– Вижу, – подтвердил Федор, чтобы поддержать завязавшийся диалог.
– А что там? – не удержался Леха и попытался придвинуться, чтобы тоже взглянуть на табличку, но ему в грудь тотчас уперлось копье с острым наконечником.
– Обычный слон, – пожал плечами Федор, – с ушами и бивнями. Таких у нас дома немерено.
И, повернувшись к «переводчику», еще раз отчетливо произнес.
– Слон. Это слон.
– Сло-н, – повторил сапотек и теперь уже сам показал картинку сидевшему рядом Ларину.
– Ну да, слон, – кивнул тот, всмотревшись в очертания животного, – а вы что, слона, что ли, никогда не видели?
«Переводчик» на этом не успокоился и прошелся перед остальными пленниками, каждому по очереди предъявляя картинку со слоном и везде получая один и тот же утвердительный ответ. Наконец, убедившись, что объект на табличке знаком не только «старейшине» Федору, он вернулся на место и с восхищением во взгляде осторожно посмотрел на вождей. Судя по остекленевшим глазам верховного вождя, финикийцы сумели произвести на него гораздо большее впечатление своим знакомством со слонами, нежели превосходным оружием. Хотя самим пленникам такой восторг был пока непонятен.
– Странные они какие-то, – пробормотал Леха, – ведут себя так, будто слонов никогда не видели.
– Действительно, странные, – пробормотал Федор, пытаясь припомнить, водились ли в Америке когда-нибудь слоны. – Может, они и в самом деле слонов никогда не видели, а если и видели, то только на картинках.
– На картинке тогда слоны откуда взялись? – обескуражил его вопросом Леха.
– А вот это, брат Леха, очень правильный вопрос[39], - ответил Чайка, бросив косой взгляд на вождей, которые, отойдя чуть в сторону, нарушили обет молчания и теперь о чем-то перешептывались, словно решая судьбу пленников. – Допустим, что слонов здесь отродясь не водилось, только мамонты, и те давно вымерли. Тогда мы с тобой первые из африканцев, кто доплыл сюда и видел в своей жизни слонов. Но в этом случае это мы должны были сапотекам слонов хотя бы нарисовать, а они, похоже, кое-что о них уже давно знают. Нестыковка получается.
– Сдается мне, командир, что мы не первые, кто сюда прибыл, – озадачил его Леха простым ответом.
Федор некоторое время молчал, переваривая услышанное, но так и не пришел пока к ясному выводу.
– Хрен его знает, кто еще тут до нас побывал, – махнул рукой Федор, вновь бросив взгляд в сторону неторопливо совещавшихся вождей, – нам сейчас главное, чтобы эти мудрые старейшины не отправили нас на виселицу за все наши знания, как лишних свидетелей. Может, то, что нам показывали, здесь простым смертным и знать нельзя.
– Лишние свидетели никому не нужны, – согласился Ларин, но добавил с сомнением в голосе: – Только что мы такого знаем? Про слонов? Так это вряд ли военная тайна…
Федор не успел ему возразить. Верховный вождь сапотеков что-то приказал высоким трескучим голосом, – Чайка услышал его впервые и даже вздрогнул, таким неприятным был этот голос, – и сквозь ряды охранников протиснулись два освобожденных Лариным сапотека.
– Суд вызывает свидетелей, – криво ухмыльнулся Леха, поглядев на унылые физиономии индейцев, которые одинаково боялись смотреть и на финикийцев и на своих вождей.
– Что молчите? Да, предателям везде несладко, – подлил масла в огонь Ларин, словно сапотеки могли его понять. Но, копье охранника, уткнувшись ему едва ли не в горло, заставило бравого адмирала замолчать.
– Ладно, посмотрим, что напоют эти свидетели, – отодвинувшись от острия, прохрипел Леха, умолкая.
Опираясь на высокий посох, обвешанный амулетами, главный старец Монте-Альбана, а Федору отчего-то показалось, что индеец с морщинистым лицом был именно в этом ранге, что-то резко спросил, указав на пленников.
Те рухнули на колени и затараторили, перебивая друг друга. Сколько ни вслушивался в их сбивчивую речь Федор Чайка, ничего «разобрать» так и не смог, кроме нескольких упоминаний про уже знакомого Питаошоо. Кем был этот Питаошоо, Федор пока мог только догадываться. Скорее всего, божеством, которое не то трясет землю, не то насылает громы с небес. Об этом Чайка догадался, когда оба индейца при каждом упоминании Питаошоо, подобно театральным жестам «толмача», вскидывали руки вверх и дергались в конвульсиях, пытаясь изобразить грохот падающих камней или раскаты грома. Получалось у них хуже, чем у образованного «толмача» сапотеков, который взирал на это выступление свидетелей с явным подозрением.
Неожиданно словесное извержение сапотеков закончилось.
Пронзительный взгляд, ограненный головным убором из черных перьев, вновь скользнул по Федору, отозвавшись неприятным холодком в душе. Кольчатые серьги красного цвета с позолотой всколыхнулись, и старец что-то коротко спросил у обоих сапотеков, глядя на него.
Оба, как по команде, распрямились, вскинули правую руку и указали на Леху Ларина, который от неожиданности потерял дар речи.
– Я? – только и вымолвил он, хлопая глазами. – А что я?
Старик медленно и грациозно, так что ни перья, ни украшения в ушах не дрогнули, вновь развернулся к сапотекам и еще что-то спросил. Вопрос был чуть длиннее, чем в первый раз, но его интонация показалась Федору менее приятной.
В ответ оба сапотека, ни секунды не колеблясь, указали на Чайку. Пронзительный взгляд старца едва не отбросил Федора к стене, уткнувшись в него. Вождь еще некоторое время молча буравил Федора взглядом, а потом что-то коротко сказал «толмачу», не расстававшемуся со своими глиняными табличками. Затем, потеряв интерес к пленникам, медленно направился к выходу. Стоило ему сделать первый шаг в сторону двери, как она отворилась будто сама собой. Охранники мгновенно перестроились вдоль его пути в два ряда и, продолжая следить за обескураженными пленниками, пропустили вождя к выходу.
За ним, еще раз осмотрев финикийцев, словно чтобы запомнить, какими они были перед казнью, направился второй вождь. Прибывшая процессия покидала каземат смертников в той же последовательности, как и появилась здесь.
– Что-то я не понял, Федя, – выдавил из себя Леха, глядя на колыхавшиеся перья индейских вождей, которые медленно уплывали вдаль, – и что они решили?
– А что тут неясного? – спокойным голосом заметил на это Федор Чайка, посмотрев на двух сапотеков-свидетелей, которые полубоком за своими вождями неслышно передвигались к выходу, – ты, похоже, спас им жизнь, избавил от ольмекского плена. Так что…
Федор помолчал несколько секунд, словно подбирая слова.
– Тебе, я так думаю, жизнь оставят.
– Ну а я, – он опять умолк на некоторое время, глядя, как вожди один за другим исчезают в проеме дверей, – убил ягуара. Так что меня, скорее всего, казнят. Может, уже сегодня.
Чайка посмотрел на солдат и встретился взглядом с обескураженным Пиргом, затем с Цорбалом и Абдером.
– Что будет с остальными, я не знаю.
– Черта с два, – возразил Леха, – ягуара я тоже убивал, да и остальные помогали. Так что несправедливо будет тебе одному погибать.
– Ну это уже не нам решать, – произнес каким-то отстраненным голосом Федор, – что справедливо, а что нет.
Охранники с копьями наперевес стояли до тех пор, пока каземат не покинул последний «посетитель». Военачальник в золотом орлином шлеме вышел не оглядываясь. Однако последними оказались не сапотеки-свидетели, а тот самый «толмач», который больше всех пытался говорить с пленными. Он даже что-то пробормотал напоследок, исчезая в проеме двери вместе со своими табличками. Наконец, помещение покинули копейщики и факелоносцы. В каземате вновь стало темно. Повисла гнетущая тишина, которую никто из пленников не посмел нарушить.
Глава тринадцатаяПереводчик
Однако Федор ошибся. Ни его, ни остальных в этот день не казнили. О них до вечера просто забыли, дав возможность отдохнуть перед смертью. Никто не лишил их жизни и на следующий день, который они провели в бесплодных попытках выбраться из этого каменного мешка. Вернее, попытки предпринимал Леха Ларин и остальные бойцы. Сам Федор был так подавлен промахом своей интуиции, благодаря которому он позволил заманить себя и своих людей в эту темницу, что сидел в центре каземата и с чувством вины взирал на их действия.
Леха же не унимался. Несмотря на то что Федор «обещал» ему жизнь, оставаться в живых с перспективой стать рабом в этом странном государстве сапотеков ему не хотелось. Особенно в одиночестве. А потому сначала, как только удалились все «посетители», он вытребовал у Федора лезвие и попытался вскрыть колодки. Ничего не вышло, как он и сам предсказывал. Только лезвие чуть не сломал.
Ночь прошла спокойно, а наутро Ларин с удвоенной энергией возобновил свои действия. Поскольку командир временно самоустранился, Леха приказал всем бойцам встать и осмотреть стены каземата на предмет поиска слабых мест. Как ни выглядел этот приказ очевидно бесполезным, тем более для изможденных людей в колодках, финикийцы все же подчинились и принялись искать слабые места кладки, ощупывая каменные блоки один за другим. Передвигаться в колодках было очень тяжело, но все-таки можно. И Ларин со товарищи бродил вдоль стен с черепашьей скоростью, а закончив ощупывать один почти идеально притертый камень, подпрыгивая, как кенгуру, перемещался к другому.
– Я все равно найду выход, – бормотал он, сплевывая то и дело на пол «ядовитую» слюну, – все равно.
Так прошел второй день после визита старейшин. К вечеру этого дня Федор, смирившийся с судьбой и уже давно решивший, что все бесполезно, вдруг вновь ощутил желание жить. Не то на него подействовали усилия друга и его бойцов, из последних сил пытавшихся выбраться из каменного мешка, не то действительно что-то незримо изменилось в окружающем мире, но к Федору вернулось самообладание. Командир карфагенян, молчавший уже второй день, на закате вдруг прервал свое затянувшееся молчание и вымолвил первые слова.
– Ладно, подождем до утра, – заявил он удивленным финикийцам, так, будто был абсолютно уверен в своих словах, – если сегодня никто за нами не придет, то утром что-то обязательно случится.