олстой резины. Наверное, лучше всего оставить их здесь; она запрет машину, и никто их не тронет.
Он отнес чемодан к дверям комнаты, расположенной возле конторы. Он выбрал самую близкую, но Мери было все равно, главное — укрыться от дождя.
— Ужасная погода, — сказал он, пропуская ее вперед. — Долго были в пути?
— Весь день.
Он щелкнул выключателем, и настольная лампа, словно цветок, распустилась желтыми лепестками света. Комната была обставлена просто, но вполне сносно; в ванной она заметила душ. Правда, она предпочла бы настоящую ванну, но сойдет и так.
— Устраивает?
Она быстро кивнула, затем вспомнила о еде:
— Не подскажете, где здесь можно перекусить?
— Так, надо подумать. За три мили отсюда когда-то была забегаловка, где торговали гамбургерами и пивом, но сейчас-то ее, наверное, закрыли, ну, когда проложили новое шоссе. Нет, лучше всего вам добраться до Фер- вела.
— А далеко это?
— Где-то семнадцать-восемнадцать миль. Езжайте прямо вперед, когда доберетесь до местной дороги, сверните направо, и снова окажетесь на шоссе. А дальше — десять миль до города. Странно, почему вы сразу не поехали той дорогой, раз направляетесь на север.
— Я заблудилась.
Толстяк кивнул головой и вздохнул:
— Я так и подумал. С тех пор, как построили новую дорогу, у нас здесь редко кто-нибудь останавливается.
Она рассеянно улыбнулась. Он продолжал стоять возле двери, надув губы. Мери подняла голову и встретила его взгляд; он быстро опустил глаза и смущенно откашлялся.
— Э, мисс… я вот тут думал… Вам, может, не очень- то хочется ездить в Фервел и обратно в такой дождь. То есть я хочу сказать, я как раз собирался поужинать. Буду очень рад, если вы составите мне компанию.
— Ну что вы, неудобно.
— Почему? Вы нас нисколько не обеспокоите. Мама опять легла, и ей не придется ничего готовить: я собирался просто соорудить холодную закуску и сварить кофе, если, конечно, вам такое подходит.
— Ну…
— Слушайте, я сейчас сбегаю к себе и все приготовлю.
— Я вам так благодарна, мистер…
— Бейтс. Норман Бейтс. — Он попятился, стукнувшись о дверь плечом. — Слушайте, я оставлю фонарик, чтобы вы могли подняться ко мне. Сейчас вам, наверное, хочется снять с себя мокрую одежду.
Он отвернулся, но Мери успела заметить, что толстяк покраснел. Боже мой, он смутился как подросток!
Впервые за весь день Мери смогла улыбнуться. Она подождала, пока он закрыл за собой дверь, и сбросила жакет. Потом положила сумку на кровать, достала оттуда набивное платье и расправила его. Может быть, оно разомнется, пока она будет в ванной. Сейчас времени осталось только на то, чтобы немного освежиться, но когда она вернется, ее ждет настоящий горячий душ, обещала себе Мери. Вот что ей нужно: смыть с себя усталость и, конечно, выспаться. Но сначала — ужин Так, посмотрим; вся косметика — в сумочке, надеть можно голубой плащ — он в чемодане…
Пятнадцать минут спустя она стучалась в дверь большого дома на склоне холма.
Из окна гостиной, не задернутого шторами, видне\- ся свет единственной лампы, но второй этаж был ярко освещен. Если его мать больна, она, должно быть, находится там.
Мери терпеливо дожидалась ответа, но к двери никто не подходил. Может быть, хозяин наверху. Она постучала снова.
Пока она так стояла, Мери украдкой заглянула в окно. И с трудом поверила своим глазам: неужели такие места все еще существуют?
Обычно, даже когда здание старое, внутри его стараются хоть немного приспособить к новым временам^ что-то переделать, изменить. Но гостиная, в окно которой она заглянула, никогда не подвергалась «перестройкам»; старомодные обои с цветочным рисунком, тяжеловесная резная мебель красного дерева, стулья и диваны с высокими спинками, стоящие вплотную друг к другу, ярко-красный ковер и панели, окаймляющие камин, — все словно возвращало в беззаботную атмосферу начала века. Ничто не нарушало цельности картины, не было даже телевизора, но она заметила старинный граммофон с ручным заводом на заднем столе. Теперь Мери могла различить тихий шелест голосов, ей даже показалось, что они доносятся из раструба граммофона. Потом Мери поняла, откуда эти звуки: они шли сверху, из ярко освещенной комнаты.
Мери постучала снова, задней стороной фонарика. На этот раз ее услышали, потому что голоса внезапно умолкли, раздались чьи-то мягкие шаги. Через несколько секунд она увидела, как к ней спускается мистер Бейтс. Он подошел к двери и открыл ее, жестом пригласив Мери войти.
— Извините, — произнес он. — Я тут укладывал маму на ночь. С ней иногда приходится трудно.
— Вы сказали, что она больна. Мне бы не хотелось тревожить…
— Да нет, вы никого не тревожите. Она наверняка заснет сном младенца. — Мистер Бейтс повернул голову, бросил быстрый взгляд на лестницу и продолжал приглушенным голосом: — Она ведь здорова, физически здорова, понимаете? Но иногда на нее находит…
Он порывисто кивнул, затем улыбнулся:
— Давайте-ка ваш плащ, сейчас мы его повесим. Вот так. А теперь сюда, пожалуйста…
Она последовала за ним по проходу под лестницей.
— Надеюсь, вы не будете против поужинать на кухне, — прошептал он. — Я там для нас двоих все приготовил как надо. Ну вот, садитесь, я сейчас налью вам кофе.
Кухня была украшением этого дома — застекленные шкафчики от пола до потолка, окаймляющие старомодную раковину с рукомойником. В углу раскорячилась большая печь. Но от нее шло благодатное тепло, а длинный деревянный стол радовал взгляд обилием закусок — колбасы, сыра, огурцов домашнего засола в стеклянных тарелках, расставленных на скатерти в красную и белую клетку. Мери сейчас не казалось смешной причудливая обстановка, и даже это неизменное, вышитое гладью изречение на стене не вызывало раздражения
Господи, благослови сей Дом.
Что ж, ладно. Это намного лучше, чем сидеть в одиночестве в какой-нибудь убогой забегаловке провинциального городка.
Мистер Бейтс поставил перед ней полную тарелку.
— Ну вот, кушайте, не стесняйтесь! Вы, должно быть, проголодались.
Проголодалась — ну еще бы! Она не заставила себя просить дважды и набросилась на еду, не обратив внимания, как мало ест он сам. Заметив это, Мери ощутила легкое смущение.
— Но вы сами ни до чего не дотронулись! Вы наверняка поужинали раньше.
— Нет. Мне сейчас просто есть не хочется. — Он снова наполнил ее чашку. — Видите ли, Мама иногда меня здорово выводит из себя. — Он опять понизил голос, опять прозвучали эти извиняющиеся нотки. — Тут, наверное, я сам виноват. Я не очень-то хорошо ухаживаю за ней.
— Вы здесь живете совсем одни? Только вы и мать?
— Да. Больше никого. Так было всегда.
— Должно быть, вам тяжело приходится.
— Я не жалуюсь. Не поймите меня превратно. — Он поправил очки. — Отец ушел от нас, когда я был еще маленьким. Мама одна обо мне заботилась. Как я понимаю, у нее оставалось достаточно средств, чтобы как-то содержать нас, пока я не вырасту. Потом она заложила дом, продала участок и построила этот мотель. Мы здесь работали вместе, и дела наши шли неплохо, пока новое шоссе не отрезало нас от мира. На самом деле она начала сдавать задолго до этого. Пришла пора мне о ней заботиться, как она когда-то заботилась обо мне. Но иногда приходится непросто.
— А других родственников нет?
— Никого.
— И вы ни разу не женились?
Он сразу покраснел и опустил глаза на клетчатую скатерть.
Мери прикусила губу.
— Извините, я не хотела лезть в чужие дела.
— Ничего, все в порядке. — Его голос был едва слышен. — У меня никогда не было жены. Мама… у нее были смешные представления… об этом. Я, я даже никогда раньше не сидел за одним столом с такой девушкой, как вы.
— Но-
— Звучит как-то странно, правда, сейчас, в наше время? Я это знаю. Но ничего не поделаешь. Я каждый раз повторяю себе, что без меня она будет беспомощной, но, может быть, на самом деле я сам буду еще более беспомощным без нее.
Мери допила свой кофе, достала из сумочки сигареты и протянула пачку Бейтсу.
— Спасибо, я не курю.
— Вы не против, если я закурю?
— Нет, нет. Пожалуйста. — Он замялся. — Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но, видите ли, Мама не терпит спиртного в своем доме.
Мери откинулась на стуле, глубоко затянулась. Она вдруг почувствовала прилив сил, уверенность в себе. Удивительно, что могут сделать с человеком немного тепла, покоя и вкусной еды. Час назад она была одинокой, жалкой, заброшенной, испуганной и неуверенной. Сейчас все изменилось. Может быть, ее настроение изменилось, когда она слушала Бейтса. На самом деле, это он был одиноким, заброшенным и испуганным. Она чувствовала себя выше его на две головы. Именно это заставило ее заговорить.
— Вам запрещено курить. Вам запрещено пить. Вам запрещено встречаться с девушками. Что же вы делаете, кроме того, что управляете мотелем и ухаживаете за своей матерью?
Очевидно, он не заметил ее тона.
— О, мне есть, чем заняться, правда. Я очень много читаю. И у меня есть другие хобби. — Он поглядел вверх на полку, и Мери перехватила его взгляд. Оттуда посверкивала глазами-бусинками белка. Чучело белки.
— Охота?
— Да нет. Просто набиваю чучело. Джордж Блунт дал мне эту белку. Он застрелил ее. Мама не хочет, чтобы я вертел в руках всякое оружие.
— Мистер Бейтс, простите, что говорю об этом, но сколько еще вы собираетесь продолжать такую жизнь? Вы — взрослый мужчина. И, конечно, понимаете, что нельзя вести себя как маленький мальчик до конца дней. Простите за грубость, но…
— Я все понимаю и сознаю, какая у нас создалась ситуация. Я ведь уже говорил вам, я много читал. И знаю, что говорит о подобных вещах психиатрия. Но я должен исполнить свой долг в отношении Мамы.
— Но, может быть, мистер Бейтс, вы исполните этот долг перед ней и перед самим собой, если устроите так, чтобы ее поместили в… лечебное заведение?
— Она не полоумная!