– Дитц, расскажите о том, что произошло после того, как вас и ваших товарищей попытались подкупить, – потребовал привезённый командующим «внутряк». – Лидделл, запись.
И Лана принялась комментировать видеоряд. Рассказывать, собственно, было особо нечего. Пошла в паре с Кристенсеном на разведку. Быстрое перемещение пятен света показалось странным. Погасила свой фонарь, прика… эээ… посоветовала Кристенсену сделать то же самое. Услышала звук удара и шипение, почувствовала, что задыхается, спряталась, обвалив штабель…
– Лидделл, вы сможете отсечь голос и дыхание Дитц и усилить остальные звуки?
Связистка, кажется, даже немного обиделась:
– Конечно, сэр. Это же «десятка»!
– Повезло! – хмыкнул Красин, откидываясь на спинку кресла. Весь его вид говорил, что майор никуда не торопится сам, и никому не позволит. Разбираться – так разбираться.
А потом манипуляции Лидделл закончились. И невнятное бормотание, которое слышала Лана перед тем, как насторожилась и заподозрила неладное, стало громким и отчетливым.
Шорох, влажный удар, приглушенный голос Свистка:
– Говорите, предложение в силе?
И ответ Ассенгеймера:
– Разумеется. Вы приняли правильное решение, Нельсон. Сумма предложения остается неизменной, просто теперь её придется делить на меньшее количество людей.
Смешок. Угодливый, наглый. Ох, и сука же!
– Предлагаю ещё уменьшить его, сэр.
– Я не ошибся в вас, Нельсон. Идёмте, тут есть кое-что занятное.
Шаги двух пар ног.
– Откройте этот ящик.
Скрежет, тихий треск.
– Отлично, Нельсон. А теперь я вам кое-что покажу.
Звук удара, оглушительный по сравнению с голосами, шуршание – должно быть, от разворачиваемой маски – и свист выпускаемого газа. Что-то (или кто-то) падает, грохочут валящиеся как попало ящики…
– Стоп, Лидделл, – Красин снова сидел прямо. – Полагаю, все ясно. Сэр?
– Действуйте, майор, – кивнул Саиди. – Действуйте.
Что именно сделал Красин, Лана так и не поняла. Казалось – вовсе ничего, даже не пошевелился. Но дверь кабинета открылась, пропуская внутрь трёх мужчин с нашивками внутренней безопасности и капитанскими погонами и шестерых штурмовиков в шлемах с опущенными забралами.
– Хиггинс! – произнес в пространство поднявшийся на ноги майор. Лицо его казалось каменным, двигались только губы, да и то почти незаметно.
– Сэр? – отозвался крайний левый из вошедших капитанов, так же глядя прямо перед собой.
– Джозеф Ассенгеймер. Обвинения: попытка подкупа служащих Легиона с целью завладения имуществом Легиона; подстрекательство к бунту; подстрекательство к убийству; нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть потерпевшего; попытка убийства; клевета. В работу.
– Есть, сэр! Взять!
Вскочить Ассенгеймер не успел: две черные тени обтекли шагнувшего назад Рурка и подняли арестованного в воздух. Верещание:
– Вы не имеете права… – было прервано невозмутимым:
– …так поступать? Я уже так поступил, мистер Ассенгеймер.
Сдержать нервный смешок Лане не удалось: она узнала фразу, произнесенную ею самой. Почти незаметный кивок и тронувшая тонкие губы «внутряка» улыбка согрели ее лучше, чем смог бы горячий чай с мятой. А майор продолжал:
– Кушнер!
– Сэр?
– Кристофер Льюис. Обвинения: коррупция; использование служебного положения в личных целях; небрежение долгом; дискредитация Легиона; ложные обвинения. В работу.
– Есть, сэр!
Льюис встал сам. В отличие от Ассенгеймера, чьи визгливые вопли затихли лишь после того, как где-то в глубине штаба захлопнулась дверь, он молчал. Так и вышел из кабинета – молча.
– Бильдт!
– Сэр?
– Стивен Паркер. Обвинения: коррупция; превышение должностных полномочий; попытка фальсификации вещественных доказательств; дискредитация Легиона; ложные обвинения. В работу.
– Есть, сэр!
Поскуливающего Паркера из кресла пришлось буквально выковыривать. Сиденье кресла было мокрым, как и брюки капитана.
Красин неодобрительно покачал головой и демонстративно прикоснулся к сенсору. Влетевший в кабинет адъютант, для разнообразия – человек, получил приказ убрать изгаженную мебель. Когда это было исполнено, и дверь в очередной раз закрылась, майор пристально посмотрел на Лану.
Под его взглядом невозможно было сидеть, и она встала, ежась от смеси страха и странного возбуждения. Пришлось сделать строгое внушение предательски задрожавшим ногам, но девушка всё-таки удержала равновесие. Где-то за спиной маячил капитан Рурк, готовый подхватить под руку, но пока не рискующий вмешиваться.
– Рядовая Дитц. Обвинение: небрежение долгом. Снято. Обвинение: дезертирство. Снято. Обвинение: убийство рядовых Варгаса и Нельсона. Снято. Обвинение: утрата личного оружия…
– «Раскат» Дитц у нас, сэр, – вклинилась лейтенант Дюпре. – Рядовая действовала в соответствии с обстоятельствами.
Майор на секунду закатил глаза, однако отчитывать взводную не стал, всего лишь повторил, нарочито медленно и раздельно:
– Обвинение: утрата личного оружия.
Демонстративно помолчал и усмехнулся:
– Снято.
Эрнестина Дюпре в порыве восторга грохнула кулаком по столу. Стол крякнул, но устоял. А Красин продолжил, улыбаясь теперь в открытую:
– Ты не расслабляйся, нам с тобой ещё многое предстоит уточнить. Но не сегодня. Сегодня – спать, ясно? И есть. Много спать и много есть. Мой генерал?
– Свободны, Дитц, – Саиди тоже улыбался, чуть иронично и при этом ободряюще. – Ступайте, не мешайте работать серьезным людям.
Лана, ненавязчиво поддерживаемая Рурком (ногам уже не помогало никакое внушение), начала поворачиваться к выходу, когда подал голос полковник Гейхман:
– С вашего позволения, мой генерал, у меня вопрос к Дитц.
Пришлось снова сесть. С юристами Лане доводилось общаться мало, но то, что народ они предельно въедливый и неторопливый, она помнила ещё по конторе Вольфганга Мариани.
– «Право первого ступившего» не самая широко известная юридическая норма. Да и используется редко. Откуда вы узнали о ней?
– Мне рассказал отец, сэр.
– Ваш отец – юрист?
– Никак нет, сэр. Он легионер. Старший сержант-инструктор Конрад Дитц. Сорок пять лет службы. Много видел, много слышал. И рассказывал мне. Я первые месяцы после удочерения спать боялась. Думала, закрою глаза, потом открою – и окажется, что мне всё приснилось. Отец. Дом, где не бьют. Еда, которую не надо красть. Вот па и заговаривал меня вечерами. Рассказывал истории о людях, чьи поступки ему нравились.
Генерал Саиди вдруг насторожился. И не он один, это Лана видела предельно отчётливо. Взгляды всех присутствующих скрестились на ней, как лучи прожекторов. Стоящий за спиной Рурк переступил с ноги на ногу, как будто вскипевшая внутри энергия требовала хоть какого-то выхода.
– И в какой же истории фигурировало «право первого ступившего»? – мягко поинтересовался Гейхман.
– В истории про лейтенанта Дивизиона, который этим правом добавил к имуществу Легиона здоровенный пиратский комплекс на одной из планет. После зачистки, понятное дело. Па сказал – теперь вся планета Легиону принадлежит. Так и называется – Легион.
– А имя этого лейтенанта вы помните? – спросил Саиди, весело блестя глазами и, кажется, с трудом сдерживая улыбку.
– Нет, сэр. Я тогда в эти истории сразу себя подставляла. Вот всё то же самое, а в главной роли – Лана Дитц, – смущённо пожала плечами она. – Думаю, так поступают многие дети, особенно слабые. Так здорово представить себя сильной, храброй, умной…
Генерал подпер щеку кулаком, окинул взглядом явно веселящуюся аудиторию и картинно вздохнул:
– Не помните, значит… эх, говорила мне прабабушка: оставь у дороги лепёшку, и она вернется и приведёт за собой жареного барашка… этого лейтенанта, Дитц, звали Махмуд Саиди.
Лана – и откуда силы взялись? – вскочила и вытянулась по стойке «смирно»:
– Виновата, сэр!
– В чём? В том, что напомнили мне о временах, когда я был молод, нахален и удачлив – совсем как вы сейчас? Отдыхайте, Дитц. Вы это заслужили.
Глава 13
Просыпаться не хотелось. Ни капельки. Но спорить с организмом и дальше грозило конфузом, поэтому Лана всё-таки открыла глаза, которые, наконец, престали болеть, и осмотрелась.
Палата лазарета была та самая, в которую она пришла… когда? Браслет ей пока не вернули – его место на запястье занимал датчик, полускрытый свежей повязкой. А тёмно-серая муть за матовым оконным стеклом могла с равным успехом быть как поздним вечером, так и ранним утром следующего дня.
В лазарете было тихо, шум плаца сюда не доносился. Пожалуй, это было единственное по-настоящему качественно звукоизолированное помещение на базе, если не считать штаба. На соседней койке мирно посапывал Тор, и Лана решила, что сейчас, пожалуй, всё-таки утро.
Проклятье, она совершенно не помнила, как разделась и легла! Как пришла в палату – помнила, как кивнула встревоженному Тору – тоже, а вот дальше…
А дальше кто-то её раздел, причем шершавое постельное белье свидетельствовало, что ничего, кроме повязок, ей не оставили. Интересно, Тор видел? Видел, естественно… плохо. Не ко времени проснувшаяся женщина от всей души досадовала: наверняка тот, кто освобождал её от одежды, об эстетике процесса заботился меньше всего. Не говоря уж о том, что порядком исхудавшее тело в синяках, ссадинах и бинтах было весьма далеко от идеала.
Девушка дотянулась до лежащей на табуретке медицинской робы и кое-как напялила её под одеялом. Никакой застенчивостью она сроду не страдала, тем более что у мринов из сельских областей не существовало табу на наготу. Но жизнь под одной крышей с вулгом научила её деликатности. Дразнить Тора, который мог проснуться в любой момент, было как минимум свинством. Да и чем дразнить-то? Начавшими отслаиваться струпьями?
Одевшись, она откинула одеяло и обнаружила, что, судя по замятостям на жёсткой одноразовой простыне, не пошевелилась во сне ни разу. «Укатали Сивку крутые сявки!», сочувственно пробормотал в голове голос Лазарева.