил его Иллур. — Я собрал на границе огромную армию. Она больше той, что воевала Боспорское царство. За последнее время мы построили много осадных орудий. Обоз тоже готов.

Он обернулся, взглянув на стоявшего в двух шагах Леху, и уточнил, обращаясь сразу к двум собеседникам.

— Флот, предназначенный для атаки гавани Ольвии, возглавит Ичей. Там тоже все готово, ждут только приказа. Самый большой корабль, квинкерема, еще не поспел, но у нас много других кораблей. Хватит, чтобы пробить оборону с моря. А ты, брат Ал-лэк-сей, пойдешь в поход вместе со мной. Мы будем на острие главного удара и вместе войдем в горящую Ольвию.

— Что ж, — не замедлил с ответом Фарзой, — день настал. И наш царь Паллак сам возглавит этот поход.

Иллур поклонился своему наставнику, но Лехе показалось, что по губам скифского вождя скользнула презрительная усмешка.

На следующее утро орды скифов вторглись в крайние пределы Ольвии. На этот раз они не оставляли за собой ничего, кроме выжженной земли и горящих деревень, ломая сопротивление многочисленных, но разрозненных отрядов, защищавших подступы к столице.

Ларин сам возглавлял свою сотню, гордо восседая на коне в полном боевом доспехе. Рядом с ним ехал сотник Гнур. А Инисмея Леха еще вчера отправил в отдаленные степные стойбища, дав ему приказ навербовать себе две сотни бойцов, оплатив их службу золотом. Эти новые воины должны были присоединиться к нему до того, как Иллур вступит в сражение с главными силами греков, ожидавшими его на подступах к Ольвии. Дело обещало массу впечатлений.

Глава шестаяАпениннские перевалы

Еще до захода темноты они достигли первой деревни, где и заночевали. Деревня всего в несколько домов, притулившаяся у подножия скалы, была по неизвестной Федору причине брошена жителями и даже разрушена, но несколько домов уцелело.

Командир разведчиков отдал приказ становиться на ночлег и готовить ужин. А когда еда поспела, накормил не только своих бойцов, но и семью старика. Родители изнасилованной девушки еще немного поели, но как ни старались предложить хоть что-то дочери, она отказывалась, молча мотая головой. Ее длинные спутанные волосы при этом разлетались в стороны, а взгляд красивых глаз оставался потухшим.

Два костра, разведенные между уцелевшими домами, снизу не просматривались. Карфагеняне успели уйти достаточно далеко от развилки на Геную, но Федор все же приказал выставить дозоры на дороге, сверху и снизу от заброшенной деревни, хотя места здесь и казались пустынными. Береженого бог бережет.

— Это твоя деревня? — спросил Федор, подсаживаясь к старику. — Та, что ты искал?

— Нет, — ответил тот, с трудом отрывая взгляд от впавшей в транс дочери. — Та деревня, где живут мои родственники, стоит у следующего перевала. Мы дойдем туда завтра днем.

— А часто здесь бывают римские солдаты? — поинтересовался Федор.

— Я не знаю, — задумчиво ответил старик, — но, скорее всего, не часто. Из Генуи есть более пологая дорога в сторону долины По. Но она идет в обход и потому очень длинна.

— Ясно, — кивнул Федор и осторожно спросил. — Ну, а может, ты знаешь, как пройти сквозь эти перевалы к морю? Какой из них завален в это время снегом, а какой нет?

Старик повернулся к Федору. В его глазах промелькнула догадка, но он долго ничего не отвечал.

— Я стар, — ответил он, наконец, — мне тяжело ходить по горам. Я всю жизнь провел на равнине. Но вот мои родственники, особенно племянник, что живет в той деревне, должны знать все, о чем ты спрашиваешь.

— А они смогут нас проводить? — не отставал Федор. Ему было не очень приятно расспрашивать убитого горем старика, да и планы свои выдавать не хотелось, но другого выхода он не видел. Время поджимало. — Мы должны узнать, через какой перевал можно пройти.

Старик снова замолчал. На этот раз он молчал дольше. Но, вновь посмотрев на дочь, все-таки сделал выбор.

— Я твой должник. И я скажу племяннику, чтобы он помог вам. Он тоже лигуриец и не любит римлян.

Когда Федор отошел ко второму костру, где сидели его друзья, Урбал, усиленно прислушивавшийся к разговору, но не понимавший его, спросил:

— О чем говорили?

Федор взял плошку, куда солдат-кашевар только что плеснул жидкой похлебки, и, немного пригубив, ответил:

— Завтра старик даст нам проводника из родственников. С проводником мы быстрее обернемся.

— Но проводник будет знать, зачем мы сюда пришли, — не унимался подозрительный Урбал, — а римляне пытать тоже умеют. Если только его потом не…

— Не торопи события, — отрезал Федор. — Поживем, увидим.

Наутро, чуть свет, они собрались и снова тронулись в путь. Дорога забиралась все выше. Несмазанная телега старика скрипела так, что, казалось, вот-вот развалиться. Но пока ехала, увозя его подальше от римских солдат. Несмотря на то, что разведчики торопились, Федор решил достичь второй деревни вместе со стариком, и уж только потом ускорить поиски проходимых в это время перевалов.

Перебравшись через очередной невысокий хребет, они стали спускаться долину, за которой начинались настоящие горы. И к обеду, как и обещал кабатчик, достигли деревни, где обитали его родственники. Это селение оказалось чуть больше первого, в нем насчитывалось пять ветхих хижин, окруженных полуразвалившимися изгородями и сараями, откуда раздавалось блеяние коз.

Когда телега остановилась у крайнего дома, из него выбежала немолодая женщина в потрепанной одежде и, увидев старика, сначала заголосила от радости, но перемолвившись с ним парой слов, начала выть от горя, обнимая его дочь. Следом за ней вышел и остановился рядом с телегой парнишка, с интересом рассматривая солдат. Он был лет пятнадцати, босиком, в рваных штанах и рубахе. Несмотря на то, что половина отряда носила римскую одежду, а остальные — незнакомые доспехи, это его не смутило. Во взгляде подростка не читалось никакого страха.

Больше из дома никто не вышел. Из соседних — тоже, невзирая на то, что убитая горем женщина голосила так, что ее наверняка слышали даже на дальнем конце деревни.

— Скажи им, что нам нужен проводник, — напомнил Федор, когда старик вместе с женой и дочкой, покинув телегу, направился в хижину.

Команда Федора осталась ждать снаружи. Подросток ушел вместе со всеми в дом, но скоро вернулся. На этот раз он надел сильно поношенные сандалии на толстой подошве, куртку из грубой материи, а за спину закинул довольно тощий мешок.

— Я покажу вам перевалы, — сказал он довольно чисто по-латыни, обращаясь к Федору, которого сразу выделил, как командира. — Так мне велел дед.

— Откуда ты знаешь латынь? — немного удивился Федор, уже привыкший к тому, что лигурийцы, и особенно горные жители, оторванные от цивилизации, неохотно изучали язык своих поработителей.

— Я хотел стать торговцем и учился делу в Генуе, пока дедушка держал там лавку, — спокойно пояснил парень, — но пару лет назад мы перебрались сюда. Подальше от римлян.

— Ты знаешь, кто мы? — напрямик спросил Чайка, глядя в глаза парню, в свою очередь изучавшему римские доспехи предводителя этого странного отряда.

— Знаю, — кивнул сообразительный подросток. — Вы из армии Ганнибала. Про нее ходит много слухов. Говорят, ваш вождь уже освободил галлов, захватил половину римских земель и скоро возьмет сам Рим. Это правда?

Удивленный морпех переглянулся с Урбалом и Летисом, но те не понимали о чем речь.

— Почти, — ответил, наконец, Федор. — И если ты поможешь нам, то Генуя быстрее освободится от римлян, и ты снова станешь торговцем.

— Я помогу вам, — кивнул парень. — Куда вы хотите пройти?…

* * *

За следующую неделю отряд Федора и проводник по имени Терис исследовали большую часть перевалов, в наше время именуемых апеннинскими. Судя по карте, врученной Чайке Ганнибалом, они оказались в самом сердце большого горного хребта, отделявшего северные долины, в том числе и долину реки По, от морского побережья. Карта ограничивалась главной частью хребта и районом, прилегавшим непосредственно к Генуе. Но, если исходить из их наблюдений, хребет шел дальше и делил южную Италию на две части точно по центру.

В отличие от альпийских долин, населенных воинственными кельтами, жителей здесь почти не было, если не считать нескольких лигурийских деревень, попавшихся им на пути, но обойденных стороной. Вся жизнь в этих местах больше тяготела к морю, по берегам которого поселений насчитывалось в десять раз больше. Федор заметил это еще в прошлый раз, когда пересекал горы с отрядом римских морпехов. Путь он тогда не запоминал, это его мало заботило, он же не предполагал, что придется вернуться. Хотя теперь, конечно, жалел о прошлом упущении.

С нескольких перевалов в западной части главного хребта Федор и его друзья пару раз видели башни какого-то прибрежного города. Возможно, это и была Генуя. По склонам гор вниз текли многочисленные реки, а внизу, у самого подножия хребта, виднелись плодородные долины.

Лошадей карфагеняне оставили еще в селении, на попечение старика и его семьи. Пешком разведчикам седьмой спейры африканцев в горах казалось привычнее.

— Если не вернемся, — неловко пошутил Федор, прощаясь, — все эти римские кони твои, старик.

Беспрепятственно пройдя траверсом главный хребет, от вершины к вершине, Федор с помощью Териса — парень был просто прирожденным скалолазом — обнаружил три относительно невысоких перевала, на которых сейчас, по весне, почти не лежало снега. Если их не займут римляне, то армия Карфагена спокойно пересечет перевалы и легко выйдет к морю. В незащищенный тыл римских армий, охранявших сейчас с другой стороны хребта две главные дороги из долины реки По. Римляне гордились своими мощеными дорогами, по которым могли быстро перебросить легионы на север для подавления галлов. И вот теперь они боялись, что Ганнибал использует это преимущество против них самих — поведет по заботливо уложенным плиткам армию финикийцев на юг, к Риму.

Федор решил заночевать на последнем из осмотренных перевалов. А утром спуститься вниз и разведать местность у подножия хребта. В общем-то, этого делать и не требовалось, с главной задачей они уже справились. Но Федор решил добыть побольше сведений о противнике. Да, кроме того, продукты заканчивались, на обратную дорогу их явно не хватало, а внизу как раз находилось несколько небольших деревень.

За ужином, нанося на карту разведанные перевалы, Федор оценил план Ганнибала. Если его армия сможет осуществить этот обходной маневр, то римские легионы окажутся отрезанными от своей столицы. Они будут еще какое-то время запирать выход из ловушки, где, как им кажется, находится зверь, а Ганнибал со всеми своими силами беспрепятственно направится к Риму. И, может быть, возьмет его до прибытия легионов из северной Италии. Это был дерзкий, рискованный план, но Ганнибал мыслил именно так. И пока что он во всем переигрывал своих противников.

Аккуратно пометив перевалы на карте, Федор показал их расположение Урбалу и Летису, на случай, если карта будет утеряна, и придется по памяти восстанавливать разведданные на копии, находившейся у Ганнибала. Времени на повторную рекогносцировку уже не будет.

— Ты уверен, что нам стоит спускаться? — на всякий случай поинтересовался у него Урбал. — Там ведь римлян гораздо больше, чем здесь. Зачем рисковать?

— Здесь карта заканчивается, — спокойно ответил на это Федор. — А тропы со всех трех перевалов идут вниз, но две из них не пересекаются. Мы разведаем, какие пути ведут вдоль моря на юг, а какие — в Геную, чтобы сэкономить время. И тогда армия сразу же сможет выбрать нужную дорогу.

— Да ладно тебе осторожничать, — заметил Летис, посмотрев на Урбала. — Быстро сходим, понюхаем и назад. Если что, успеем уйти в горы. Ганнибал нас за это только наградит. Он любит храбрых.

— Ну да, если не напоремся на римлян и не потеряем карту, — пробубнил Урбал, сегодня явно потерявший присутствие духа. — Вот тогда Ганнибал тебя точно наградит, особенно, если римляне узнают о наших планах и успеют перебросить сюда войска хотя бы из того легиона, что стоит под Генуей.

— Я решил, — отмахнулся Федор, — спустимся до первых деревень и назад. Терис, ты можешь возвращаться домой. Обратную дорогу мы найдем сами.

— Разрешите мне пойти с вами, — неожиданно попросил Терис, — мне нравится помогать солдатам Ганнибала. Все лучше, чем служить этим римлянам.

— Что ж, — ответил, намного подумав, Федор, — оставайся пока. Не знаю, какой из тебя торговец, но неплохой разведчик выйдет обязательно.

Утром отряд стал осторожно спускаться вниз по тропе, скрываясь за валунами. Погода внезапно испортилась, и сразу выяснилось, что до сих пор им просто везло относительно солнца и отличной видимости. Наверное, Баал-Хаммон сильно хотел помочь своим почитателям выполнить важное задание, а когда оно завершилось, ушел на покой.

Подул сильный ветер, вытянувший из долины туман, разведчики периодически стали попадать в заряды снега. Но Федора это только радовало — в такую погоду вряд ли кто решится на путешествие в горы. И действительно, никто не поднимался им навстречу. Зато они, желая побыстрее достигнуть долины, задали высокий темп, и через несколько часов оказались внизу, где погода отнеслась к ним более милостиво.

Ветер почти прекратился, туман поднялся вверх, и карфагенянам открылась поросшая лесом долина, раскинувшаяся влево и вправо до самого горизонта. А вдалеке, за лесом, даже блеснула синяя полоска воды.

— Море, — произнес Урбал, внезапно остолбенев от увиденного. — Давно я не видел моря так близко.

— Да, — согласился Федор, разглядывая синеющую даль, до которой было теперь рукой подать. — Сейчас бы сесть на наш корабль, взять еще сотню таких же мощных квинкерем и атаковать Рим. Вместо того, чтобы болтаться по горам… но что толку мечтать об этом.

Тропа, по которой они спустились вниз, через пару сотен метров уперлась в довольно широкую наезженную дорогу, протянувшуюся через лес и, по их довольно весомым предположениям, вдоль берега моря.

— Что-то я не вижу здесь деревни, — заметил Летис.

— Я тоже, — кивнул Федор. — Надо идти дальше. Похоже, эта дорога ведет в Геную. На ней должны быть деревни, где мы пополним припасы. А, кроме того, на обратном пути мы можем захватить на дороге кого-нибудь из римлян и добыть ценные сведения.

— Это широкая дорога, хотя и не мощеная, — опять предупредил Урбал, отрываясь от созерцания моря, — и римлян там может оказаться много.

— Ничего, — отмахнулся Федор, — нам должно повезти.

И первым зашагал в сторону дороги. Когда все финикийцы, прячась среди деревьев, достигли развилки, Федор внимательно осмотрел дорогу из укрытия и приказал:

— Деревни не видно, но она должна быть рядом. Разделимся. Я, Летис и еще пять бойцов идем в правую сторону. Терис тоже со мной. Остальные — налево, Урбал — старший. Перед заходом солнца встречаемся у этой развилки с добычей.

— Да хранят вас боги, — напутствовал Урбал своих друзей, хотя на лице его застыла гримаса, свидетельствующая, что он не очень рад такому приказу.

— И вам пусть пошлют удачу, — ответил в тон ему Федор. — До захода осталось недолго. Торопитесь.

Группа Федора пробиралась вдоль дороги около часа, но широкая с виду она оставалась пустынной. Деревень тоже не попадалось. Лишь однажды послышался стук копыт, и в сторону, противоположную той, откуда пришли карфагеняне, проскакал большой отряд римских всадников. Человек пятьдесят. Затем, спустя короткое время, еще человек двадцать.

— Что-то здесь становиться слишком людно, — заметил Летис, лежа за деревьями и вместе с Федором наблюдая за дорогой. — А деревни все нет.

— Она где-то рядом, — попытался убедить его и себя Федор. — Но римлян действительно многовато. Думаю, стоит попробовать взять пленника, а с запасами еды Урбал справится. Надеюсь, им уже повезло найти деревню.

— Я тоже надеюсь, — кивнул Летис. — И еще хорошо бы им повезло разминуться с теми всадниками.

— Урбал не первый день в армии, — ответил Федор. — Слышишь, кто-то едет?

Друзья замолчали, сделав знак остальным бойцам прекратить разговоры. В подтверждение слов Федора со стороны дороги послышался скрип тележных колес. И скоро на ней показалась крытая повозка под охраной десятка конных римлян. Телега, как смог разглядеть сквозь листву Федор, была крепкая, массивная, похожая на сундук, установленный на колеса. Окошками в плотном покрытии и не пахло. Управлял сиим транспортом возница в доспехах легионера, а рядом ехал верхом на коне какой-то важный чиновник.

Странная телега показалась Федору знакомой, а этот важный чин только подогрел любопытство разведчика.

— Неужели нам повезло напасть на казну легиона? — прошептал он Летису. — А этот на коне, похоже, квестор.[139] Только охраны маловато. Расслабились они тут в тылу.

Федор сглотнул слюну и, осторожно высвобождая римский меч из ножен, прошептал:

— Будем брать. С собой, конечно, все не унесем, но зато порасспросим квестора насчет местных дорог. Он тут все должен знать, должность такая. Терис, оставайся в лесу, пока все не кончится.

Федор сделал знак, и лучники подползли поближе к обочине дороги. А когда он махнул рукой — тотчас засвистели стрелы. Ближние всадники тут же рухнули со своих лошадей. Сначала трое, затем еще двое. Остальные пятеро, что находились за телегой, на другой стороне дороги, вскинули щиты, прикрываясь от стрел. Лошадь квестора, в которую случайно угодила стрела, встала на дыбы и сбросила своего седока вниз.

— Вперед! — крикнул Федор, выскакивая на дорогу с обнаженным мечом, и взмахнул рукой, устремляясь к упавшему всаднику. — Вали остальных!

Но сначала он подбежал к вознице и поразил его первым же выпадом, удивленный, что римлянин даже не сопротивлялся. Легионер, схватившись за бок, сполз под колеса телеги.

Увидев, что из леса выскочил сначала римский центурион, а затем еще один солдат в доспехах легионера, всадники на мгновение пришли в замешательство. Этого финикийцам хватило. Одного Летис уложил метким броском кинжала, а второго рубанул по шее мечом, вскочив на задний край телеги. Перед тем, как умереть, всадник попытался пронзить его копьем, но Летис увернулся, и острие вошло в массивную балку, безнадежно застряв в ней.

Оставшиеся трое римлян оказались проворнее. Метнув свои копья, они смогли убить сразу двух лучников, показавшихся на дороге. Но остальные быстро отомстили за своих товарищей. Скоротечный бой закончился. Никто из охранников не ушел живым. Несколько лошадей, потеряв седоков, носились по дороге, поднимая пыль. Другие смирно стояли в стороне.

— Вставай, сволочь! — Федор схватил за кожаный ремень портупеи валявшегося в пыли всадника, от падения едва не лишившегося чувств, и тут же врезал ему в лоб рукоятью меча, едва тот сделал попытку выхватить оружие.

— Слушай, Федор, — позвал его Летис, стоявший у телеги с другой стороны и внимательно на нее смотревший, — кажется, золотом тут и не пахнет.

Федор отпустил ремень бесчувственного квестора, позволив тому снова свалиться в пыль, и в несколько прыжков оказался рядом с Летисом. На другой стороне крытой телеги имелась узкое окно, закрытое решеткой. Падавшего на дорогу света еще хватало, чтобы увидеть, как сквозь решетку на них в упор смотрят удивленные глаза пленника, закованного в цепи.

— Это еще кто такой? — сплюнул от досады Федор. — Вот тебе и легионная казна. Значит, тот чиновник совсем не квестор. Черт, как же я мог так ошибиться?

— Дело сделано, — подытожил Летис. — Давай хоть с ним побеседуем. Может, расскажет что-нибудь интересное.

— Давай, — кивнул Федор. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Но не довелось. Вечерний воздух рассек звук летящего копья, и один из лучников рухнул, пронзенный насквозь. Остальные двое, вскинув луки, стали пускать стрелы в ответ и пятиться к лесу. Федор повернул голову вправо и с досадой увидел, что к ним скачет целый отряд конных римлян. Похоже, тех самых, что проезжали недавно.

— Смотри! — вскинул руку Летис. — Там еще отряд!

С другой стороны дороги тоже приближались римские копейщики. Дело обернулось неожиданно круто.

— Давай в лес! — крикнул Федор, подныривая под привязанную к телеге лошадь. — К черту пленника, самим бы ноги унести…

Он сбросил шлем и, сделав кувырок, стремительно поднялся, чтобы бежать к спасительным деревьям. Но тут на него налетел один из всадников. От копья, что просвистело в двух сантиметрах от его лица, Федор еще увернулся, но от самой лошади не успел. Мощный удар отбросил его на несколько метров. Падая, Федор решил, что у него сломаны все ребра и позвоночник — такой дикой была боль. Рухнув спиной на острые камни, морпех несколько раз перекатился, да так и остался лежать, уткнувшись лицом в землю.

Вокруг застучали копыта, послышались крики. Когда в глазах уже потемнело, и сознание стало меркнуть, морпех успел ощутить, как чья-то рука проникла под разорванный доспех и вытащила карту. Затем, дернув за плечо, его грубо перевернули на спину. Над ним сгрудились многочисленные римские солдаты, их лица плыли перед Федором, как в тумане. Не в силах больше бороться с болью, он потерял сознание.

Глава седьмаяВ плену у римлян

Первым звуком, услышанным им при медленном возвращении из небытия, был звон цепей. Находясь еще в полубессознательном состоянии и не понимая, где он, в царстве мертвых или еще нет, Федор воспринимал мир через слух. Так казалось легче. Хотелось продлить мгновение неопределенности и надежды перед тем, как раз и навсегда провалиться в один из миров, возможно, не самый лучший.

Вдалеке слышалась какая-то возня, шаги, приглушенный стук копыт. А вблизи кто-то шевелился, постанывая. Потом к звукам прибавились запахи. Здесь, в этом мире, было сыро и затхло.

Решив, что он еще не умер, Чайка попробовал пошевелиться и открыл глаза. Но тут же снова их закрыл — дикая боль обожгла грудь. Он вспомнил, как на него налетел римский всадник с копьем и сбил его с ног. На этом воспоминания заканчивались. Отлежавшись несколько минут, он снова пошевелился и понял, что, несмотря на боль, позвоночник цел и все ребра, вероятно, тоже.

«Значит, я в плену, — подумал Федор, все же стараясь осторожно оглядеться по сторонам и кое-как пошевелить руками, ощущавшими на себе невидимую тяжесть, — хорошо хоть вообще память не отшибло. Хотя бы помню, кто я такой».

Он полулежал на сырой земле, прислоненный к каменной стене подвала и прикованный к ней цепями за запястья. Доспехи и обувь с него сняли, оставив лишь исподнее, и, придя в себя, Федор стал ощущать мерзкую прохладу подземелья. Невеселое ему подвернулось место.

Подвал был достаточно большой, метров двадцати, но узкий, словно пенал. Напротив, под самыми сводами низкого потолка имелась пара узких зарешеченных щелей, сквозь которые едва пробивался свет. Федор смог рассмотреть только свои ноги и прикованного слева от него к стене изможденного человека. Все остальное тонуло в полумраке.

В паре метрах справа к стене оказался прикован второй узник, одетый в лохмотья. Он постанывал, то и дело теряя сознание. Невольно разглядывая его лицо, Федор на миг подумал, что где-то видел этого человека. Но где, не мог вспомнить. И кем тот был, солдатом или рабом, тоже.

В этот момент, помешав его мучительной борьбе с собственной памятью, в дальнему углу каземата открылась небольшая дверь, и в подвал проник римский солдат в боевом облачении. Неспешной походкой тюремщика, уверенного в своем превосходстве над жертвой, он приблизился к пленным и остановился в двух шагах, взявшись руками за кожаный пояс. За ним вошли еще двое.

Федор взглянул на тюремщика и обомлел — перед ним стоял не кто иной, как Тит Курион Делий, силач из манипулы кривоногогоКлавдия Пойдуса Грига.

Тит, похоже, тоже узнал пленника. Когда их взгляды встретились, Тит усмехнулся и процедил сквозь зубы:

— Ну, вот и встретились, medicus.[140] Давно я ждал этого дня.

И не говоря больше ни слова, носком тяжелого башмака въехал Федору в бок. Чайка взвыл от боли, буквально пронзившей все тело, но не потерял сознания, а лишь дернулся, изогнувшись и звякнув цепями.

— Тащите его наружу, — приказал Тит, — я поговорю с ним на солнышке. Пусть порадуется напоследок.

Конвоиры отцепили Федора от стены и поволокли во двор. Ухитрившись встать на ноги, пленный морпех едва тут же не упал — так кружилась голова. Силы покинули его, а ступни казались деревянными. Но кое-как, получая тычки в спину, он выбрался на свет.

Зажмурившись на пороге от яркого солнца, Федор снова остановился, однако еще один мощный пинок свалил его лицом на землю. Конвоиры подхватили обмякшее тело, подняли и прицепили, растянув за руки, к деревянному устройству, напомнившему Чайке одно из орудий пыток средневековой инквизиции.

Как он успел заметить, это был широкий брус с поперечной балкой, напоминавший крест, с той лишь разницей, что Федора не прибили к нему гвоздями, как римляне поступали с рабами, а приковали цепями. Ноги тоже приковали к специальным гнездам, а к лодыжкам и запястьям привязали веревки, тянувшиеся к небольшим барабанам. От них, в свою очередь, веревки продолжались к главному барабану с рычагом. Само устройство было установлено под наклоном, так что Федор полулежал. Он нашел это положение более удобным, чем в подземелье. Правда, «комфорт» сойдет на нет, когда солдаты начнут растягивать его на четыре стороны, желая испытать на разрыв мышцы, сухожилия и позвоночник.

— И где же ты, червяк, взял доспехи центуриона римской армии? — поинтересовался Тит, стоявший напротив, пока его подручные привязывали Федора к пыточной машине. — Поговаривали, что ты сбежал со службы. Подался в дальние края. Значит, ты — дезертир, а центуриона наверняка убил и теперь разгуливаешь в его доспехах. Вернее, служишь нашим врагам, переметнувшись к Ганнибалу. Ведь рядом с тобой нашли нескольких мертвых лучников его армии. Что скажешь?

Сам Тит, как заметил морпех, тоже носил доспехи центуриона. Причем Федору показалось, что Тит и все солдаты, увиденные им во дворе, не относятся к морским пехотинцам, а принадлежат, скорее, к обычным легионерам. Хотя на сто процентов он утверждать бы этого не стал, ведь их форма ничем не отличалась.

Эта мысль смутила Чайку, но иначе что бы тут Титу делать? Разве что морпехов Тарента снова отправили в район Генуи, и он сменил на посту убитого центуриона. Не зря же во время битвы у Треббии Федору показалось, что он видел убегающего Тита, но римлянин был тогда еще в ранге опциона. Если это так, то беглого морпеха скоро ждали встречи со своими прежними товарищами, чему он, признаться, совсем не радовался.

— Да ты, Тит, вроде поумнел за последнее время, — усмехнулся Федор, поглядывая по сторонам и решая не отпираться от дружбы с Ганнибалом. — Даже по службе продвинулся. Значит, у вас теперь совсем плохо с кадрами. Прошлый раз, когда я тебя видел в этих местах, ты был гораздо тупее.

По лицу Тита пробежала гримаса ненависти, но он сдержался, понимая, что совсем скоро поквитается с обидчиком за все. Федор удивился — раньше Тит непременно попытался бы его ударить. Видать, служба в армии его кое-чему научила.

Солдаты уже почти закончили привязывать Федора к пыточной машине.

— Кстати, — добавил Федор, пытаясь получить ответ на мучивший его вопрос, — там, в лагере у Треббии, я ведь тебя видел, когда ты бежал, как трусливая мышь, после нашей победы?

Силы понемногу возвращались в его тело, а с ними вернулось и желание позубоскалить. Тит не ответил, оставив Федора при своих сомнениях. Зато приблизился и с наслаждением съездил обездвиженного пленника кулаком по лицу. Голова откинулась в сторону, челюсть затрещала, по губе потекла алая струйка крови. Что ни говори, а избивать людей Тит Курион Делий умел всегда и делал это с особенной обстоятельностью, получая явное удовольствие.

— Тебе бы палачом служить, а не солдатом, — посоветовал Федор, сплюнув кровь изо рта.

— А я и служу, — неожиданно подтвердил Тит, махнув рукой в сторону возвышавшихся за его спиной построек. — Почти. Это легионная тюрьма, я сам сюда попросился, временно, пока нет боевых действий. Я ее охраняю со своей манипулой, а в свободное время собственноручно отправляю на тот свет врагов Рима. Это мое любимое занятие.

— Значит, я в тебе не ошибся, — с трудом выговорил Федор. — Надо было убить тебя раньше.

— Надо было, — кивнул Тит, ухмыльнувшись, — да поздно. Не повезло тебе, Федр Тертуллий Чайка.

Давно забытое имя резануло слух солдата Карфагена. Федор помрачнел, вспомнив вдруг, как произносила это имя Юлия: Чай-каа — по-своему, нараспев, приятно. Так никто больше его не произносил.

— А Квинт тоже здесь? — поинтересовался Федор, вызвав в памяти облик своего друга, скрашивавшего ему службу в морской пехоте Тарента.

Задавая вопрос, он тем временем рассматривал развалины старого дома, в подвалах которого его держали. Яркое полуденное солнце палило нещадно, заставляя плавиться камни. Развалины дома окружал новехоньких забор, наполовину скрывая лес, начинавшийся непосредственно за ним. Больше ничего со своего места Федор не мог увидеть, если не считать нескольких столбов в десятке метров от его дыбы. На одном из них висел распятый раб. Судя по его почерневшей коже, он был давно и безнадежно мертв.

«Странное место, — подумал Федор в отчаянии. — Явно не лагерь легиона, а скорее, какая-то заброшенная деревня или городок. Где же это я, черт побери!? Что случилось с остальными, и кто вынул у меня из-за пазухи карту, сам Тит или другой римлянин? Если так, то все выходит невесело. Подвел я Ганнибала».

Его тюремщик снова пропустил недавний вопрос про Квинта мимо ушей. Федор давно заметил, что переговоры не являлись сильной стороной Тита. Зато здоровья у него было хоть отбавляй. Тит явно предпочитал бить и резать, а не говорить. В силу этих своих природных качеств силач-римлянин молча приблизился к главному барабану и, немного потянув за рычаг, провернул его. Мышцы Федора напряглись, руки и ноги пронзила боль, но терпение еще не иссякло.

— Теперь я тебя буду спрашивать, брат Тертуллий, — ехидно заметил Тит. — А насчет твоего дружка отвечу. Его убили галлы. Зарезали, как свинью, на моих глазах. Я мог бы его спасти, но не стал.

— Это хорошо, — выдохнул Федор, — значит, мне не придется его убивать. А вот тебя…когда доберусь, я заколю с удовольствием. Считай, что я твой должник.

Тит, сохраняя гробовое молчание, еще раз провернул ворот. Веревки натянулись, и суставы Федора затрещали. «Хорошая машинка для тех, кто хочет подлечить остеохондроз, — попытался мысленно подбодрить себя Федор, стиснув зубы от боли. — Отлично растягивает позвоночник. Главное, чтобы не разорвала к чертям собачьим».

— Что ты здесь делаешь? — задал первый вопрос Тит, глядя в глаза пленнику. — Если ты из армии Ганнибала, то почему забрался так далеко, ведь он стоит лагерем в долине По. Что ты здесь разнюхиваешь?

— Решил прогуляться, — опять поерничал Федор, насмешливо глядя в глаза тюремщика, — старых друзей навестить. Тебя вот встретил. Да и, говорят, климат здесь хороший, полезный для здоровья. А-ааа!

Тит снова крутанул свой барабан, и Федор ощутил, что его позвонки начали отделяться друг от друга. Все тело, от головы до копчика, пронзила резкая боль.

— Для тебя этот климат станет убийственным, — мрачно пошутил Тит, немного ослабляя натяжение веревок, — так ты скажешь мне, зачем ты здесь?

Федор помолчал несколько секунд, стараясь потянуть мгновения без боли, но все же проговорил.

— Хорошо, скажу.

Тит еще ослабил натяжение, ожидая пока пленник разоткровенничается. Но тот не торопился, щурясь на солнце и тяжело дыша. Тогда Тит не выдержал, отпустил рычаг и с размаху ударил Федора кулаком по почке. Морпех изогнулся всем телом. Взвыл, забившись на доске, словно рыба, вытащенная на берег. Кулак у Тита был тяжеленный.

— Зачем вы напали на повозку с пленными? — Тит приблизил свое широкое прыщавое лицо к лицу Федора так, что тот ощутил его зловонное дыхание. — Ты знаешь, кого там везли? Сколько вас было всего?

— Я думал, что там золото, — честно признался Федор, когда смог говорить. — Легионная казна. Захотел поживиться, вот и все.

— А второй отряд? — допытывался Тит, схватив Федора за горло и начиная его душить. — Тот, что напал на деревню? Тоже ваш? Мерзкий раб Карфагена, говори!

Он чуть ослабил хватку, видя, что Федор стал задыхаться.

— Какой отряд? — делано удивился Федор, едва отдышавшись. — Нас было всего несколько человек. Мы заблудились, вышли к дороге, решили напасть на повозку. Меня взяли в плен, а остальных убили. Больше ничего не знаю.

— Заблудились? Что ты мне тут втираешь, ублюдок! Почему вы оказались так далеко от своего лагеря, здесь, в горах Лигурии? Что задумал ваш Ганнибал? — наседал Тит.

— Да пошел ты! — процедил Федор сквозь расшатавшиеся зубы. — Надоел ты мне, брат Делий…

Новый удар в лицо заставил его замолчать. Затем Тит ударил его в бок, потом еще раз, потом ногой. Ребра снова затрещали. В довершение Тит схватился за рычаг и со всех сил крутанул барабан. Федор орал еще минут пять после того, как Тит ослабил натяжение.

— Жаль, не могу тебя убить, — нехотя признался Тит. — Приказано отправить тебя в Геную. Но там с тобой разберутся, уж поверь.

И Федор почему-то поверил. Солдаты отцепили его от пыточного устройства, приволокли в подвал и бросили на прежнее место, конечно, заново прикрепив железные браслеты к стене. Хотя убежать он никуда не смог бы, даже если бы и захотел. Пошевелиться боялся.

От боли все тело ныло, болело и дергалось в судорогах. Так он пролежал некоторое время, пока боль не начала стихать.

— Эй! — вдруг послышалось ему, словно сквозь сон. — Я вас знаю. Вы ведь бывали в доме у сенатора Марцелла?

Федор мгновенно напрягся, услышав такие слова. Даже попытался приподняться. Ему это удалось, но тут же тело снова скрутила боль. Минут пять он стонал, но потом все же выдавил из себя:

— Кто ты? Откуда ты меня знаешь?

— Я из пленных греков. Меня зовут Андроник, — пояснил человек в лохмотьях, — раб сенатора Марцелла. Я трудился поваром на его вилле и несколько раз видел, как вы приезжали к госпоже Юлии. А в последний раз…

Стиснув зубы, Федор приподнялся еще и даже попытался приблизиться к говорившему, но цепи не пустили.

— Говори, Андроник, — попросил Федр, сплюнув кровь, все еще вытекавшую из разбитого рта, — что случилось с твоей госпожой? Она жива? Я не видел ее с тех самых пор.

— Она жива, — пробормотал Андроник, и сам застонал, откинувшись на стену.

— Хвала богам, она жива! — воскликнул Федор. — Похоже, Тит тебя тоже неплохо обработал.

— Кто это, Тит? — удивился раб Марцелла.

— Тот здоровяк, что заходил сюда и разговаривал со мной, — усмехнулся Федор, снова сплевывая кровь на землю.

— Да, — подтвердил узник. — Он.

— Как ты здесь оказался? — вдруг спросил Федор. — Ведь от Генуи до виллы сенатора под Римом путь неблизкий?

— Я сбежал, — просто ответил раб. — Долго скитался, но меня поймали и должны скоро казнить.

— Почему ты так уверен? — попытался переубедить его Федор. — Раз ты служил у самого Марцелла, тебя, скорее всего, вернут ему обратно. Или, в крайнем случае, продадут другому хозяину. Ведь ты должен дорого стоить. Вряд ли они станут тебя убивать. Римляне хоть и жестокие, но очень жадные.

— Сенатор не возьмет меня обратно, — потухшим голосом ответил раб. — А если и возьмет, то лишь для того, чтобы убить.

— Почему? — удивился Федор.

Андроник помолчал некоторое время, но, вдруг решившись, заговорил:

— После того случая, когда вы остались наедине с госпожой Юлией, он приказал казнить всю прислугу, кроме меня. Ведь я ничего не видел, весь день находился на кухне и ничего не знал. Вернее, он был уверен, что ничего. Поэтому сенатор и сохранил жизнь мне одному. Затем мы переехали на виллу под Аррецием, и уже оттуда я сбежал.

— Но зачем? — удивился Федор.

— В этом доме держали только новых слуг. Я знал, что сенатору в последние месяцы не дает покоя его проявленная добродетель. Он боялся, что я все же что-то скрыл от него и могу проговориться. А он не мог допустить огласки. И Марцелл наверняка решил меня умертвить. Я чувствовал, что это может случиться со дня на день. И не стал дожидаться. Лучше быть беглым рабом, чем мертвым.

— А что произошло после моего… отъезда? — осторожно спросил Федор, боясь услышать ответ, хотя уже знал, что Юлия жива. — Что случилось там, на вилле под Римом?

Андроник немного помолчал, но таиться от Федора уже не имело никакого смысла. Обоих ждала верная смерть.

— Когда сенатор узнал, что… его любимая дочь и вы… — Андроник снова замялся, но потом все же выдавил. — Он пришел в ярость. Особенно, когда узнал, что вы убили его охранников и Гельвеция.

— Продолжай, — подбодрил его Федор, нетерпеливо стараясь узнать, что случилось дальше.

— Сенатор не мог допустить, чтобы расстроилась свадьба, — снова заговорил Андроник, — и он все скрыл. Прислугу приказал умертвить, заставив всех той же ночью выпить яд. Я сам помогал охранникам закапывать трупы в саду и дрожал от страха, что они заколют меня своими кинжалами сразу же после этого. Но Юпитер не дал мне умереть.

— Ты хочешь сказать, — Федор не поверил своим ушам, — что свадьба Юлии и военного трибуна Памплония состоялась?

— Да, — подтвердил Андроник. — Я даже прислуживал на ней. Подавал блюда.

— И… Юлия согласилась? — все еще не верил Федор.

— Иначе отец убил бы ее, — прошептал испуганный Андроник, отстраняясь, словно боялся, что Федор разорвет цепи и задушит его после этих слов. — Но ей это не легко далось.

Он замолчал на мгновение.

— Госпожа Юлия была очень грустной на пышной свадьбе, которую сенатор справлял в Риме, — беглый раб вздохнул. — Но ее жених, блестящий Памплоний, словно не замечал этого. После свадьбы они сразу уехали на новую виллу жениха — сенатор подарил им имение недалеко от Рима.

— Она и сейчас там? — нервно спросил Федор.

— Нет, — печально ответил Андроник. — Как только сенатор Марцелл узнал, что его дочь беременна, он предложил ей приехать погостить в Арреций, на новую виллу. Тем более, что Памплоний после свадьбы сразу же отбыл в войска — его вызвали, как только узнали о вторжении Ганнибала. Поговаривали, что он отплыл на Сицилию. А сам Марцелл проводил теперь в Аррецие большую часть свободного времени, лишь изредка возвращаясь в Рим по делам. Ведь с тех пор, как на его римской вилле казнили всех слуг, госпожа Юлия отказывалась там жить и даже приезжать в гости.

— Юлия ждет ребенка? — прошептал ошеломленный Федор.

— Это так, — подтвердил Андроник и осторожно, вполголоса сообщил. — Однако поговаривают, что госпожа носит под сердцем совсем не ребенка Памплония.

— Откуда ты знаешь? — Федор снова дернулся, зазвенев цепями.

В этот момент дверь подвала снова отворилась, и на пороге возникли два легионера. За их спинами маячил Тит Курион Делий. Солдаты быстрым шагом приблизились к третьему узнику, прикованному к стене слева от Федора, но уже давно не подававшему признаков жизни.

— Тащите его быстрее, — крикнул Тит вдогонку солдатам. — Я хочу срочно кого-нибудь убить.

— Он уже мертв, — доложил один из солдат, пнув ногой недвижимого узника.

— Жаль. Видно в прошлый раз я немного перестарался. Тогда тащите вот этого раба, — Тит указал на Андроника. — Я знаю одно место, где ему будет не так скучно. На кресте, рядом с другим беглым рабом.

Солдаты принялись снимать оковы с Андроника, на лице которого застыло отрешенное выражение.

— Вот и все, — прошептал он. — Мой путь окончен.

— Это точно, — подтвердил чуткий на ухо Тит. — Но ты еще помучаешься. Сейчас я сам вколочу тебе в руки и ноги по длинному гвоздю и оставлю жариться на солнце. Шевелитесь, лентяи!

Андроник не сопротивлялся. Солдаты уволокли раба наружу и скоро со двора раздались душераздирающие вопли, слившиеся с ударами молота. Федор задрожал, слушая эти крики. Ведь то же самое скоро могли сделать и с ним. Но его сейчас совершенно не заботила собственная судьба. Он мучился оттого, что не успел до конца расспросить Андроника. Не хватило одного мгновения, чтобы узнать всю правду.

«Хотя, — родилось сомнение в мозгу узника, подавленного тем, что он только что услышал, — он мог и не знать всей правды. Я должен сам ее узнать. Надо бежать, чтобы найти Юлию и объясниться».

Глава восьмаяБегство

К счастью для него, жестокий тюремщик Тит, видно, достаточно напился крови. Весь остаток дня и всю ночь Федора никто больше не беспокоил. Следующий день он тоже провел в одиночестве. Новых пленных не приводили, отчего темный и сырой подвал, несмотря на жару, казался еще более мрачным и пустынным. Изможденный пытками, Чайка провел отпущенное ему судьбой время в размышлениях и молитвах, словно в тягостной дреме, изредка проваливаясь в настоящий сон, являвшийся его единственным спасением и лекарством. Есть ему почти не давали, лишь раз в день приносили жидкую похлебку, от которой несло протухшими потрохами.

«Где же карта? — спрашивал себя Федор в минуты просветления. — Тит ни словом о ней не обмолвился. Но, вполне возможно, что ее взял какой-то другой, более сообразительный римлянин. Тот, что приказал отвезти меня в Геную. Если так, то римлянам известно о планах Ганнибала и тогда мне несдобровать в любом случае. Даже если вырвусь отсюда и доберусь до своих, это станет несмываемым позором. Проще покончить жизнь самоубийством или дать римлянам казнить себя. Впрочем, за этим дело не станет. Узнать бы, что стало с Летисом. И Урбалом, напавшим на деревню. Где они сейчас?»

Ранним утром его разбудил шум открывшейся со крипом двери. Два дюжих охранника отцепили его от стены и вытолкали на двор, где стояла до боли знакомая телега, запряженная двумя лошадьми. Именно на такую он напал два дня назад, а теперь сам должен ехать в ней на свидание со своими палачами. Задержавшись на мгновение, Федор бросил взгляд по сторонам и оценил свои возможности для побега. Вокруг повозки уже сидели на конях человек пятнадцать или двадцать легионеров, а рядом с открытой дверью стоял Тит Курион Делий, ехидно улыбаясь. Федор немного пришел в себя, но был еще слаб. Против пятнадцати конных шансы сводились к нулю.

— Проходи, брат Тертуллий, — поприветствовал Тит Федора, указав на узкую дверку, обитую железными полосами, — я приготовил тебе отличную клетку. В ней тебя отвезут в Геную. А я поеду рядом с тобой, чтобы ты не скучал в дороге.

— Спасибо, Тит, — ласково кивнул Федор. — Я всю жизнь мечтал о таком путешествии. Да еще с таким попутчиком, собирающимся развлекать меня разговорами. Только будь осторожен — если твои истории мне не понравятся, я могу сбежать от скуки.

— Никуда ты не денешься, — с широкого лица тюремщика мгновенно слетела ухмылка. — А если дернешься бежать, то я убью тебя лично. Полезай внутрь.

Но Федор замешкался, когда его взгляд упал на Андроника, висевшего позади строя всадников на деревянном кресте, рядом с другим рабом. Они оба были уже мертвы.

Получив пинок в спину, Федор, нагнувшись, влез в повозку для транспортировки пленных, напоминавшую изнутри собачью конуру с железной решеткой на узком оконце и обитую для прочности железными лентами. С ним забрался один из охранников и прикрепил его браслеты к вкрученным в массивную балку кольцам так, что Федор и здесь полулежал, как в подвале. Правда, места здесь оказалось маловато, не развернуться, да воняло так, как будто все пленники мочились под себя, что, в общем-то, смахивало на истину. Хорошо хоть ноги не скрепили цепями.

Хлестнув коня, возница вывел повозку с огороженного частоколом двора на дорогу. Тит, облаченный в доспехи центуриона, ехал в двух шагах от повозки, как тот всадник, которого Федор принял за квестора. Сквозь зарешеченную щель пленный морпех во все глаза смотрел на дорогу, насколько ему позволяла длина цепи.

Место, откуда они выехали, действительно представляло собой развалины какой-то усадьбы, огороженные частоколом и отданные под тюрьму. Видно, бывший владелец происходил из лигурийцев и не очень пришелся по душе римлянам. К частоколу изнутри примыкало несколько бараков, в которых жили солдаты. А снаружи тоже имелись строения, но там, судя по внешнему виду, ютились рабы или мастеровые, из тех, кто обычно обслуживает солдат легиона. Никого из знакомых воинов своей манипулы, кроме Тита, Федор здесь не увидел, все больше склоняясь к мысли, что Тит каким-то образом умудрился перейти на службу в пехотный легион. «Наверное, не побрезговал откровенно грязным делом, и ему позволили, — решил Федор, — или наоборот, Памплоний надумал от него избавиться».

Оставив позади эту странную тюрьму, размещавшуюся вне расположения легиона, телега с узником покатила по дороге. Насколько мог прикинуть Федор, это оказалась та самая дорога, вдоль которой он двигался со своими бойцами, когда пробирался сюда. Вдоль нее стеной стоял лес. Охраняло его всего лишь пятнадцать человек. И у пленного командира разведчиков седьмой спейры ни с того, ни с сего вдруг появилась надежда.

«Может, ребята еще не ушли в горы, — подумал он, под скрип колес разглядывая стволы деревьев, — и прячутся где-то поблизости?».

Но проходил за часом час, а колонна двигалась своим чередом. Всадники ехали, не торопясь, приноравливаясь к скорости телеги. Примерно к обеду дорога пошла вверх, и вскоре процессия добралась до какого-то моста. Федор понял это, услышав стук колес по бревнам и шум реки, раздававшийся довольно громко. Река, похоже, была бурной. Едва телега съехала с настила, как позади неё раздался страшный грохот — мост обвалился.

Возница резко осадил лошадей.

— Это еще что такое? — раздался голос раздраженного Тита, который, развернув коня, поскакал назад. — Юпитер вас порази, почему вы там застряли?

Но в этот момент Федор услышал приятные уху любого воина звуки — свист летящих стрел и крики убитых врагов. Судя по воплям римлян, они не могли поразить врага, спрятавшегося за укрытиями в лесу, и на дороге явно намечалось побоище. Потом несколько стрел с чавканьем вонзилось в его «будку». Тело мертвого возницы тяжело рухнуло под колеса телеги. Затем раздался звон мечей, и вскоре мимо проскакала лошадь без седока. Послышались шаги, мощный удар заставил замок слететь с креплений, а дверь распахнуться. Напротив стоял Летис, снова сменивший римские доспехи на панцирь карфагенянина, с окровавленной фалькатой в руке.

— Ну, чего ты тут расселся? — спросил он таким тоном, словно они расстались пять минут назад. — Вылезай. Надо уходить, пока римляне подмогу не привели.

Но видя, что обрадованный Федор не может сам освободиться от оков, здоровяк Летис залез в телегу и, поднапрягшись, выдернул из стены крепления. А потом вытащил командира наружу вместе с браслетами и соединявшими их цепями.

— Клади цепь сюда, — распорядился он, кивнув на край телеги, под которой валялся в луже крови возница. Федор, не теряя времени, послушно исполнил требование товарища. А Летис размахнулся и одним мощным ударом перерубил цепь, скреплявшую браслеты на запястьях. Чайка развел руки в стороны и вздохнул, осматриваясь по сторонам. Оковы, конечно, мешали, но даже с ними жизнь теперь казалась прекрасной.

Оставшийся позади повозки мост был обрушен в реку в тот момент, когда почти вся конница находилась еще на том берегу. Река в этом месте бурно несла свои воды между высокими, похожими на каньон берегами. С той стороны валялось человек семь или восемь мертвых римлян — со своего места Федор не мог определить точнее — и переступали с ноги на ногу кони, оставшиеся без седоков. На этом берегу тоже лежало несколько трупов. И корчился в пыли один пленный. Рядом с ним сейчас возился Урбал, обматывая его запястья веревкой.

— Ну, как ты? — приобнял Федора здоровяк. — Жив? А то мы уж и не ждали, что тебя из этой тюрьмы когда-нибудь вывезут. Совсем уж наладились на нее напасть.

Морпех сморщился от боли, снова пронзившей тело после таких объятий.

— Жив, как видишь, — ответил он, улыбнувшись через силу. — Как вы узнали, что я там?

— Терис выследил, — просто ответил Летис. — Сообразительный парень. К нам просится, в разведчики.

Федор звякнул обрубками цепей и кивнул на мост.

— Твоя идея?

— Урбала, — отмахнулся здоровяк. — Я бы сам не додумался. Пока мы решали, как тебя оттуда достать, осмотрели все окрестности, нашли мост. Узнали, что этот путь ведет в Геную, и решили попытать удачи здесь, если тебя не казнят раньше. Подпилили заранее.

— А если бы казнили? — удивился Федор.

— Да ты не переживай, — осклабился Летис. — Наш Терис постоянно сидел на дереве, с которого весь двор тюрьмы виден. Только ночью и спускался. Так что, он бы нам знак подал, если бы тебя казнить надумали. А уж тогда мы бы и на штурм пошли за своего командира.

— И много вас осталось? — тяжело вздохнул Федор, ощущая, как на душе становится теплее от этих слов.

— С тобой и Терисом теперь будет снова девять, двое погибли в этом бою, — ответил Летис, указав на мертвых финикийских лучников, лежавших в пыли.

— Их тела надо закопать, — приказал Федор, снова входя в роль командира. — Никто не должен быть уверен, что здесь опять побывали солдаты Карфагена. Пусть римляне сомневаются в этом до тех пор, пока мы не вернемся сюда с армией.

Снова бросив взгляд на связанного Урбалом пленника, Федор узнал в нем своего тюремщика.

— Кстати, — задал он другу давно мучивший его вопрос, делая шаг к пленному, — у меня пропала карта. Ты не знаешь, где она?

Летис засунул руку за панцирь и вытащил помятый свиток.

— Вот она, я успел схватить ее, прежде чем тебя утащили римляне. Ты же сам говорил, что ее надо спасти в любом случае.

— Молодец! — у Федора отлегло от сердца. — А то я уже подумывал о самоубийстве, чтобы избежать позора.

— Не торопись, — успокоил его друг. — Для тебя и у римлян припасен хороший удар мечом.

Федор подошел к Титу, валявшемуся в пыли и издававшему лишь злобное мычание, поскольку Урбал заткнул ему рот тряпкой. Увидев своего пленника на свободе, Тит стал извиваться, как уж. В его глазах злоба постепенно сменяла страх приближавшейся смерти.

— Рад видеть тебя живым, — обнял друга Урбал. — Баал-Хамон не покинул нас. Но надо торопиться. Несколько римлян бежали, наверняка скоро вернуться с подкреплением.

— Спасибо, что спасли меня, — ответил ему Федор и присел на корточки рядом с пленником. — Ты знаешь, кто это?

— Римлянин, командовавший охраной, — ответил финикиец. — Я подумал, что перед тем, как перерезать ему глотку, ты захочешь сказать ему пару слов на прощанье.

— Это мой тюремщик, — ответил Федор, усмехнувшись. — Лучшего подарка ты не мог мне сделать.

Федор пошарил на поясе у Тита, непроизвольно вздрогнувшего, словно его хотели проткнуть кинжалом, и нашел ключи. С их помощью он отцепил браслеты с обрубками цепей и сбросил их в дорожную пыль. А затем вынул кляп изо рта пленника.

— Я же тебе говорил, что сбегу, — сказал Федор, поднимаясь во весь рост, и вдруг резко и с наслаждением саданул ногой в пах своему мучителю. — А помнишь, что я тебе еще обещал?

Тит завыл от боли.

— Можешь убить меня, карфагенская змея, — выдохнул он, когда боль чуть отпустила его, — это легко, когда я связан. Но один на один ты никогда меня не победишь.

— Ты забыл, что я уже несколько раз это делал, — напомнил Федор. — Правда, не в настоящем бою. Но сейчас мы все исправим. Летис, дай мне свою фалькату.

— Что ты задумал? — удивился здоровяк, нехотя протягивая командиру оружие. — Давай просто прирежем его, как кабана. У нас мало времени.

— Успеем, — отрезал Федор. — У меня с ним свои счеты.

Федор взял фалькату и разрезал стягивавшие Тита веревки.

— Бери меч и защищайся, — указал он на валявшееся на дороге оружие римлянина. — Пора поставить точку в нашем давнем споре.

Тит недоверчиво покосился на двух карфагенян, стоявших за спиной его недавнего пленника, но все же схватил меч и бросился на Федора. Шлем и щит Тит потерял в пылу предыдущей схватки, но на римлянине был кожаный панцирь. А Федор начал бой в исподнем и босиком. Лишь успел схватить поданный Урбалом небольшой круглый щит.

Его противник яростно нападал, размахивая мечом. За спиной у него шумела река, впереди темнел лес, стояли телега и карфагеняне на дороге. Отбивая щитом удар за ударом, Федор боялся, что Делий выберет момент и просто сиганет в реку, спасая свою жизнь, тем более, что тот выдавал свои намерения, постоянно оглядываясь назад. А потому командир разведчиков решил надолго не растягивать удовольствие, учитывая, что Тит был абсолютно здоров и одет в доспехи, а он при всей своей выучке чувствовал, что сил еще недостаточно. Да и защитный покров Федора оставлял желать лучшего.

В очередной раз, когда силач Тит рассек воздух над его головой, вложив всю силу в удар, способный перерубить средней величины дерево, Федор присел и сделал ответный выпад, ткнув острием фалькаты противника в бок. Тот попытался увернуться, но острое лезвие рассекло ламбрекены[141] и вошло в живот силачу. Тит взвыл, выронил меч, упал на колени и схватился за живот, пытаясь удержать хлынувшую из страшной раны кровь.

Босой Федор, напротив, встал, откинув щит, и взялся за рукоять двумя руками.

— Я же тебя предупреждал, гнида! — проговорил он и резким движением рубанул острием по шее.

Голова римского легионера скатилась в пыль, а тело, на несколько секунд застывшее вертикально, тоже рухнуло на дорогу. Тит Курион Делий умер.

— Одной сволочью меньше, — сплюнул Федор, возвращая фалькату подошедшему Летису.

Вдали послышался стук копыт. Приближались конные римляне.

— Бежим в лес! — потянул его за собой Урбал. — До темноты нам надо уйти как можно дальше.

Федор снял с мертвого тела возницы сандалии, чтобы можно было передвигаться по корням и корягам. И устремился вслед за своими друзьями. Едва он скрылся в лесу, как из-за поворота на другом берегу показались римские всадники.

Метров через семьсот, на берегу речки, к трем карфагенянам присоединились остальные солдаты и Терис. Все вместе они пробежали еще пару километров, прежде чем Федор поблагодарил парня за то, что тот помог вызволить его из плена и даже протянул ему в награду горсть римских монет, позаимствовав их у Летиса.

— Мне не нужны римские деньги, — гордо ответил Терис, отводя руку Чайки с деньгами.

— А чего же ты хочешь за мое спасение? — спросил Федор, хотя уже догадывался.

— Возьмите меня к себе, — предложил парень, — пока идет война, все равно здесь никакой жизни не будет. Римлянам я служить не хочу, отсиживаться в горах не собираюсь. А торговать я вообще больше не буду. Не по мне это. Сейчас я хочу только отомстить римлянам за свою родню.

— Ну что же, — произнес Федор, — Ганнибалу нужны преданные солдаты. Мы берем тебя. Будешь теперь служить под моей командой в отряде разведчиков. Но для начала, нам нужно снова выбраться отсюда и подняться в горы. А оттуда много дней идти до лагерей армии. И везде можно погибнуть. Это трудный путь.

— Мне не привыкать, — отмахнулся Терис, поправив висевший на поясе кинжал, явно отобранный у римского солдата, — так жить веселее.

Урбал и Летис переглянулись, улыбнувшись, — парень явно подходил для службы в разведке. Любил куражные дела больше, чем деньги. В отряде у Федора почти все были такие, другие бойцы здесь долго не задерживались.

По знаку Урбала один из лучников развязал стоявший на земле мешок и достал оттуда доспехи, протянув их командиру.

— Оденься, как человек, — посоветовал ему Урбал, разглядывая разорванные лохмотья, болтающиеся на Федоре, — а то в римском плену ты перестал быть похожим на человека. Надень карфагенский доспех.

И добавил, увидев колебания Чайки:

— Все равно другого у нас нет, а снова выдавать себя за римлянина я тебе не советую. А то скоро все легионеры в окрестностях Генуи будут знать тебя в лицо.

— Ты прав, — согласился Федор, натягивая поверх лохмотьев кожаный панцирь и прицепляя к поясу фалькату. Картину портили только римские сандалии, но испачканные в грязи они не бросались в глаза. Забросив круглый щит за спину, он сказал. — Я готов. Выдвигаемся.

Почти три часа, а может, и больше, они бежали сквозь лес, не разбирая дороги. Во всяком случае, так показалось Федору на первый взгляд. На самом деле его друзья даром время не теряли и, пока он «отдыхал» в плену, изучили и разведали окрестности этого местечка достаточно хорошо, ведь пару ночей им пришлось провести в окружении римлян. Хотя бежали — это сильно сказано. Два дня в плену, рукоприкладство почившего Тита и пытки не добавили ему здоровья. Федор прихрамывал, болела правая нога и несколько ребер, как он подозревал, все-таки сломанных.

Но лечиться времени не оставалось — римляне наседали на пятки. Наверняка они уже перекрыли все дороги, но в лес пока не совались. А может, так и не сообразили, кто напал на конвой.

Скоро лес стал редеть, появились проплешины, переходящие в поля, и овраги. Но и солнце уже клонилось к невидимому горизонту. Горы виднелись совсем близко. По словам Урбала, они двигались вдоль дороги, по которой пришли сюда.

— Дождемся темноты, а потом уйдем в горы, — приказал Федор, когда они достигли очередного глубокого оврага, отделенного редкими деревцами от края поля с притулившейся на другом его конце римской деревушкой. — Тебе удалось раздобыть еды?

Последний вопрос был обращен к Урбалу, так еще и не успевшему рассказать Чайке о набеге на селение.

— Я слышал, как римляне тебя поносили, значит, налет был удачным, — пояснил он, встретив удивленный взгляд друга.

— У нас целый мешок еды, — похвастался Урбал, указав на пехотинца, тащившего на себе весьма солидную поклажу. — Мы напали на таверну, где как раз пьянствовали человек десять римлян. Нам помогла внезапность — кто ожидает карфагенян у себя в тылу? Убили всех легионеров и унесли все, что смогли. На обратную дорогу хватит.

Отдыхая в заросшем лесом овраге, Федор снова вспомнил о том, что рассказал ему перед смертью Андроник. Юлия ждала ребенка. И, возможно, Памплоний не являлся его отцом. «Как я хочу увидеть ее, — признался себе Федор, — и поцеловать еще раз».

Но долг солдата Карфагена вел его сейчас в противоположную сторону.

— Подъем! — приказал Федор, когда сумерки стали быстро сгущаться. — Мы должны выбраться на дорогу к перевалу, пока совсем не стемнело.

Глава девятаяОбходной маневр

Двое солдат погибли в дороге, и в лагерь их вернулось всего семеро. Седьмым был Терис, так и не пожелавший остаться в своей деревне, когда они появились там во второй раз. Они едва уложились в отпущенный им срок. Ганнибал уже начал готовить свою отдохнувшую армию к походу, когда ему доложили, что Федор вернулся. Командующий испанской армией принял его немедленно у себя в шатре, несмотря на ночной час. Кроме Ганнибала, как и в прошлый раз, там присутствовал только его брат.

— Я доволен, Чайкаа, что ты успел вовремя, — похвалил его Ганнибал, разглядывая карту с разведанными перевалами. — Мы выступаем в поход завтра же. Медлить нельзя. Римляне назначили новых консулов, которые собираются запереть нас здесь навсегда. Но скоро мы сильно удивим их. И все это благодаря тебе.

Федор, только что отмахавший множество километров по пересеченной местности, добравшийся до лагеря едва живым — ребра болели ужасно — и мечтавший хотя бы о коротком отдыхе, слегка опечалился. Это не укрылось от Ганнибала, как и бледность разведчика.

— Ты ранен? — осведомился полководец и, не дожидаясь ответа, добавил. — Что ж, ты можешь остаться в лагере на неделю. Потом догонишь, тем более, что путь тебе уже знаком. Я оставлю в лагере на такой срок всю двадцатую хилиархию Акрагара, которой предписано идти в арьергарде моей армии. С ней и вернешься.

Федор не смог удержаться от радостной улыбки. В данный момент это было все, о чем он мечтал. Но Ганнибал задержал его еще на несколько минут.

— Я обещал поговорить о твоей карьере, — напомнил он. — Но у меня пока нет для тебя свободной хилиархии. Придется подождать. Мы отправляемся дальше. Предстоят великие битвы. Так что, уверен, ждать тебе придется недолго, Чайкаа. А пока я велел наградить тебя и твоих солдат золотом. Ты можешь его забрать у хранителя походной казны или оставить там до окончания похода.

— Благодарю тебя, Ганнибал, — поклонился Федор, ставший богаче еще на один кошелек с золотом, но покачнулся и едва не упал. Силы покидали его. О том, что он побывал в плену у римлян и немного пошумел с другой стороны перевалов, Федор не стал уведомлять полководца. Авось пронесет.

На следующее утро испанская армия, за месяц выросшая почти до сорока тысяч человек, снялась с места. На зимнем становище осталось только пять тысяч кельтов, которым Ганнибал приказал делать вид, что в лагере так и располагается целая армия, готовящаяся выступить в другом направлении. Каждую ночь они должны были жечь несчетное количество костров, чтобы ввести врагов в заблуждение.

Почти неделю Федор провалялся в своем шатре под присмотром местного лекаря, присланного к нему Ганнибалом. Выяснилось, что морпеху действительно немного повредили колено и сломали два ребра. К счастью, мениск не пострадал, и ни одно из ребер не проткнуло легкие. Лекарь, как мог, подлечил колено, ребра выправил и наложил тугой бандаж, распорядившись, чтобы больной поменьше двигался. И Федор лежал, попивая горький целебный отвар, сотворенный из каких-то кореньев все тем же лекарем, и слушая по ночам песнопения кельтов, танцевавших вокруг костров. На шестой день ему полегчало. Боль из тела почти ушла, и он решил, что готов выступать.

— Остальное заживет по дороге, — отмахнулся он от лекаря, предлагавшего ему подождать еще несколько дней. — Да и время уже на исходе. Надо размяться.

Натянув поверх тугой повязки новый доспех, изготовленный в лагере местными кузнецами, Федор еще пару дней, оставшиеся до выхода, прогуливался по лагерю, разрабатывая ногу. Сильная боль теперь не беспокоила, но хромота еще сохранялась. Лекарь его особенно не обнадежил, сообщив, что колено заживет, но хромота может и остаться. Слишком сильно его ударили. Слава Баал-Хамону, что вообще жив остался.

На седьмой день Акрагар приказал выступать. Федор возглавил свою спейру и покинул вместе с ней лагерь. Найти Ганнибала труда не составило. На всем пути следования их встречали кордоны из иберийских и нумидийских всадников, оставленные здесь специально для того, чтобы корпус Акрагара быстрее нашел армию, удалившуюся уже на порядочное расстояние. Минуя в очередной раз эти места, Федор прикинул скорость передвижения армии Карфагена и решил, что это самый быстрый переход в ее истории. По Испании и землям галлов она двигалась гораздо медленнее. Видимо, Ганнибал решил преподнести римлянам сюрприз, оказавшись у них в тылу и свалившись им, как снег на голову. «Если я все правильно помню, — размышлял Федор, вышагивая во главе своей спейры, где он снова заменил Маго, — то это первый в истории сознательный обходной маневр, увенчавшийся успехом».

Армию двадцатая хилиархия нагнала лишь у самых перевалов, нигде не встретив сопротивления. Более того, Федор выяснил, что Ганнибалу удалось пройти эти места незамеченным, поскольку он взял еще восточнее, чем шел Федор со своими разведчиками. А потому и размещенные у самой Генуи легионеры ничего не успели сообразить, когда испанская армия перевалила через заснеженные перевалы северных Апеннин и спустилась к морю, подавляя на своем пути разрозненные очаги сопротивления. Как выяснилось, их было очень мало.

Не встречая на своем пути никаких серьезных преград, солдаты Карфагена устремились вдоль берега моря, но на почтительном расстоянии от него, в сторону Рима, с ходу захватывая по пути поселки и небольшие города, не отвлекаясь на осаду крупных. Ганнибал не сбавлял темпа ни днем, ни ночью, и спустя еще неделю, они вышли к заболоченным верховьям реки Арно, что впадала в Тирренское море. В устье ее, на другом берегу, стоял богатый город Пиза. До него было рукой подать, всего несколько десятков километров, но великий карфагенянин не стал тратить на него время. Тем более, что, прежде чем напасть, сначала следовало переправиться. А посему его гораздо больше заботила сама переправа через разлившуюся во время весеннего паводка речку. От оставшихся в тылу римских армий карфагенян отчасти защищал главный хребет Апеннин, следуя изгибам которого они до сих пор продвигались вдоль моря на юг.

По приказу Ганнибала вдоль берегов разослали многочисленные отряды разведчиков. В их числе оказался и отряд Чайки.

— Мы поймали и допросили нескольких местных жителей, — докладывал Федор вечером того же дня Акрагару. — Они утверждают, что в это время года река непроходима.

— Мы не можем ждать, — ответил рассерженный Акрагар, расхаживая по своему шатру. — Ганнибал требует, чтобы мы были на другом берегу как можно скорее.

— Есть одно место, — намекнул Федор, положив руки на пояс. — Чуть выше по течению. Там имеется несколько островов. Я предлагаю построить мост там. Больше шансов, что его не смоет быстрой водой. Но все равно уйдет пара дней, а то и больше.

Акрагар доложил эту информацию Атарбалу, а тот на вечернем совете — командующему испанской армии и его брату. Другие разведчики, прошерстившие весь берег вверх и вниз по течению, тоже сошлись на том, что лучшего места не придумать.

— Что ж, — решил Ганнибал, — придется рискнуть. Ждать нельзя, иначе потеряем внезапность.

Инженерные части немедленно взялись за дело. Со всех окрестностей к лагерю стали свозить строевой лес, и скоро два моста и множество лодок с плотами были готовы. Армия приступила к переправе, не прекращавшейся даже ночью.

Федор, которому выпало идти с двадцатой хилиархией в арьергарде, подолгу стоял на берегу у стен укрепленного лагеря и смотрел на то и дело проплывавшие по течению льдинки, в больших количествах приносимые с недалеких гор. Вода в этой реке была очень холодной, а течение бурным.

Несколько десятков лодок за время переправы перевернулось, и солдаты утонули. Та же участь постигла и двух слонов, случайно рухнувших в воду. Но Ганнибал, не считаясь с потерями, двинул армию дальше. Покидая берег одним из последних, Федор увидел с середины реки разъезды римлян, осторожно приблизившихся к догоравшему лагерю. За время пребывания здесь армии Карфагена никто из них так и не решился напасть на превосходящие силы противника, так неожиданно появившегося в этих местах.

Переправившись на другой берег и уничтожив за собой мосты, Ганнибал не стал трогать недалекую Пизу, уверенный, что ее час еще не настал, и форсированным маршем двинулся дальше. Римских разведчиков, рискнувших появиться на окрестных высотах, быстро отогнала нумидийская конница, и больше они не появлялись.

За несколько следующих дней ничего примечательного не произошло, если не считать того, что они уже вступили в земли Этрурии. Как читал Федор в прошлой жизни, народ, селившийся здесь издавна, был древнее и культурнее римского, но последний оказался гораздо воинственнее и поработил здешние земли силой оружия. Жители Этрурии приветствовали Ганнибала как освободителя. Все деревни и небольшие города, оказавшиеся на пути следования испанской армии, снабжали его продовольствием, вместо того, чтобы оказывать сопротивление. В таком режиме поход проходил не слишком тяжело, а солдаты получали возможность отдохнуть перед очередным броском.

— Если так пойдет дальше, — разглагольствовал Летис на одном из привалов, сделанных седьмой спейрой в какой-то деревушке, где местные жители поднесли им свежего козьего молока, сыра и хлеба, — то скоро мы будем у стен самого Рима, не пролив больше ни капли римской крови.

— Не спеши, — осадил его Федор. — Римляне наверняка уже узнали о нашем марш-броске. Если консулы у них не окончательные тупицы, то наверняка устремятся вдогон.

— Не успеют, — отмахнулся Летис, — ты же сам рассказывал, что консульские армии блокировали две главные дороги, ведущие на Рим. А мы уже у них в глубоком тылу. Мы даже преодолели непроходимую реку. И если они не снялись со своих мест, как минимум, неделю назад, то мы будем у Рима раньше.

— Ну и что? — вступил в разговор Урбал, допив чашу молока. — Мы, скорее всего, не станем сразу штурмовать Рим, имея две армии за спиной. Хотя бы одну из них надо сначала разбить. А лучше обе.

— Оставим эту задачу Ганнибалу, — закончил прения Федор и, обернувшись, крикнул молодому солдату, что стоял у изгороди, о чем-то беседуя с крестьянской девушкой. — Эй, Терис, принеси-ка нам еще молока.

* * *

На следующий день армия втянулась в топкие болота, примыкавшие к небольшому городку под названием Клусий. Обширные топи, лежавшие между двумя холмистыми возвышенностями, окружали его почти со всех сторон и, по сообщениям местных, считались непроходимыми. Но это являлось последней преградой, отделявшей армию финикийцев от заветной цели, — отличной мощеной дороги Рим-Арреций, по которой можно было достигнуть Рима за несколько дней. Об этом знали все. А потому Ганнибал не стал обходить их и приказал форсировать.

На преодоление болот ушло почти четыре дня. Несмотря на то, что мастера из инженерной службы постарались наладить хоть какое-то подобие дороги, это помогло слабо. Люди вязли по пояс, вытаскивая из трясины телеги осадного обоза и часто тонули под тяжестью собственных доспехов. Погонщики слонов потеряли нескольких животных, которых пришлось убить, избавив от мучений, поскольку вытащить их оказалось невозможно. В довершение всего в эти дни стояла страшная жара, и повсюду кружили тучи комаров. Это был настоящий ад, поглотивший множество людей и животных. А когда топи Клусия остались, наконец, позади, по лагерю расползлась страшная весть — в этих гнилых болотах Ганнибал заболел и потерял глаз. Лекари не смогли спасти его, и карфагенянин сам приказал удалить ножом больной орган. Когда он снова появился перед своей армией, половину его лица закрывала черная повязка.

Эти детали Федор узнал, побеседовав с походным летописцем Юзефом в штабе Атарбала, куда заглядывал в последнее время довольно часто. От Юзефа, любившего посплетничать, Федор кое-что разузнал и о новых консулах, с которыми им по всей вероятности скоро предстояло встретиться. Оба знатных римлянина вступили в должность с середины марта, как раз тогда, когда армия Ганнибала еще отдыхала в зимнем лагере в долине реки По, а Федор возвращался из разведки.

Одного звали Гай Фламиний. Его недавно набранная армия почти равнялась по численности карфагенской, но состояла сплошь из неопытных новобранцев. Ее база располагалась недалеко от Арреция. Другой консул, Гней Сервилий, имел двадцать тысяч человек в Аримини. Получалось, что Фламиний находился гораздо ближе.

Федор совсем уж сподобился поинтересоваться, нет ли у Юзефа каких-либо сведений об одном римском сенаторе по имени Марк Клавдий Марцелл, владевшим имением как раз неподалеку от Арреция, где сейчас расположился со своими легионами консул Гай Фламиний, но в последний момент воздержался. Юзеф был не так прост и мог начать задавать вопросы. А Федор до сих пор держал в секрете свои старые связи с Римом, о которых знал только его благодетель — сенатор Магон. Но тот сейчас обретался далеко, в самом Карфагене, и не относился к любителям попусту болтать языком. А Юзеф отличался редкостной словоохотливостью.

Дав армии всего один день на отдых, Ганнибал, не жалея ни себя, ни солдат, совершил еще один переход, и к вечеру, оставив болота Клусия за спиной, армия Карфагена неожиданно для римлян перерезала дорогу Рим-Арреций. Передовая иберийская конница с наскока опрокинула небольшой отряд легионеров, направлявшийся на север для соединения с силами консула Фламиния.

Завершив этот тяжелейший переход, занявший чуть меньше месяца, Ганнибал приказал строить укрепленный лагерь на высоком холме недалеко от дороги и разослать разведчиков по ближайшим землям, чтобы узнать, как много здесь римлян.

Один из таких отрядов возглавил Федор, в очередной раз «бросивший» свою спейру на попечение Маго. Отправляясь на задание, он честно признался себе, что теперь все его мысли сосредоточились исключительно на том, как бы оказаться поближе к Аррецию и разузнать, где находится вилла сенатора Марцелла. Но это было невозможно, там стояли легионы Фламиния. И Федор, попросив Баал-Хаммона о милости, принес ему в жертву целого барана, отобранного у римских крестьян фуражирами. Федор выкупил этого барана и, несмотря на недостаток пищи в армии, принес в жертву на походном алтаре. Жрецы сообщили, что знамение удачно, и Федор в самое ближайшее время получит то, что просил у бога. А просил он о встрече с Юлией. О большем он и не мечтал.

Обрадованный, он отправился в разведку, ругая себя за суеверия, недостойные жителя двадцать первого века. Но вдруг понял, что стал забывать о своей иной реальности. Теперь его жизнь протекала здесь — на берегах Обитаемого моря. И эта новая жизнь ныне казалась ему ничем не хуже той, что существовала когда-то, не то в прошлом, не то в будущем.

Не особенно опасаясь нападения крупных сил римлян, Федор забрался далеко со своими разведчиками, число которых снова довел до тридцати, благо желающих стало хоть отбавляй. Естественно, в их числе находился и Терис, быстро втянувшийся в армейскую службу.

Весть о приближении карфагенян заставила сельских жителей и небольшие отряды легионеров, служивших в этих местах, бежать отсюда сломя голову. В половине дневного перехода от лагеря Ганнибала они свернули на юг и внезапно обнаружили у самой дороги большое вытянутое озеро, зажатое с двух сторон горами. По его правой кромке, вплотную к горным склонам, и проходила мощеная дорога Рим-Арреций, уже блокированная финикийцами чуть южнее.

Разведчикам посчастливилось разыскать какого-то пастуха, выгнавшего на склоны горы скот и опасавшегося уходить далеко от своего дома, и выяснить, что это озеро называлось Тразиментским.

— Неплохое местечко, — заметил Урбал, когда они поднялись на самый верх горы, нависавшей над дорогой.

— Да, — подтвердил Чайка, разглядывая изрезавшие вершину овраги и скалы. — Словно создано для хорошей засады. Ты посмотри, сколько здесь мест для укрытий.

— Можно десять хилиархий спрятать, и никто не заметит, пока не подойдет вплотную, — согласился Летис.

Весь день они потратили на то, чтобы исследовать вершину горы и осмотреть все подходы. Место действительно оказалось крайне удобным для засады. Гора тянулась вдоль всего узкого участка дороги, примыкавшего к озеру. В ее заросших расселинах и в начале сужения мощеного полотна можно было спрятать множество солдат. И в то же время вполне достаточная пологость склонов позволяла без опасений ринуться на противника сверху.

Вечером Федор, нарушив субординацию, доложил разведанную информацию непосредственно Атарбалу, случайно встреченному в лагере. Тот не стал делать выволочку командиру лазутчиков, которого уже привык считать едва ли не завсегдатаем в своем штабе, а без проволочек передал это сообщение Ганнибалу. Вождь карфагенян очень заинтересовался озером и выказал желание на рассвете осмотреть найденное место для засады.

Следующим утром Ганнибал со своим братом Магоном, командиром африканцев Атарбалом, тремя разведчиками и сотней иберийских всадников забрались на самую верхушку горы. Внимательно осмотрев позиции, нависавшие над дорогой, Ганнибал остался доволен.

— Здесь мы поставим легкую пехоту иберийцев, — говорил полководец сидевшему рядом в седле Магону, — а на дальнем краю — пеших галлов. Ближе к выходу — балеарских пращников. А встретит римлян в открытом строю, преградив им дорогу, твоя африканская пехота, Атарбал.

Командир африканцев поклонился, услышав приказ.

— Фламиний близко, — продолжал вождь карфагенян. — Самое позднее — послезавтра он будет здесь. Он так спешит сразиться со мной, что даже не стал соединять свою армию с легионами Сервилия. Консул наверняка пренебрежет обычной разведкой и сразу же бросится в бой. Когда его армия сходу втянется в эту теснину, мы закроем его северный край конницей, и Фламиний окажется в окружении. Это будет красивая битва.

Военачальники закивали головами, соглашаясь. Ганнибал достаточно хорошо изучил своих врагов, чтобы наперед предсказывать их шаги. Никто из финикийцев не сомневался, что так оно и получится.

— Возвращаемся, — приказал Ганнибал, дернув коня за узду. — Я достаточно видел. Сегодня скрытно выставить здесь посты, а к вечеру занять позиции. Будем готовиться к встрече Фламиния.

А проезжая мимо трех разведчиков, находившихся чуть поодаль, но недостаточно далеко, чтобы не слышать весь разговор, бросил:

— Ты молодец, Чайка. Эта позиция принесет нам победу.

— Зря ты так, — заметил на это Урбал, обращаясь к Федору и устремляя своего коня вслед за военачальниками. — Акрагар тебе этого не забудет. Помнишь, что случилось с Магной?

— Ничего, — отмахнулся Федор, — мы победим. А победителей не судят. Да и жертву мою боги приняли. А это хороший знак.

— Ты о чем? — не понял Урбал.

— Не бери в голову, — ответил Федор, погоняя коня.

Глава десятаяУ Тразиментского озера

Это апрельское утро двести семнадцатого года до рождества Христова командир седьмой спейры тяжелой африканской пехоты Федор Чайка встретил стоя в строю своей хилиархии. Его соединению вместе с двумя другими требовалось перегородить дорогу Рим-Арреций на выходе узкого дефиле у южной оконечности Тразиментского озера.

Сломанные не так давно ребра и поврежденная нога еще побаливали. От легкой хромоты Федор не избавился, но уже давно пришел к убеждению, что может сражаться не хуже других.

До получения сигнала хилиархии пехотинцев прятались за скалами по обеим сторонам дороги, а затем им предстояло выстроиться так, чтобы организовать живую преграду, способную остановить продвижение легионов Фламиния.

Акрагар, командовавший заслоном, узнав о том, что позиция найдена Федором и уже осмотрена Ганнибалом, при общем скоплении народа даже похвалил его, но в его похвале содержалось столько яда, что Федор вспомнил предостережение Урбала. Но ничего уже было не изменить. Акрагар, чья хилиархия находилась среди тех, кому «посчастливилось» держать главный удар римлян, действительно поставил спейру Федора в первые ряды.

— Ну, что я тебе говорил? — не удержался Урбал, вглядываясь в пока еще пустынные изгибы дороги. — Акрагар тебе этого не забудет. А заодно — и нам.

— Да ладно! — отмахнулся в очередной раз Федор. — Мы — солдаты. Если суждено умереть, то пусть это произойдет в славной битве. А эта битва будет славной. Но я думаю, боги не допустят нашей смерти. Да и меня здесь еще держат кое-какие дела. Нельзя умереть, не разобравшись.

В этот момент под ноги Акрагару, стоявшему в десяти шагах от укрытия, с вершины скалы прилетела и вонзилась в глинистый грунт стрела. Это был сигнал к построению в боевые прядки. Значит, римляне уже близко. Акрагар отдал приказ покинуть укрытие и выстроиться на дороге.

Федор, увидев взмах руки Акрагара, повернулся к прижавшимся к скале за его спиной солдатам и крикнул:

— А ну шевелись, лентяи, мы выдвигаемся!

Не прошло и десяти минут, как африканские пехотинцы заняли боевую позицию и, сомкнув щиты, стали ждать. Спейра Федора оказалась во втором ряду обороны, что немного обрадовало Урбала. Впрочем, первый удар римлян обещал быть сильным, и в любом случае они без дела не останутся. Финикиец отличался природным умом и понимал, если солдат в бою станет думать о том, как выжить, то его непременно убьют. Поэтому Урбал отогнал мысли о коварстве Акрагара, часто избавлявшегося в битве от неугодных ему людей, и покрепче сжал рукоять фалькаты. Рядом с ним стоял Летис, на лице его читалось только радостное возбуждение. Этот здоровяк из Утики, похоже, готов был драться в любой ситуации. Чуть поодаль в шеренге занимал место новобранец Терис, для которого этот бой обещал стать первым большим сражением в жизни.

Со своего места Федор увидел, как у дальней оконечности озера поднялся столб пыли, это приближались римские легионы. Шли они довольно быстро, не замечая опасности, и вся огромная армия, сверкая на солнце доспехами, уже втянулась, как и планировал Ганнибал, в узкую долину. Но, когда первые шеренги солдат Фламиния стали приближаться к южному берегу озера, римляне заметили солдат Карфагена, перегородивших дорогу. Раздалось несколько громких команд, долетевших до слуха Федора, и легионы замерли. Передняя шеренга с лязгом опустила щиты на землю. По легко различаемой нервозности движений окончательно стало ясно, что римляне никак не ожидали встретить здесь неприятеля. Вдоль строя в глубину колонны бросились несколько гонцов, требуя приказ от начальства. Где находился сам Фламиний, Федор не знал, но, судя по поведению вестовых, в первых рядах его явно не было.

— Не ожидали нас здесь встретить, — заметил Маго, стоявший рядом с Федором, как и положено помощнику командира спейры.

— Да уж, — согласился Федор, посматривая то на римлян, то на скалы, нависавшие над их боевыми порядками справа, — озадачили мы Фламиния.

Тем временем последние легионеры римской армии вошли в ущелье. И тут что-то произошло. Федор не видел, что именно, но по римским порядкам прокатилась какая-то волна приглушенного ропота. И шестым чувством Федор понял, что ловушка захлопнулась. Конница карфагенян отрезала Фламинию путь к отступлению, наказав за беспечность. Римляне попали в окружение.

— Ну, сейчас начнется, — проговорил Федор.

И тотчас в первую манипулу римлян, находившуюся ближе всех к строю африканцев, со склонов горы полетели камни, со звоном ударяясь о щиты, шлемы и доспехи легионеров. Это были небольшие камни, метко пущенные из пращи, ведь на ближайшем склоне засели балеарские пращники. Затем к ним добавились метатели дротиков и лучники. Римляне несли потери, не сходя с места, а никакого приказа атаковать или отступить еще не поступало. Фламиний явно пребывал в замешательстве.

На глазах Федора за несколько минут от ближней римской манипулы осталось не более половины. Все карфагенские стрелки имели отличную позицию. Находясь под прикрытием скал, они поражали множество римских солдат, сами оставаясь неуязвимыми. Наконец, это избиение заставило Фламиния перейти к решительным действиям.

Раздался звук горна, и ближайшие к африканцам манипулы римлян, вскинув щиты, пошли в атаку. Перед ними не было даже легких пехотинцев, по обыкновению завязывавших бой, хотя первая шеренга единожды метнула пилумы в карфагенян, поразив некоторых вражеских бойцов. Однако им тут же ответили метатели тяжелых дротиков, выстроенные в первом ряду обороны. Удар цельнометаллического сауниона отразить почти невозможно, и римляне падали десятками, до тех пор, пока им не удалось преодолеть расстояние, отделявшее их от первых шеренг солдат Атарбала.

Копейщики сквозь разрывы в цепи оттянулись назад, и их место заняли тяжеловооруженные пехотинцы с обнаженными фалькатами. Римляне яростно врубились в ряды африканцев, сходу оттеснив их на несколько метров. Но, выдержав первый удар, африканцы устояли, и завязалась жестокая битва. Звон мечей, раздававшийся буквально в двадцати метрах от Федора, усиливался эхом в узком скальном проходе и немилосердно оглушал.

Не вступив пока еще в схватку, он смотрел, как его боевые товарищи из десятой спейры рубят римлян на куски и гибнут сами под натиском противника. Мечи и фалькаты то и дело скрещивались над головами, высекая искры. Римские солдаты бросались вперед, пытаясь надавить на противников огромными щитами-скутумами, чтобы свалить их с ног и пробить брешь в строю. Несколько самых ловких римлян даже прорвались сквозь три первых ряда африканцев, но тут и нашли свою погибель, уничтоженные солдатами четвертой шеренги. Остальные финикийцы удачно сдерживали атаку по всему фронту, неся при этом небольшие потери.

Эта мясорубка продолжалась, как показалось Федору, недолго — всего минут двадцать. За это время римляне продвинулись лишь на десять метров, но вскоре были отброшены назад. Атака захлебывалась. Несмотря на всю ярость нападения, отчетливо ощущалось, что римляне находятся в панике. Видно, их командир это понял, и скоро над ущельем разнесся сигнал к отступлению. Оставив на дороге почти две сотни убитыми — африканцев погибло втрое меньше — легионеры отошли вглубь ущелья.

Едва это произошло, как на вершине горы зазвенели многочисленные горны и боевые карниксы галлов. Римляне в ужасе вскинули головы, увидев, как из укрытий на склонах горы показались тысячи солдат и лавиной устремились вниз. Ближе всех к позициям спейры Федора оказались иберийские пехотинцы, мечники и копьеносцы. Дальше по склону бежали, размахивая огромными мечами, галлы с размалеванными лицами, длинноволосые и голые по пояс, внушавшие ужас одним своим видом. Остальные склоны Чайка попросту не видел, но был уверен, зрелище там ничуть не хуже открывавшегося. Одновременная атака нескольких тысяч пехотинцев Ганнибала из засады, способной, по мнению римлян, укрыть лишь лучников да пращников, окончательно деморализовал не уступавшую им по численности армию римских новобранцев. А удар иберийской конницы по правому флангу Фламиния — эти всадники проскакали мимо Федора несколько минут назад — просто уничтожил их уверенность в себе. Остальное являлось делом техники.

Скатившись со склонов горы, пехотинцы Ганнибала рассекли армию Фламиния на несколько частей и сбросили ее в воды Тразиментского озера. Жестокий бой за несколько часов превратился в избиение.

Кое-где римляне все же оказывали ожесточенное сопротивление, понимая, что только выдержка может спасти их от полного разгрома. На нескольких направлениях они даже контратаковали, но все было тщетно. Солдаты Ганнибала уже почуяли вкус победы, и ничто не могло их остановить.

Особенно старались галлы. Напав на центр колонны Фламиния, там, где находились обоз и знамена консула, они истребили всех защитников, а сами орудия и повозки подожгли. Дым затянул половину ущелья. Что галлы сделали с консулом, взяли в плен или убили, никто не понял. Но римляне остались без верховного командования. И очень скоро паника сделала свое дело.

Федор своими глазами видел, как римляне стали бросать оружие и сотнями покидать поле боя. Только бежать им было особенно некуда — Ганнибал позаботился об этом заранее. Многие солдаты от безысходности бросались в озеро, пытаясь переплыть на другой берег. Но кольчуги и тяжелые доспехи тянули их на дно.

Отбив первый приступ, хилиархии Атарбала продолжали стоять на своем месте, запирая дорогу на Рим, и не принимали участия в сражении. Но когда разгром стал очевиден, наиболее боеспособные части римлян под командой одного из отчаянных центурионов, перестроились и снова пошли в атаку, чтобы пробить себе дорогу на свободу. Их насчитывалось не меньше пяти или шести тысяч, как показалось Федору, окинувшему беглым взглядом порядки приближавшихся римлян, в то время, как африканцы располагали лишь тремя. Этот легион последней надежды вышел из дыма и тотчас устремился в атаку на порядки пехотинцев Ганнибала.

— Ну, держись, ребята! — крикнул своим солдатам Федор, перехватывая покрепче фалькату. — Сейчас будет жарко!

На этот раз спейра Федора занимала правый фланг, заняв место потрепанной в первом бою десятой спейры. Поперек ущелья, чтобы полностью перегородить его, могло выстроиться как раз четыре спейры. Остальные солдаты поддерживали глубину строя, вытянувшегося по дороге почти на сто метров. Позади африканцев находилось еще несколько сотен легкой иберийской конницы.

Федору в очередной раз вспомнилось, что со времен основания Рима единственной стратегией и тактикой командующего легионами оставался мощный удар в центре. Так римляне и нанесли удар, в полном соответствии со всеми законами своей военной науки. Эта атака была настолько предсказуема, что первая манипула римских легионеров полегла буквально за десять минут, прореженная еще на подходе метателями дротиков и пращниками, а остальных добили пехотинцы. Однако, первая манипула все же сумела пробить небольшую брешь в сомкнутом строю восьмой и девятой спейр, принявших на себя главный удар. Туда тотчас устремилась следующая манипула, солдаты которой в ярости размахивали мечами, понимая, что если им не удастся пробить строй африканцев, то все они здесь и умрут, подобно сотням уже поверженных в жутком ущелье. А потому ярость придала им силы.

Второй удар расширил брешь в центре позиций африканцев. В освободившийся проход с криками хлынула следующая манипула, и строй африканцев начал разваливаться. Вернее, фланги стояли, как и раньше, почти не задетые сражением, но вот центр был смят полностью. И африканцы начали медленно отступать, освобождая проход между скал.

— Вперед, солдаты Карфагена! — Федор вдруг услышал вопль, пронесшийся над рядами пехотинцев и, обернувшись на знакомый голос, увидел, что шестая спейра под командой самого Акрагара контратаковала римлян и отбросила их почти на десяток метров, немного выровняв фронт. Но легионеры, опомнившись, утроили натиск, и центр обороны снова провалился под ударами римских мечей, изрубивших здесь почти всех бойцов. В этой мясорубке Акрагар пропал из поля зрения. Федор не видел своего начальника, доспехи которого еще недавно сверкали на солнце, и не слышал его криков и приказаний.

Окончательно сломив первую линию обороны, воодушевленные римляне врубились во вторую, оттеснив солдат Ганнибала еще метров на пятьдесят. Легионеры сотнями вливались в освободившийся проход, напирая на своих сзади и не давая им даже подумать об отступлении. Тем временем фронт прогнулся настолько, что фланги африканцев, оттесненные к скалам, рисковали быть просто раздавленными этим потоком. Римляне лишь сдерживали их для того, чтобы те не помешали им развивать успех в центре.

Сообразив, что римляне вот-вот прорвутся — в дело вступили уже замыкающие манипулы легиона — и нигде не находя Акрагара, Федор принял решение атаковать.

— Вперед! — заорал он, взмахнув фалькатой. — За мной, солдаты!

И седьмая спейра ударила в бок римлянам, атаковав арьергард наступающих сил. В узком ущелье уже давно стоял невообразимый грохот от скрещивающихся мечей, а теперь вообще все утонуло в общем крике тысяч глоток.

После лобового столкновения с легионерами и без того изогнутый от быстрого перемещения строй спейры распался на отдельные поединки. На пути у Федра возник мощный римлянин, уже потерявший в бою шлем, но продолжавший лихо размахивать мечом и поразивший на его глазах одного за другим двух финикийцев. Впрочем, командир седьмой спейры оказался удачливее. Приняв удар противника на щит, он ответным выпадом поразил его в грудь. Фальката отскочила в сторону, скользнув по отличнейшей кольчуге, защищавшей тело легионера.

— Хороший доспех, — усмехнулся Федор, — но он тебя не спасет.

— Ты знаешь наш язык, варвар? — огрызнулся римлянин, отскочив на шаг назад.

— Да, — ответил Федор, приноравливаясь для нового удара. — Я выучил его для того, чтобы сказать тебе, что ты уже мертвец.

Он снова взмахнул фалькатой, но на этот раз римлянин прикрылся щитом. Удар Федора был силен, и скутум развалился на две части. Тогда здоровяк, наклонив голову, с криком бросился на противника. Морпех прянул в сторону и нанес резкий удар с оттягом. Угодил по затылку. Римлянин выронил меч и рухнул на колени, залившись кровью. Федор успел увидеть, как тот обхватил голову, и сквозь его сжатые пальцы потекли алые струйки крови.

Затем на морпеха налетел другой легионер с копьем в руке. Федор едва успел уклониться от удара, и копье, чиркнув по шлему у виска, прошло мимо. Коротким движением морпех ткнул противника острием фалькаты в бок. К счастью для него, кольчуги на этом бойце не оказалось, а кожаный панцирь не спас от мощного удара. Мертвый римлянин рухнул на тело поверженного первым соратника. А Федор отер пот со лба, инстинктивно поднял повыше круглый щит и огляделся по сторонам.

Повсюду высились уже горы трупов и раненых солдат. Римляне и финикийцы лежали вперемешку. Живые солдаты прыгали между ними, нанося друг другу раны и увечья оружием, а когда лишались его, то рвали противника руками и даже зубами, достигнув за время схватки последнего предела исступления.

На глазах у Федора Летис лишившийся в битве щита и меча, отбил кулаком удар римского копейщика. Затем выхватил у него копье и прикончил нападавшего его же оружием. Но тут же был атакован следующим римлянином, вооруженным мечом. Тогда Летис, не имея под руками других средств защиты, потащил из тела только что убитого легионера копье, но древко с металлическим острием обломилось, и у него в руках осталась только палка. Разъяренный Летис сумел увернуться от удара меча и точным ударом вогнал палку в глаз римлянину.

Потрясенный увиденным, Федор на несколько секунд забыл о том, что сам находится в гуще сражения, и это едва не стоило ему жизни. Римский солдат, возникший рядом, ткнул его мечом в грудь, но угодил в нагрудные пластины из металла.

— Ах ты, тварь! — разъярился Федор и, отпрыгивая назад, рубанул его в полете сверху вниз острием.

Клинок звякнул о шлем легионера, срубив с того плюмаж из красных перьев. Но римлянин нанес новый удар. На сей раз удар пришелся в щит, но на излете поранил левое плечо. По руке поползла струйка крови.

— Как ты меня достал! — не выдержал Федор и, совершив новый прыжок, выставил вперед щит, налетев на легионера. Тот прикрылся своим щитом, но Федор был более рослым, и ему удалось сбить противника с ног.

Когда легионер оказался распластанным на камнях, а его щит отлетел в сторону, командир седьмой спейры, не теряя драгоценных секунд, вогнал фалькату в живот противнику и для надежности провернул клинок. Римлянин издал предсмертный хрип и выронил меч на камни.

Федор быстро поднялся, снова осматриваясь по сторонам. Пока морпеха никто не атаковал. Более того, его спейра уничтожила всех легионеров, оказавшихся на пути, правда, и сама уменьшилась более чем наполовину. Сами же римляне и не думали обороняться здесь до последнего. Бросив свой арьергард на растерзание, они все силы вложили в последний удар и прорвались.

Бой в ущелье и вокруг Федора затихал. Со своего места он видел, как плотные ряды римлян — а их оставалось еще несколько тысяч — пробив центр обороны последней линии африканских пехотинцев, вырвались на свободу. Сохраняя боевой порядок, римляне устремились по дороге вперед, оставив позади Тразиментское озеро.

Опустив взгляд, Федор вдруг увидел тело Акрагара. Командир двадцатой хилиархии лежал в трех шагах от него и был мертв — из его груди торчал пилум, проткнувший тело военачальника насквозь. Шлем его валялся рядом, а остекленевшие глаза Акрагара застывшими зрачками смотрели в небо.

Федор выдернул пилум из груди Акрагара и подозвал жестом ближайших солдат, приказав им отнести тело командира в лагерь, где его похоронят с почестями. Солдаты тотчас принялись изготавливать носилки из копий. Подошедший к ним Урбал в залитых кровью доспехах некоторое время смотрел на погибшего командира, затем покосился на Федора, но ничего не сказал, а лишь усмехнулся, подняв глаза к небу. Он словно разговаривал с богами, вершившими судьбы смертных. Но Федору сейчас было не до отвлеченных понятий. Римляне прорвались, бой еще не закончился.

— Построиться! — приказал он оставшимся в живых солдатам. — Мы будем продолжать преследование противника, пока не уничтожим его.

И солдаты седьмой спейры с присоединившимися к ним остатками пехотинцев из пятой, четвертой, восьмой и еще нескольких оставшихся без командиров подразделений устремились в погоню за римлянами. Всего под командой Федора оказалось человек триста или четыреста. Он, впрочем, не считал. Бой у Тразиментского озера случился жестокий. Погибла почти половина африканцев, защищавших дорогу, в числе которых оказались Акрагар и два других командира хилиархий, а также все командиры спейр. Федор был единственным из них, кто выжил в этой мясорубке. Жив остался и его помощник Маго, умертвивший своей рукой не меньше десятка римских солдат.

Легионеры потеряли в этом прорыве не меньше трех тысяч человек. Трупы их устилали в этом месте всю дорогу Рим-Арреций вперемешку с африканскими пехотинцами.

Построив оставшихся воинов в боевой порядок, Федор снова повел изможденных солдат в бой. Они догнали и преследовали римлян до тех пор, пока не миновали лагерь карфагенской армии, находившийся у дороги, и к преследованию не подключилась иберийская и нумидийская конницы.

Прорвавшимися римлянами командовал явно хороший стратег. Легионеры стойко отражали нападения легкой конницы и пехотинцев Федора, с каждым часом уходя все дальше от места боя. В конце концов, к месту перманентного сражения прискакал сам Ганнибал и приказал прекратить преследование. К этому времени солдатам Федора и нумидийцам постоянными атаками удалось уничтожить еще несколько сотен легионеров.

— Пусть уходят, — сказал вождь армии Карфагена, глядя, как легионеры удирают в сторону Рима. — Эти люди лучше других расскажут о своем поражении согражданам и посеют панику в Риме задолго до нашего появления. Армия Фламиния уничтожена, а эти нам принесут больше пользы живыми, чем мертвыми.

Вечером Ганнибал устроил в лагере настоящий пир по случаю победы над римским консулом. Фламиний погиб сам и положил на поле сражения почти тридцать тысяч человек. Остальные бежали, чтобы донести весть о разгроме до самого Рима. Победители захватили множество оружия и доспехов. Сняли тысячи отличных кольчуг с поверженных римлян и переоделись в них. В число счастливчиков попали Летис и Урбал, изорвавшие в бою свои доспехи и заменившие их на новые. Федор, также имевший возможность оценить в бою прочность кольчуги противника, все же предпочел свои доспехи римским.

Тем же вечером, на общем военном совете, при свете костров, освещавших богатую добычу, Ганнибал поздравил свою армию с блестящей победой и назначил новых командиров хилиархий вместо погибших в сражении у Тразиментского озера, воздав павшим почести. Новым командиров двадцатой хилиархии стал Федор Чайкаа.

— Ты был прав, — признал Урбал, когда они втроем пили вино на общем пиру. — Словно предвидел будущее. Боги тебя не обманули.

— Это судьба, — просто ответил морпех, погруженный в свои мысли.

— Что-то ты не весел, Федор, — хлопнул его по плечу Летис. — Вроде не ранен, стал большим командиром. Добычи получишь немало за победу.

Но Федор только отмахнулся. Он, конечно, гордился, что под его началом теперь оказалось больше тысячи человек, но думал сейчас совсем не об этом. Все его мысли касались близкого Арреция, где находилась вилла сенатора Марцелла. Узнав о поражении Фламиния, тот наверняка бросится в бега, навстречу наступавшей армии второго консула. И увезет с собой Юлию, если она там. А она еще там. Федор чувствовал это.

А потому он вдруг резко встал и направился к шатру Ганнибала, у которого тоже шумел пир по случаю победы. Командующий был на месте и пировал со своим братом и высшими чинами армии. Не без труда, но Федор пробрался к нему, добившись немедленной встречи.

— Что тебя беспокоит? — удивился Ганнибал, когда ему доложили, что новоиспеченный командир двадцатой хилиархии просит его о немедленной встрече. — Почему ты не пируешь, Федор Чайкаа, когда все предаются радости? Выпей вина и оставь заботы до завтра. Сегодня наш праздник!

Они вошли в шатер, чтобы шум не мешал им говорить. Хотя и здесь он звучал ненамного тише.

— Во время боя я немного отвлекся на римского офицера, — соврал Федор, — поведавшего мне о том, что у Арреция находится вилла сенатора Марцелла. Я думаю, тебе знакомо это имя.

Ганнибал нахмурился.

— Марцелл… как же… хорошо знакомо. Это он помог отобрать у нас Сицилию, убив множество солдат Карфагена. Старый волк с острыми зубами. Ты говоришь, он здесь?

— Недалеко, — подтвердил Федор. — Подле Арреция, на своей вилле. Боги отдают его в руки Карфагена. Но надо спешить. Узнав о разгроме Фламиния, он наверняка пустится в бега.

— Что ты предлагаешь? — посмотрел в глаза Федору Ганнибал, опуская кубок с вином на стол.

— Дай мне мою новую хилиархию, и я приведу тебе его живым, — пообещал Федор. — Хотя, возможно, хватит и нескольких спейр. Я уверен, что римлян там немного. Но надо выступать немедленно. Прямо сейчас.

— Что ж, — кивнул Ганнибал, — решено. Возьми пятьсот человек. Лазутчики доносят, что армия Сервилия на подходе. Они не осмелятся напасть на нас, но, столкнувшись с небольшим отрядом, могут попытаться выместить на нем всю свою ярость. И приведи мне Марцелла.

— Будет исполнено, — Федор поклонился и вышел из шатра.

Глава одиннадцатаяМарк Клавдий Марцелл

Рассвет еще не полностью позолотил верхушки скал, и не успели похоронные команды очистить дорогу от трупов, а пятьсот африканцев, не слишком довольные, что их оторвали от пира победителей, уже оставили далеко позади место недавней битвы у Тразиментского озера.

Отправляясь в этот набег, Федор блефовал. Он не знал точно, сколько километров до Арреция и уж тем более не знал, где находится вилла самого сенатора. Но страстное желание увидеть Юлию во что бы то ни стало целиком захватила его сознание. Он даже ни во что не посвятил друзей, сказав им то же, что и остальным солдатам — предстоит внезапно напасть на виллу в окрестностях Арреция, где скрывается важный римский полководец Марк Клавдий Марцелл. В случае успеха всех ждет особая награда.

Наспех пообщавшись перед выходом с Юзефом, с разрешения Атарбала показавшим ему секретную карту, Федор выяснил, что до Арреция совсем недалеко. Примерно полдня пути от озера, если поторапливаться. А что касается виллы сенатора, то определить ее местоположение среди других вилл, он собирался сходу, понадеявшись на помощь богов и собственную интуицию.

Пустив вперед пятнадцать человек из своих разведчиков под предводительством Урбала и Летиса, прихватившим вдобавок с собой толмача, сам новоиспеченный командир двадцатой хилиархии быстро передвигался по дороге на юг с основными силами, не встречая сопротивления. Повсюду он видел пустынные села и брошенные повозки, следы недавнего бегства легионеров и местного населения. Однако, Арреций находился еще в руках римлян, и Федор полагал, что его граждане надеялись продержаться до прихода армии второго консула. И потому убежали не все. Если, конечно, страх перед Ганнибалом не заставил их покинуть свои жилища, ведь ничто больше не защищало их от прихода великого карфагенянина.

Примерно к обеду уставшие пехотинцы приблизились к городу, уже видневшемуся на недалеких холмах. Здесь, у пустынной развилки дорог, одна из которых сворачивала в сторону и обходила Арреций справа, Федора ожидали разведчики под командой Урбала и Летиса, успевшие кое-что разузнать. У них в руках находилось несколько пленных, валявшихся в придорожной канаве. Среди них оказались трое легионеров и двое местных пастухов, перепуганных внезапным появлением карфагенян.

— Мы допросили их, — не тратя времени на пустые разговоры, перешел к делу Урбал. — Пастухи знают, где находится вилла сенатора. Они готовы проводить. Легионеры тоже знают, но говорить отказываются. Летис хотел устроить им допрос с пристрастием, но тут показались вы.

— Не надо, — поморщился Федор. — Нам достаточно пастухов. А что касается легионеров… — он вдруг задумался. — Что они говорят еще?

— Двое молчат. Но один из них, самый хлипкий, — ответил за друга Летис, — после того, как я съездил ему хорошенько по ребрам жердиной, рассказал, что с той стороны Арреция стоит несколько сотен легионеров, из тех, что оставил здесь Фламиний для охраны армейских складов с продовольствием. Узнав о вчерашнем разгроме, они хотели отступить на юг, но сенатор им не позволил, приказав дожидаться легионов Сервилия, которые вот-вот должны подойти.

— Какой сенатор? — не понял Федор.

— Тот самый. Марцелл, — пояснил Летис.

— А он что, разве имеет право командовать? — удивился еще больше Федор, приблизившись к охраннику, «дававшему показания». — Ведь он же не консул и не полководец в ранге консула. Или это не так?

— Нет, — проблеял испуганный легионер, совсем еще пацан, даже похожий с виду на Териса, с честью прошедшего вчера испытание и даже убившего двух римлян в рукопашной. — Но наши командиры, узнав о победе Ганнибала над огромным войском Фламиния, просто хотели сбежать, отступив на юг. А Марцелл, услышав об этом, явился в расположение частей и публично обозвал трибуна и всех центурионов трусами. После такого оскорбления им ничего не оставалось делать, как готовиться к обороне и молиться, чтобы Ганнибал не повернул вдруг на север. Нашу центурию с опционом послали охранять въезд в город. А нас троих отправили проверить дорогу. Здесь нас и схватили.

— Значит, город сейчас защищает всего несколько сотен солдат? Отлично! — кивнул Федор и, повернувшись к Летису с Урбалом, заявил. — Считайте, Арреций у нас в руках.

— Ты знаешь, где вилла сенатора? — осведомился Федор, снова обернувшись к солдату.

Легионер осторожно кивнул, покосившись на товарищей.

— Много там солдат? — продолжал допытываться Федор.

— Не знаю точно, — легионер вжал голову в плечи. — Но сенатор увел с собой человек пятьдесят из наших. Трибун разрешил, но сразу после этого ускакал из города, оставив командование на примпила.

— А Марцелл, что, не собирался бежать? — удивился Федор, все еще не веря своему счастью.

Легионер пожал плечами, планы римского чиновника ему были неизвестны.

— Что ж, — подвел итог Федор, — у нас есть отличный шанс захватить сенатора и, может быть, склады с продовольствием. Вставай, солдат, ты проведешь нас на эту виллу.

— А что делать с остальными? — поинтересовался Летис.

— Пастухов тоже возьмем с собой. На всякий случай, — ответил Федор. — А легионеров казнить. Они нам не нужны.

Летис вынул фалькату и двумя отточенными движениями быстро проткнул связанных римских легионеров, одного за другим, столкнув их мертвые тела обратно в канаву. На пастухов и единственного оставшегося пока в живых солдата экзекуция произвела неизгладимое впечатление.

Решив, что пленный не врет, Федор разделил свои силы. Одну спейру он оставил на развилке, в резерве, чтобы те охраняли дорогу и пресекли при необходимости возможную контратаку или обходной маневр римлян. Три сотни человек отправил в город, чтобы провести разведку боем и захватить склады, воспользовавшись внезапностью. Если не считать кордона из одной центурии римлян, расположившейся на въезде в город, то подступы к Аррецию вообще никто не охранял.

С остальными Федор двинулся прямиком на виллу сенатора, находившуюся с восточной стороны города, в огромном квартале, облюбованном местными чиновниками из высшего магистрата. Там, где холмы утопали в зелени, обтекавшей изящные здания с колоннами и портики, выстроенные на греческий манер.

Несмотря на полученные данные и желание быстрее оказаться на месте, Федор все же двигался осторожно. Бог его знает, сколько тут на самом деле легионеров. А в его планы не входило быть убитым в двух шагах от места встречи с любимой девушкой.

Он как в воду смотрел. Когда до живой изгороди, окружавшей виллу Марцелла, указанную пленным солдатом — огромного архитектурного ансамбля из четырех зданий, окруженных парками с фонтанами — оставалось не более трехсот метров, из-за соседней, казалось, покинутой виллы навстречу финикийцам легким галопом выехало человек тридцать конных римлян. Командовавший ими декурион оказался парнем не робкого десятка.

— Карфагеняне! — заорал он, увидев солдат противника, и, взметнув вверх руку с копьем, понесся в атаку.

Остальные всадники устремились за ним. В пехотинцев полетели копья, поразившие многих, а на остальных римляне обрушились с мечами, врубившись на скаку в колонну африканцев. Увидев мчавшуюся прямо на него лошадь, Федор мгновенно вспомнил о встрече с римскими всадниками на дороге в Геную, после которой еще не успел до конца оправиться, и отпрыгнул в сторону, выронив щит. Если бы не Летис, оказавшийся рядом и прикрывший Федора от брошенного копья своим щитом, морпех бы точно погиб, так и не успев как следует вступить в должность, не говоря уже об исполнении остальных желаний. Но друзья и боги хранили его.

Эта внезапная атака дорого обошлась пехотинцам, декурион и его всадники хорошо знали свое дело. Им удалось уничтожить в бою больше двадцати ливийцев, правда, и сами римляне полегли до единого.

Однако, на этом плохие новости еще не заканчивались. Из-за возникшего при столкновении шума их заметили охранники на вилле сенатора. И когда пехотинцы Федора подступили к живой изгороди, за которой начинался ухоженный парк с дорожками, фонтанами и статуями, их там уже ждали. Весь парк оказался перегорожен тремя шеренгами легионеров, и было их здесь несколько больше пятидесяти. При таком раскладе силы атакующих африканцев примерно равнялись мощи тех, кто защищал Марцелла.

Федор не стал посылать за остальными солдатами, он всецело полагался на пришедших с ним. Перед тем, как бросить своих бойцов в атаку, он лишь попытался проникнуть взглядом за шеренги римского охранения и увидеть сенатора. Но никого не обнаружил. Однако, перед входом в шикарный дом, отстоявший от места новой битвы метров на пятьсот, стояла запряженная четырьмя белыми лошадьми шикарная колесница с замершим рядом легионером, державшим лошадей под уздцы. И что-то говорило морпеху, что сенатор вот-вот появится и, скорее всего, не один.

Первыми в бой вступили трое друзей, по-прежнему державшихся вместе. Римляне метнули в наступавших пилумы, но поразили лишь бежавших за ними пехотинцев. А Летис, Урбал и Федор, отбросив сделавшие свое дело щиты, но не имея дротиков, в ответ швырнули в противников свои кинжалы. Когда трое легионеров рухнули на песок ухоженных дорожек, схватившись за окровавленные шеи, друзья сшиблись с римскими солдатами, вскинув фалькаты. Причем на долю Федора опять достался центурион.

Со всех сторон завязалась схватка. Биться среди фонтанов и статуй для Федора было в новинку. Словно присутствовало во всем этом что-то неестественное, неправильное. Ведь за последнее время он привык к тому, что битва должна происходить либо в поле, либо в горах, либо в укрепленном лагере, либо уж в открытом море на палубе корабля. А здесь вокруг до последнего момента царили мир и покой, нарушаемый лишь журчанием фонтанов.

Но наседавший римский центурион быстро избавил Федора от философского настроения, так рубанув своим мечом, что морпех едва успел присесть, чтобы не лишиться головы. От второго удара морпех тоже увернулся, ответив выпадом фалькаты.

Но и центурион не зря получил свое звание, он тоже ушел в сторону и запрыгал вокруг Федора, что твой горный козел, то и дело отмечаясь резкими выпадами. Один из них, приличной силы, даже задел Федора вскользь по груди, но морпех остался невредим. Его новехонькая кираса, купленная только вечером на празднике и надетая по случаю вступления в должность, впервые спасла жизнь новоиспеченному командиру хилиархии. Он отбил следующий удар центуриона и, отведя его руку с мечом в сторону, резко нанес ответный удар в живот. Римлянин, защищенный не хуже, все же оказался ранен. Фальката повредив доспехи, соскользнула и воткнулась в бедро. Кровь заструилась по ноге центуриона, издавшего вопль, прямо на песчаную дорожку. Не давая врагу опомниться, Федор взмахнул рукой и с оттягом рубанул по шее невольно согнувшегося пехотинца. Мертвый римлянин рухнул ему под ноги.

Рядом сразил одного из своих врагов Урбал, тоже рубившийся без щита, зато сразу двумя клинками — фалькатой и отобранным у легионера мечом. Он вращал ими, словно многорукий бог, нанося десятки ударов и столько же отбивая. Федор на мгновение даже загляделся, как ловко владеет оружием его друг, поражая легионеров.

— Давайте, римляне! — подначивал Урбал легионеров, уже не решавшихся нападать на него поодиночке. — Что же вы застыли, как изваяния ваших трусливых богов?

Летис, наоборот, предпочитал подручные средства. И когда запас кинжалов у него истощился, а фалькату какой-то удачливый римлянин умудрился выбить из его руки, Летис, не раздумывая, подхватил массивную глиняную вазу, стоявшую, как украшение, на постаменте рядом с садовой дорожкой, оторвал ее и швырнул прямо во врага. Придавленный такой тяжестью легионер больше не смог встать. Летис же, еще не добравшийся до своего оружия, бросил короткий взгляд на статую стоявшего неподалеку Апполона, словно решая, подойдет она в качестве дубины или нет. Но передумал — статуя выглядела слишком массивной — выхватил у мертвого легионера меч и снова вступил в схватку.

Остальные солдаты из подразделения африканской пехоты теснили римлян, но бой еще казался далек от завершения. Звон оружия раздавался по всему парку.

Разделавшись со своим противником, Федор вскинул голову и увидел, как из такого близкого дома спешно вышел сенатор в парадной тоге, словно собирался в Рим на заседание сената, и направился к колеснице, бросив короткий взгляд на сражавшихся. А следом за ним показалась девушка с длинными платиновыми волосами в алой вышитой столе,[142] которая, несмотря на все складки, не могла скрыть полноту еще недавно стройной римлянки. Федор узнал ее с первого взгляда. Это была она. Его любимая Юлия.

Не в силах больше сдерживать свои чувства, он рванулся вперед с криком «Юлия!», но дорогу ему преградили сразу два легионера, заслонив его от взгляда девушки. В ожесточении Федор первым же ударом проткнул одного насквозь, отпихнув его в сторону, но второй оказался проворнее и едва не зарубил Федора.

Отбиваясь от разящих ударов легионера, морпех все время смотрел на лужайку перед домом, рискуя получить смертельный удар, и ему показалось, что уже севшая в колесницу девушка, услышала его крик. Он видел, как она обернулась, и это придало ему сил. Федор рванулся вперед, отбив очередной удар, и с размаху заехав рукоятью фалькаты в зубы легионеру, свалил его на траву. А сам прыгнул в образовавшуюся брешь и бросился бежать по дорожке в сторону дома, не обращая внимания на преследовавших его врагов.

Перед ним теперь не было никого. Но возница уже хлестнул лошадей, раздался стук копыт, и четверка сильных животных понесла колесницу по свободной дороге в гору. Федор бежал за ней и кричал «Юлия!» до тех пор, пока колесница не исчезла за поворотом. Но прежде чем это случилось, Федор встретился глазами с Юлией и понял, что она узнала его. За то мгновение, пока они обнимали друг друга взглядами, в глазах девушки он прочел любовь, печаль и страх одновременно, ведь он был одет в форму врагов Рима. Теперь она это знала.

Спустя час разведчики доложили, что к Аррецию подходят легионы Сервилия, и Федор приказал отступать, устроив пожар на уже захваченных складах. Покинув город, морпех снова остановился на развилке, пока его солдаты маршировали по дороге к Тразиментскому озеру, и обернулся назад, бросив взгляд на еще одно близкое пожарище. Виллу сенатора он тоже приказал сжечь, чтобы не видеть больше этого проклятого места.

Глава двенадцатаяВ дальний поход

Война с Ольвией проходила не так гладко, как хотелось Иллуру, но он на это и не слишком рассчитывал. Особенно когда выяснилось, что всеми силами вторжения будет командовать лично царь Паллак, давно не выезжавший в походы из своей богатой столицы. Но, как ни крути, а Иллур был вынужден подчиниться, — все же не он правил Скифией, хотя и являлся теперь вторым человеком в государстве.

Греки, узнав о вторжении, защищались яростно. Даже несколько уже состоявшихся конных сражений на подступах к Ольвии скифам удалось выиграть с большим трудом, несмотря на то, что внезапное нападение не дало грекам возможности собрать большую армию. Но и той, что у них имелась, хватило для резкого снижения темпов победоносного продвижения орд скифского царя.

И все же через двенадцать дней они уже стояли лагерем под стенами Ольвии. Шатры Иллура и солдат, подчинявшихся его кровному брату Алл-лэк-сею, раскинулись на самом берегу, откуда в это утро морпех заметил греческую квинкерему, которая, прорвав заслон скифских кораблей, смогла уйти в открытое море.

— За подмогой пошли! — разозлился Леха, глядя, как умело лавируют греческие моряки среди превосходящих сил противника. — Я же говорил, что надо было раньше начинать атаку с моря. А теперь, не ровен час, придет сюда греческий флот, и тогда станет еще веселее.

— Ничего, — заметил на это Иллур, тоже недовольный медлительностью царя, — успеем. Должны успеть. Я прикажу кораблям Ичея немедленно атаковать гавань.

— Вот это дело! — кивнул обрадованный Леха. — А то засиделись мы здесь.

— Ну, а нам пора начинать приступ, — завершил Иллур. — Проверь, все ли готово у мастера. Я отправляюсь в ставку Паллака.

Взяв с собой одну сотню из трех, недавно навербованных и подчинявшихся лично ему, Леха с радостью ускакал в расположение «артиллеристов». К началу осады скифы имели уже неплохой «спецобоз», укомплектованный баллистами и катапультами в штурмовом исполнении, хотя на Леху самое большое впечатление производили онагры Калпакидиса.

Второго мастера скифы в поход не взяли. Гилисподис в спешном порядке достраивал в своей бухте еще несколько триер и массивную квинкерему. Да и не было смысла привлекать его к набегу на собственный город. Иллур в этот раз решил не заставлять грека напрягаться и страдать сверх меры, хватит с него флота, предназначенного для захвата его родной Ольвии.

Когда Леха оказался на позиции, где уже полным ходом шла подготовка к началу обстрела Ольвии, чьи стены находились в зоне прямой видимости, то застал там самого Калпакидиса. Греческий мастер гордо прохаживался вдоль строя титанического размера машин, вокруг которых суетилась недавно обученная прислуга, и отдавал последние указания.

Ларин осадил коня рядом с онагром, где ученый грек через переводчика распекал незадачливых стрелков, умудрившихся неправильно собрать орудие после транспортировки.

— Я же говорил, — кипятился Калпакидис, показывая на одну из самых больших деталей, лежавшую в стороне, — что центральную часть нужно вставлять еще до установки рычагов, а не наоборот! Как вы ее теперь приладите на место? Надо же все опять разбирать…

Стрелки, вчерашние конники, с удивлением смотрели на странный агрегат, призванный метать ядра и зажигательные горшки на большое расстояние и откровенно его боялись. Калпакидис, чувствовавший себя среди всех этих машин, как рыба в воде, казался им тоже чем-то вроде колдуна. Но выхода у них не было. Иллур предоставил своим подданным нехитрый выбор — либо изучить искусство метания снарядов в кратчайшие сроки, либо закончить жизнь позорной смертной казнью. И солдаты, натурально, предпочли первое.

— Ну, как дела? — поинтересовался Леха, соскакивая с коня на землю. — Скоро уже пора начинать.

Толмач перевел.

— Все готово, — Калпакидис взмахнул рукой, указав на выстроившиеся в ряд осадные баллисты с онаграми. И закончил, опустив руку перед последним орудием. — Почти.

— Не подведешь? — на всякий случай Леха пристально глянул в глаза инженеру. — Мы должны завалить этот городишко ядрами по самые крыши. А лучше вообще стереть с лица земли.

— Все будет в порядке, — ответил Калпакидис. — Орудия в норме. Солдаты прошли обучение.

— Да вижу я, как они прошли обучение, — ехидно заметил Леха, поглядывая на оставшиеся после сборки онагра «лишние» детали. — Ну, да ладно.

— Когда поступит приказ, мы не подведем, — успокоил его грек.

На том и сговорились. Леха уже вскочил на коня, собираясь скакать к себе, как вдруг на позициях метателей показался гонец от Иллура с приказом немедленно начать обстрел города.

— Ну, вот тебе и приказ! — молвил Леха, поглядев на мастера, и махнул рукой. — Начинай!

Калпакидис кивнул, в свою очередь махнув рукой, и многочисленная прислуга заскрипела рычагами, оттягивая назад балки и тетиву метательных механизмов. Скоро все орудия были заряжены. Леха решил еще немного задержаться здесь, чтобы своими глазами увидеть первые попадания снарядов в укрепления Ольвии. Тем более, что гонец ничего другого не передал, а это означало, что прямо сейчас Иллур его видеть не собирался. Если дойдет до конной атаки, то его найдут всенепременно.

Первые камни, просвистев положенное расстояние, ударились в стену греческой цитадели, выбивая из нее куски. Следующая волна пришлась в аккурат по кромке верхней стены, сбросив с нее добрый десяток защитников и разрушив несколько зубцов. Правда, и в перелет ушло немало ядер, но все они упали на город, ломая крыши и калеча находившихся под ними людей, а значит, не пропали зря.

Повернув голову, Леха обнаружил, что почти одновременно с обстрелом началась и морская операция. Корабли скифов, выстроившись клином, на острие которого шла почему-то небольшая либурна, атаковали греческие триеры, перегородившие вход в обширную гавань Ольвии. Началась перестрелка из баллист.

Некоторое время Ларин не мог уяснить замысла Ичея, командовавшего этими силами. Но увидев, как вспыхнул факелом небольшой кораблик, наперерез которому совсем уж собрались рвануться две триеры, а, заметив пожар, отвернули в сторону, начал догадываться. Поджегшие корабль моряки, бросились в воду и поплыли к своим триерам. А полыхающая огнем либурна с намертво закрепленным рулевым веслом направилась прямиком в гавань. Туда, где, кроме военных, собралось немало купеческих кораблей, не успевших до начала военных действий покинуть Ольвию. Даже со своего места Леха мог видеть лес мачт, поднимавшийся над гаванью. Если эта горящая либурна доберется до цели, и в гавани Ольвии вспыхнет пожар, то Ичей выдержал экзамен на адмирала. Хотя и так уже ясно, что задумка вышла превосходной.

— Вон оно как! — одобрительно кивнул морпех, вспомнив свою неудавшуюся попытку при осаде Херсонеса. — Горящий брандер решил грекам запустить. Дело!

Но перед греками маячило слишком много неприятельских кораблей — Иллур приказал использовать все, что имелось к назначенному часу: триеры, либурны и биремы, включая захваченные у Херсонеса — чтобы отвлекаться на один, пусть и горящий, кораблик. Тем более, без команды. У него, по их прикидкам, было слишком мало шансов добраться до порта. Поэтому триерархи Ольвии сосредоточили свое внимание на маневрирующих судах противника, позабыв о нем.

Понимая, что перед ними неопытные моряки, и преимущество в ближнем бою всегда останется за ними, греческие триеры яростно набросились на корабли скифов, тараня их один за другим. И преуспели в этом. Не прошло и двадцати минут, а уже три скифских судна завалились на борт. Моряки с поверженных кораблей плавали вокруг, пытаясь спастись от лучников неприятеля.

Но очень скоро греки поняли, что имеют дело с достойным противником. Прорвавшись на правом фланге силами четырех триер, скифы умудрились протаранить одну из охранявших вход в гавань квинкерем, а вторую поджечь, забросав ее горшками с зажигательной смесью. Половина «линкоров» защитников оказалась выведена из строя.

А брандер, между тем, благополучно прошел положенное расстояние и врезался в пирс между двумя зерновозами, стоявшими дальше всех на рейде. Его нос разрушился от удара, высыпая наружу горящие поленья, и греческие корабли вспыхнули сразу оба, а с ними вместе загорелся и пирс. Начало хорошему пожару было положено.

— Молодец, Ичей! — восхитился Леха. — Адмиралом станешь!

В этот момент он услышал громкий скрипучий звук и, повернув голову, не поверил своим глазам. Несмотря на продолжавшийся обстрел, греки решили провести контратаку. Главные ворота крепости открылись нараспашку, подъемный мост протянулся через глубокий ров. И по нему из Ольвии вырвался отряд тяжелой конницы, сразу же устремившийся к метательным орудиям. Конных валило не меньше тысячи. А следом за всадниками показались шеренги греческих пехотинцев.

Орудия скифов охраняли всего пятьсот всадников, потому что еще десять тысяч затаились наготове, в близком лагере, где сосредоточилось левое крыло атакующих сил. Но им требовалось время, чтобы доскакать сюда. И в этот промежуток греки могли уничтожить немало машин.

— Говорил я ему: Иллур, не жалей людей для охраны! — выругался Леха, бросаясь к своему коню. — Теперь придется самому выкручиваться.

И подмигнув испуганному мастеру, он снова вскочил в седло и выхватил меч.

— За мной, воины! — заорал Ларин, очутившись рядом со своим отрядом. — За мной, солдаты!

И сотня бородатых воинов устремилась за своим командиром, уже скакавшим к месту завязавшейся неподалеку сечи, где тучами роились стрелы. Там тысяча греков мгновенно смяла, окружила и обошла с правого фланга конное охранение метательных машин, направляясь к ближайшим из них. Но Леха со своими сорви-головами преградил им дорогу.

Летя навстречу неприятелю на своих быстрых конях, скифы сдергивали луки и посылали стрелы точно в цель. К тому моменту, когда они сшиблись с греками не мечах, почти треть нападавших уже валялась на земле, пронзенная острыми стрелами. Но тут греки взяли реванш. Они были одеты в тяжелые доспехи и вооружены копьями и длинными мечами, привычными для них в ближнем бою. Скифы из Лехиной сотни тоже имели такие мечи, но их доспехи не шли ни в какое сравнение с эллинскими, да и действовать они больше привыкли на расстоянии, поражая врага из лука. Тяжелая кавалерия, затянутая в броню и ничем не уступавшая греческим катафрактариями, у Иллура тоже имелась в большом количестве, но сейчас находилась в лагере. Впрочем, Леха о ней и не вспомнил.

Отбросив бесполезный лук, морпех направил коня на грека в красном плаще и шикарном шлеме, скакавшего впереди всех. Не рассуждая, Ларин первый ударил его мечом, но тот ловко отвел удар небольшим круглым щитом. Всадники разминулись на скорости, развернулись и снова сшиблись.

На этот раз грек первым нанес быстрый и сильный удар клинком в грудь своему противнику, а Леха, пропустив его, тем не менее, умудрился остаться в живых и даже не упасть с коня. К счастью, доспех выдержал. Превозмогая боль, морпех даже нашел силы ответить. И достал-таки противника, вложив всю свою мощь в яростный удар. Его меч проскользнул под щитом и воткнулся в бок катафрактария, звякнув о доспех. Но, тем не менее, не пробил панцирь, хотя грек согнулся и едва не рухнул с коня. Тогда Леха, не теряя драгоценных секунд, ударил его в плечо, выбив щит, а затем в шею. Тут уж и доспех не помог. Из пронзенного горла брызнула кровь.

— Знай наших! — крикнул Ларин и, убедившись, что враг повержен, развернул коня, чтобы скакать дальше. Но на него уже несся другой грек с длинным копьем. Этот отряд вообще состоял из копейщиков, после первой сшибки с противником бросавших использованное оружие и выхватывавших мечи. Но этот всадник еще не расстался со своим излюбленным боевым другом, что не сулило для Лехи ничего хорошего. Копье, как ни крути, длиннее меча, который можно и не успеть пустить в дело.

Прижав щит к телу, Леха бросил коня навстречу. Удар он отбил, но тот оказался настолько силен, что бравый командир скифов-разведчиков, потеряв щит, вылетел из седла и, сделав кувырок назад, грохнулся на траву. К счастью вовремя сгруппировался и ничего не сломал, сказались месяцы тренировок в морской пехоте. Коней там не было, но падать приходилось и не с такой высоты. Понимая, что от этого зависит его жизнь, Леха подхватил свой меч и поднялся на ноги, озираясь по сторонам. Вовремя. Сваливший его грек, развернув коня, снова приближался. А в руке у него было все то же копье.

Но тут раздался знакомый свист, и эллин, выронив оружие, рухнул прямо под ноги Ларину. Из его груди торчала скифская стрела. Остальные греки, что бились вокруг Лехи с бойцами из его отряда, вдруг судорожно заметались и, развернув коней, стали уходить к воротам. Подняв голову, морпех увидел, что все пространство вокруг заполнено наступающими скифами. Это пошла в атаку тяжелая кавалерия под началом самого царя. Паллак, облаченный в сверкающие на солнце доспехи, скакал впереди своих людей, размахивая мечом. Велик и грозен был царь Скифии.

Такого зрелища Леха давно не видел. Быстро оттеснив остатки конных греков к самым воротам, скифы натолкнулись на пеших, за это время атаковавших правый фланг. Паллак с давно забытым удовольствием рубил головы пехотинцам Ольвии, издалека заметный в своей сверкающей броне. Однако ворота города не закрылись. На помощь пешим солдатам из них выскочил еще один отряд катафрактариев и снова отбросил от стен почти добившихся победы скифов, ведомых в бой царем.

Этот удар оказался столь неожиданным, что два десятка воинов Ольвии прорвались к самодержцу и почти окружили его, стремясь взять в плен. Ближние скифы все же сумели защитить своего повелителя, отбив нападение. Но Паллак играл со смертью. Убедившись в том, что его нельзя пленить, предводитель катафрактариев Ольвии вскинул копье и метнул его в царя Скифии, гарцевавшего в каких-то двадцати метрах. Мелькнув над головами телохранителей, копье вонзилось в грудь царю, и он упал замертво под ноги своему коню.

Вопль ярости прокатился по рядам скифов, узревших смерть властителя, они смяли сопротивление отступающих катафрактариев и на их плечах ворвались в город сквозь открытые ворота. В то же время кораблям Ичея удалось пробить оборону и войти в город с моря. Сброшенный со стен гарнизон отступил, запершись в цитадели, но Ольвия была обречена.

Разграбив и предав огню этот греческий город, скифы пировали несколько дней. А пока наверху решалась судьба, кому быть новым царем, Леха воспользовался передышкой и вернулся в свое стойбище. Да не один, а с отрядом из трех сотен бородатых конников и несколькими возами добычи. Определив бойцов в соседнее селение, подальше от своей юрты, чтобы не испугать беременную Зарану, он обнял обрадованную наложницу и, погладив по изрядно округлившемуся животу, строго настрого наказал:

— Чтобы родила мне сына, понятно?

Та кивнула, но осторожно поинтересовалась.

— А если родится девочка, как назовем?

— Не знаю пока, — отмахнулся Леха, — успею еще подумать. Скоро, наверняка, опять в поход уйдем. И надолго, чует мое сердце. Так что рожать будешь без меня. Как вернусь, все и решим. Дите без имени может пожить немного. Надеюсь, Великая Богиня и Табити не дадут ему пропасть.

А потом состоялся совет старейшин, избравший новым царем всей Скифии достойного вождя Иллура, захватившего Херсонес, Ольвию и почти поставившего на колени Боспорское царство. Леха как в воду глядел, — тот немедленно объявил о том, что собирает все скифские племена и начинает сразу две новых войны. Одно войско скифов немедленно нападет на Боспорское царство с суши и с моря, чтобы окончательно подчинить его скифам. А второе отправится в дальний поход вдоль берега моря на запад и отвоюет все земли в дельте огромной реки, что некогда принадлежали скифам. «Кажется, — с трудом припомнил Леха, погладив свой акинак, — где-то там протекает Дунай».

Глава тринадцатаяБитва при Каннах

Получив от Ганнибала приказ «выступать», африканцы немедленно покинули укрепленный лагерь на холме и вышли к реке, заняв свое место в общих порядках. Войска Карфагена готовились к битве.

Маршируя во главе своей хилиархии к месту общего построения, Федор бросил взгляд по сторонам. Неподалеку, возвышаясь над рекой, виднелась небольшая римская крепость Канны, захваченная войсками Ганибалла несколько недель назад. Римляне устроили в ней склад продовольствия, теперь очень пригодившегося армии финикийцев, отдыхавшей от затяжных переходов в этих благодатных местах.

Утро было славное. Светило солнце, разгоняя остатки приятной ночной прохлады. Пели птицы. Тишь да гладь, если не считать восьми римских легионов, что расположились в своих лагерях неподалеку, беспокоя фуражиров карфагенян несколько последних дней и явно напрашиваясь на неприятности.

Когда двадцатая хилиархия африканцев прибыла к месту построения, встав рядом с галлами, копейщики и пращники уже вовсю приноравливались к рельефу. Расположившись в несколько линий между рекой и холмами, они готовились отразить внезапное нападение римлян, также выстраивавших свои порядки на виду у неприятеля. Но римляне не торопились. Их здесь, в Апулии, собралось очень много. Еще ни разу за два прошедших с начала войны года Федор не видел столько легионов, сгруппированных в одном месте. По всем признакам, Луций Эмилий Павл и Гай Теренций Варрон — два новых консула, недавно избранных сенатом Рима — отважились, наконец, дать Ганнибалу решающее сражение. К тому же, лишь после того, как созвали со всех подвластных земель силы, почти вдвое превосходящие силы великого карфагенянина, до сих пор наводившего на них ужас.

А между тем, весь прошедший после битвы у Тразиментского озера год оказался относительно спокойным. После разгрома римлян Ганнибал, как ни странно, не пошел на столицу государства, хотя дорога была свободна. Вместо этого, он двинулся дальше на юг, направив армию через Умбрию на побережье Адриатики. Поразмыслив, Федор счел это разумным. Рим хорошо охранялся, взять его сходу представлялось задачей не из легких. А люди до предела измотались при беспримерном обходном маневре по горам, лесам и болотам, позволившем армии пунов оказаться в тылу у неприятеля.

Напряженные усилия последних месяцев сказались: в армии Карфагена снова начались болезни. Солдаты страдали от цинги, а лошадей мучила чесотка. Стремительные передвижения Ганнибала не давали людям хорошо отдохнуть, и командующий, несмотря на отсутствие между его армией и Вечным Городом больших сил римлян, решил устроить перерыв в победоносной кампании, чтобы накопить сил для следующего удара.

Кроме того, позади армии пунов находилось еще множество не завоеванных земель, и прежде чем двигаться дальше, требовалось их покорить или переманить их властителей на свою сторону. Едва оказавшись в долине реки По, Ганнибал достаточно легко «завербовал» кельтов, ненавидевших Рим и, похоже, собирался привлечь на свою сторону и остальных союзников Рима. Даже надеялся поднять восстание в средней и южной Италии. Чтобы добиться такого результата, Ганнибал, разоряя римские земли, щадил владения его союзников, а пленных отпускал без выкупа. И скоро это начало приносить плоды.

Разбитые у Тразиментского озера римляне долго не могли прийти в себя и чтобы хоть как-то противостоять Ганнибалу выбрали диктора, отдав ему на полгода всю власть в стране. Диктатором стал Квинт Фабий Максим, прозванный самими римлянами из-за бородавки на губе «Прыщавым».

Стратегия нового диктатора на редкость подходила для осуществления планов Ганнибала. Собрав остатки легионов, Квинт Фабий Максим постоянно следовал за армией пунов на уважительном расстоянии, не решаясь вступить в сражение и почти не мешая ей разорять Италию на глазах римских легионеров, которым запрещалось вступать в бой. Это осторожное движение Фабия за армией Ганнибала абсолютно не нравилось ни его офицерам, жаждавшим реванша, ни сенаторам, поставившим на диктатуру, но вполне устраивало великого карфагенянина, несколько раз пытавшегося вызвать Фабия на открытое столкновение. А тот постоянно уклонялся.

Так, без особых событий, прошло много месяцев, в течение которых Фабий смог выиграть время для Рима, немного оправившегося от постоянных поражений, заработал обидное прозвище «педагог Ганнибала»[143] и оставил свой пост, передав власть новым консулам.

Повсеместно среди подданных Рима началось брожение, то одна, то другая область отпадала от него, присягая на верность Карфагену. И все это Федор наблюдал целый год, практически беспрепятственно передвигаясь по землям средней и южной Италии вместе с армией пунов.

Но победы его радовали не особенно сильно. Пребывая в состоянии непрерывной войны, он не переставал думать о Юлии. Он так и не доставил финикийскому полководцу ценного пленника, сенатора Марцелла. Рейд на Арреций закончился бесславно.

— Что ж, — решил Ганнибал, выслушав рассказ Федора о внезапно подошедших легионах, — на войне бывает все. Склады с припасами ты поджег. Это уже хорошо. А с Марцеллом мы еще встретимся.

И так же, как Ганнибал хотел снова повстречать своего противника-сенатора, Федор истово мечтал увидеть его дочь Юлию. Но за весь минувший год у него так и не выпало подходящего случая. Армия Карфагена постоянно перемещалась по Италии, терроризируя подданных Рима, а на Федоре лежала теперь ответственность не за три десятка разведчиков или даже сотню человек, а за тысячу двести душ, организованных в спейры. По российским меркам его прошлой службы, он находился теперь в ранге командира полка. На короткой ноге он сошелся с Атарбалом и практически не вылезал из штаба африканцев. Ганнибал частенько отправлял его прославленную двадцатую хилиархию в рейды по различным районам Италии, где вдруг появлялись отдельные отряды римлян.

Сам Федор в разведку теперь не ходил, все больше посылал других, хотя в душе и страдал от этого. Больших сражений давно не случалось, и жизнь стала не такой куражной. Командиром седьмой спейры он назначил своего друга Урбала, а помощником Летиса. Их же, по старой памяти, и отправлял в разведку по римским владениям, как самых проверенных людей. Но о своей главной цели — разыскать Юлию — он не забывал ни на миг. Федор до такой степени подчинил свои действия этому стремлению, что сам допрашивал пленных римлян о местонахождении сенатора Марцелла и с той же целью засылал разведчиков в отдаленные города и деревни, не имевшие к военным действиям никакого отношения.

Урбал и Летис давно заметили, что с их другом что-то происходит. И однажды Федор открылся им, рассказав о своей давней страсти к дочери римского сенатора и о том, что у нее уже должен родиться ребенок. И, возможно, даже от него.

— Так вот зачем мы тогда напали на Арреций, — закивал головой Урбал. — Теперь мне все ясно. А я-то думал, почему ты бежишь за колесницей и кричишь не «Марцелл, остановись!», а совсем другое имя. Сам Марцелл тебе был, оказывается, и не нужен.

— Ты чего, Федор, в Карфагене никого не мог найти? — бестактно поинтересовался Летис.

Федор молча развел руками, мол, «судьба».

— А она хоть красивая? — углубился в тему здоровяк.

— Друзья мои, — улыбнулся Федор, испытавший облегчение от того, что может хоть кому-то поведать свою тайну, так давно терзавшую его сердце, — если бы вы ее видели!

— Ладно, — кивнул рассудительный Урбал, чувствуя, что его друг безнадежен. — Только ты не забывай, что она римлянка, а мы солдаты Карфагена, которые скоро возьмут Рим. Не рассказывай больше никому об этом, мало ли что, а мы с Летисом будем молчать.

Сказав это, Урбал посмотрел на друга.

— Могила! — рявкнул здоровяк, хлопнув себя кулаком по груди, и добавил. — Только что же ты дальше собираешься делать? Она ведь дочь нашего врага.

— Не знаю, — честно ответил Федор. — Сначала хотел бы ее увидеть. Поговорить. А там что-нибудь придумаю.

Друзья замолчали.

— Нам пора. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прервав затянувшуюся тишину, Урбал встал и направился к выходу из шатра, увлекая за собой Летиса. Но, обернувшись на пороге, бросил:

— Если что, можешь всегда рассчитывать на нас, Федор.

Летис, уходивший последним, снова ударил себя кулаком в грудь, отчего панцирь на нем издал металлический звон, и исчез за пологом шатра.

А буквально за день до предстоящей битвы, разведчики Федора привели к нему в шатер пленного римского офицера. Тот оказался морпехом из римского флота, прикомандированного к легионам Варрона и Павла. Этот флот по приказу консулов блокировал близкое побережье, чтобы к нему в решающий момент не подошли корабли карфагенян.

Офицер происходил из морских союзников Рима и за обещание оставить ему жизнь рассказал, что Марк Клавдий Марцелл, все последнее время возглавлявший пятый легион Сицилии, недавно переведен в Остию на должность претора и теперь командует флотом. А его дочь, жена трибуна Памплония, недавно родила в Риме сына, не очень-то похожего на отца. Об этом сплетничали многие. Сам Памплоний вскоре после рождения сына отбыл в Тарент, наращивающий силы, чтобы противостоять возможному нападению Ганнибала.

«Юлия родила сына, и она сейчас в Риме! — едва не воскликнул Федор. — Значит, надо туда поскорее попасть».

Однако, исполнению его желаний мешали легионы Варрона и Павла, которые следовало сначала разбить. Впрочем, Федора это ничуть не смущало. И утром он выводил свою хилиархию на бой окрыленным. На душе было хорошо, хотелось быстрее взяться за рукоять фалькаты, чтобы снести побольше голов с напыщенных римских граждан. А желание биться — это уже залог победы.

Ганнибал поставил его хилиархию на правом фланге, ближе к центру основных сил, состоявших из проверенных иберийских и африканских пехотинцев. И, конечно, кельтов, составлявших почти половину сильно возросшей за последнее время армии Карфагена. Эти полки «выгнулись» вперед полумесяцем и растянулись почти на два километра по всему фронту от реки до холмов. Они должны были принять на себя главный удар изголодавшихся по победам римских легионов. Боевых слонов гениальный финикиец почему-то решил не выводить в поле совсем.

На флангах Ганнибал поставил конницу. У подножия холмов, напротив конницы союзников римлян, нумидийскую, а у реки испанскую и кельтскую под командой своего брата. Сам же находился в центре со своими африканцами, ничуть не сомневаясь в том, что именно здесь легионы нанесут свой главный удар. И от того, как выстоят кельты и африканцы Атарбала, будет зависеть победа. Армия Карфагена, как и прежде, превосходила противника в коннице, но легионеров насчитывалось, как минимум, вдвое больше, чем пехотинцев в испанской армии.

— Мы идем на эту битву, чтобы победить! — произнес Ганнибал на общем сборе, перед тем, как вывести свою армию в поле. — Римляне думают, что нас можно сломить числом. Они привыкли просто давить врагов своими необученными легионами, но вы уже не раз доказали, что каждый из вас стоит десяти римлян. Консулы так боятся вас, что привели сюда как раз столько солдат, чтобы вы не скучали. Они готовы сбежать при первых же звуках наших боевых труб и карниксов, но без хорошей драки мы их не отпустим.

Хохот кельтов послужил ему ответом. Они подняли свои щиты и стали лупить по ним мечами, издавая невообразимый шум, наверняка слышный даже в римских лагерях.

— Этот день станет днем нашей славы! — закончил свою напутственную речь Ганнибал, когда кельты немного поутихли. — Покажите, на что способны солдаты великого Карфагена, призванного владеть миром. Сегодня мы уничтожим эти легионы, и тогда уже ничто не спасет Рим. Вперед!

И вот теперь Федор вспомнил эти слова, вздрогнув при звуках кельтских карниксов и рогов римлян, разогнавших зловещую тишину над полем у Канн. Глядя, как легионы, сомкнув щиты, начали наступление, Федор подумал: «Допустим, я знаю, чем все это закончится. Читал. Но откуда Ганнибал об этом знает?». Впрочем, это была последняя отвлеченная мысль командира двадцатой хилиархии в тот день.

Почти тотчас велиты — легкая пехота римлян — и копейщики карфагенян закончили свои стычки, отойдя за основные силы. И тогда первые шеренги тяжеловооруженных солдат Рима обрушили удар своих пилумов на первые ряды кельтов и африканцев. Затем воинов Ганнибала накрыла новая волна пилумов. А когда этот «ураган» прошел, многие выжившие воины в первых шеренгах остались вовсе без щитов, вынужденные бросить их на землю вместе с застрявшими в них пилумами. Другие же еще некоторое время потрясали щитами, стремясь освободиться от застрявших копий. Но, в конце концов, тоже избавились от них и, издав боевой клич, сами бросились на наступающих легионеров. Казалось, воздух над равниной треснул от грохота столкнувшихся щитов. И счет убитым пошел на десятки.

Контратаковав римлян, африканцы и кельты некоторое время сдерживали легионеров, но потом, под натиском превосходящих сил противника, все же подались назад. И фронт карфагенян стал выравниваться, превращая полумесяц в прямую линию.

Размахивая фалькатой во главе своих солдат и поражая легионеров, Федор, тем не менее, заметил, как испанская конница атаковала правый фланг римлян и начала теснить его вдоль реки. Там, в отличие от центра битвы, все происходило совсем по другому сценарию. Тяжелые иберийские всадники и кельты с первого же удара проломили оборону римской конницы, призванной консулами сдержать их атаку, и опрокинули первые ряды, навязав бой по своим правилам. С этого момента битва разделилась на два противоположных направления. В центре разъяренные легионы Варрона и Павла, почуяв, казалось, слабину пехотинцев Ганнибала, продолжали вгрызаться в их строй и теснить, принуждая к отступлению. А на правом фланге испанская конница развивала свое наступление.

— Держись, ребята! — орал Федор, отбиваясь от наседавших легионеров, то прикрываясь щитом, то нанося ответные удары. — Наш час скоро пробьет!

И этот час пробил, но не так быстро, как хотелось командиру двадцатой хилиархии. Прежде, чем в битве наступил перелом, она длилась несколько часов, в течение которых римские легионы уничтожили несколько тысяч кельтов и африканцев, стоявших в первых рядах. В том числе потери несли и солдаты Федора. Усеивая трупами поле возле Канн, финикийцы отступали, стараясь, насколько возможно, сдерживать натиск римских легионов и не бежать. Но отступали только в центре. Фланги, тоже состоявшие из проверенных в боях африканцев, стояли незыблемо.

«Неужели, я что-то неверно прочел?» — мелькнула паническая мысль в голове образованного морпеха из двадцать первого века, когда он, проткнув очередного римлянина, был вынужден все же сделать шаг назад. Озираясь по сторонам, Федор то и дело видел Ганнибала, проносившегося на коне вдоль строя, подбадривая своих отступающих солдат и выкашивая подвернувшихся римских легионеров.

И вдруг что-то произошло. Легионы, заставившие фалангу африканцев и кельтов выгнуться полумесяцем в обратную сторону и уже предвкушавшие победу, неожиданно ослабили натиск. А потом и вовсе остановились. Позади римских порядков происходила какая-то суматоха. Присмотревшись, Федор увидел, как испанская конница вместе с кельтами пробила брешь в порядках римлян на правом фланге и прорвалась в тыл пехотинцам, заставив их остановиться, а замыкающие манипулы даже развернуться в обратную сторону, чтобы не получить копье в спину. Конных воинов Карфагена прорвалось так много, что часть из них даже зашла в тыл левому флангу союзников римлян, почти довершив окружение. Им навстречу ударили нумидийцы, и скоро круг замкнулся. Легионы оказались в котле.

И только тут Федор уразумел, зачем Ганнибал выстроил их таким порядком с ослабленным центром и мощными флангами. Немедленно прозвучала команда, и почти неповрежденные фланги африканцев развернулись внутрь строя, зажав растянутые и потрепанные легионы римлян с двух сторон. И без пяти минут победители оказались побежденными. Почти, поскольку их по-прежнему оставалось очень много. Гораздо больше тех, кто их окружил. Но армия Карфагена вновь почуяла вкус победы.

— За мной, солдаты! — Федор вскинул острие фалькаты вверх. — Настал решающий час. За Карфаген!

И блеснув на солнце начищенной перед боем кирасой, повел свою хилиархию в атаку развернутым строем. На правом фланге его поддержали еще несколько тысяч африканцев и кельтов, поднявших невообразимый гам. Почти столько же карфагенян контратаковало римлян с другой стороны. А сам Ганнибал возглавил удар в центре, так долго сопротивлявшемся превосходящим силам Рима. И легионы дрогнули. Еще какое-то время они держали удар, а затем оборона рассыпалась и, побросав оружие, солдаты Рима позорно бежали с поля боя. Карфагеняне устремились в преследование, уничтожая сотнями своих заклятых врагов, обративших тыл.

Еще в начале сражения Федор видел, как меткий балеарский пращник ранил камнем одного из консулов, командовавшего правым флангом. Морпех не знал консулов в лицо, поэтому не понял, кого именно, Варрона или Павла. Но легко сообразил, что правый фланг почти сразу остался без верховного командования, и это быстро сказалось на ходе битвы. Римская конница сражалась храбро, но до испанцев и кельтов ей было далеко, хотя легковооруженным нумидийцам римляне противостояли вполне уверенно.

Вместе со своими солдатами Федор добрался до ближайшего лагеря римлян, где они еще пытались организовать оборону. Своей рукой он умертвил не один десяток легионеров, которых спейры африканцев и кельтов до самого вечера гнали вдоль реки и холмов. Многие римляне бросались в воду, спасая свои жизни. Многие бежали, чтобы скрыться в холмах. И некоторым это удалось. Но большинство осталось лежать на поле битвы.

Как вспоминал Федор, глядя на этот праздник смерти, в битве при Каннах, несмотря на огромное превосходство в силе, римлян полегло в десять раз больше, чем карфагенян. Меньшая по численности армия пунов за счет мастерства командиров и умения солдат смогла окружить почти восемьдесят тысяч римлян и пятьдесят из них изрубить в куски. Семь тысяч легионеров попали в плен. Раненный пращником консул — все-таки Павл — чуть позже был убит, сражаясь в пешем строю. Здесь же погибли проконсулы Гемин и Регул, рухнул от меча испанского всадника начальник римской конницы Минуций Руф. Полегли тысячи знатных римлян. Остальные бежали, побросав оружие.

Среди тех, кто спасся, оказался и второй консул Гай Теренций Варрон, ставший козлом отпущения за поражение от Ганнибала. Десятки тысяч римлян остались лежать у Канн, и этот день навеки вошел в историю, как день страшного позора римского оружия. Никогда еще надменный Рим не был так унижен. Его лучшие силы в единый миг стали прахом, и ничто больше не могло остановить поход Ганнибала к стенам города.

Санкт-Петербург,

Июнь, 2007

Александр Прозоров, Алексей Живой