ЗА ТОГО ПАРНЯ
«В Оренбургской области задержан находившийся в розыске террорист Муртазали Заракаев. Об этом сообщило 14 декабря РИА «Новости». Задержанный в свое время прошел террористическую подготовку в лагере международного террориста Хаттаба в Чечне. Кроме того, Заракаев, являвшийся лидером ваххабитов в восточных районах Ставрополья, активно занимался вербовкой молодежи для бандформирований».
36
– Далеко собрался, Серега?
Марковцев медленно повернул голову. В пяти шагах от него стоял человек и разминал в руках сигарету. Его голос прозвучал с незнакомыми интонациями. Марк понял все; а слова Елены Гущиной оказались пророческими. Хотя ничего не предвещало грозы, начало превзошло все ожидания. Это и слаженная работа с Щедриным, четкое взаимопонимание с Гришиным, вера в протекцию всемогущего Спрута. Это настолько взбодрило, что немного заставило расслабиться. Чуть-чуть – но хватило за глаза.
Контроль. Это слово все объясняло. С первого дня на базе был контроль. Легионеры привыкали друг к другу, рассказывали о себе не только правду, но, как выяснилось только что, и откровенные байки. Кого-то здесь держали только деньги, кого-то еще и предвкушение от грядущей операции, кто-то искренне надеялся на прощение, и масса других причин. Но все они были профессионалами. Все, включая и этого человека.
В ожидании покупателя шло время, разговоры так или иначе рождали подозрения, росла в груди тревога. Марк мог различить ее даже в глазах иуды, который сейчас смотрел на Сергея хмуро, без намека на иронию.
Контроль.
И только теперь, припоминая откровения товарищей, Сергей мог со стопроцентной уверенностью сказать себе: по крайней мере два человека выдали себя. Но только один из них говорил правду, а второй откровенно врал. Один говорил откровенную «правду» – «Комсомольскую», и этот факт мог натолкнуть Марка на подозрительную осведомленность Резанова, на совпадения, если говорить точнее. Слова Алексея точно совпадали со словами его тезки, Леши Щедрина, прозвучавшими при его первой встрече с Николаем Гришиным: «Я не могу выдать вашу идею за собственный проект. Не помню, какого числа, но в «Комсомольской правде» уже прошла подобная акция. Причем с полным аншлагом. Я не хочу ходить в подражателях».
Акция действительно прошла с полным аншлагом, и вот среди наемников обнаруживается человек, который принимал в ней непосредственное участие. Именно ему были адресованы удивительные слова Николая Сунцова, прозвучавшие откровением: «Для меня указ ООН – одно, для тебя – другое». Следующий вопрос, улыбка, ответ: «Ты хочешь узнать слишком много за один день».
«Неподражаемый артист», – скрипнул зубами Марк.
– Удивлен, Серега?
– Не очень. Мне надо было с тобой в душ сходить. Там я многое мог увидеть.
– Или не увидеть. Не надо, Серега, не делай резких движений. Возвращайся потихоньку на место. Ведь ты меня не знаешь. В лучшем случае ты вернешься с переломанными ногами, в худшем – тебя отнесут с дыркой в голове.
Марк сплюнул под ноги и покачал головой:
– Слушай, кто одобрил твою легенду? Латынин, что ли?
– Не будем про Латынина. Думаешь, ты удерживал здесь легионеров? Не-а. Я один держал вас целую неделю, как на голодном пайке, на вере в себя, в свою биографию. Если уж я, боевой летчик с нелегкой судьбой, надеюсь на прощение и верю в указ, то что говорить об остальных?
– Сам придумал?
– Нет. Наткнулся в Сети на душещипательный отрывок из биографии Сунцова. Он умер недавно, сорока не исполнилось. И его сестра опубликовала на своем сайте письма Николая, которые ей переслали из Пакистана. Много писем. Я придержался стиля. Даже во сне видел свои руки, штурвал, пожар в кабине… Захватывает, честно скажу. Мне кажется, Сунцов действительно плакал, когда его возили по городу, а дети кричали ему: «Молодец, Самир! Слава тебе, Самир!» Да, в конце одного письма так и было написано: «И по моим щекам катились слезы».
– Ну и сука же ты!
Марк так сильно и слепо верил в этого человека, в его искренность, что разочарование оказалось не намного слабее. И вот между этими чувствами вклинилось еще одно: летчик, геройски дравшийся вдалеке от родины, в чужом небе и за чужих, действительно существовал. Он плакал, только слезы катились по щекам другого человека.
Чего-чего, а надругательства над боевыми заслугами бывший подполковник не выносил. Он забыл все – Гришина, Алексея Щедрина, генерала Ленца, Бориса Кесарева, его жену, какого цвета доллары, какое расстояние до лжелетчика. Да, он мог вернуться на место с перебитыми ногами, но перебитыми о голову этого недоноска.
Обида не лучший помощник в рукопашной, но она соленой влагой проступила на глазах Сергея.
Эта эфэсбэшная паскуда, не нюхавшая пороха и портянок своего товарища, не гнившая в окопах и не тянувшая одну сигарету на десятерых, сейчас в глазах Марковцева глумилась над всеми Вооруженными силами. Иногда единственный способ победить – это закрыть товарища грудью. И Сергей шел защищать все рода войск, начиная с военно-воздушных сил и заканчивая стройбатом – как и положено, он был безоружен.
Голос этой чекистской мрази осквернял засевшие в мозгу слова: «Кто не хочет жить?.. Я год провел в подвале, часто теряя сознание от жажды и побоев, и неизвестность добивала меня. Я мог отказаться, но мне в ту пору не исполнилось и двадцати семи. Я ел похлебку, и мои слезы капали в чашку. Это был тот день, когда мой новый хозяин в последний раз называл меня Николаем. Назавтра я уже был Самиром Хади…»
Этой мрази не терпелось раскрыться, и она, рискуя сорвать план своего руководства, все же вылезла из обгоревшего комбинезона покойного летчика и вытерла о него ноги. Ее перло изнутри так сильно, как бывает желание у артиста долго стоять у рампы и слушать аплодисменты зрителей.
Первые два шага Марк проделал по прямой. Потом присел, как в реверансе, и резко сместил тело вправо, скрестив ноги. Потом выпрямился, словно поднырнул под свою тень, и качнулся в другую сторону.
Пуля из «АПС» просвистела над ухом, но Сергей находился уже в шаге от противника и не дал ему ни произвести второй одиночный выстрел, ни тем более перевести пистолет Стечкина в автоматический режим, при котором обойма опустошается за две секунды. Рука, заведенная за плечо, тыльной стороной ладони смела преграду в виде руки с пистолетом и врезалась в челюсть противника.
«И меня охватила злость, я глазами выискивал в небе и этого Джонни, и его напарника: «А ну, янки, ко мне! Ко мне, сучары, мать вашу!»
Сергей со всей силы заехал ногой по пистолету, выпавшему из рук чекиста, и только что не проследил за его полетом.
– Ко мне, сука!
Вот так бывший инструктор штурмовой бригады учил своих бойцов. Бил так, что трещали кости и мутнел рассудок. Двигался легко, держа чуть расслабленные руки у лица. От пули ушел, а от ударов лже-Сунцова уклонялся свободно и непринужденно.
«Гуси», выбежавшие на звук выстрела, обалдело переглянулись.
– Даю правый глаз, – первым пришел в себя Резаный, – это последний бой летчика. Смотрите, как полетел!
– Вста-ать! – Не церемонясь, Марк пинками поднял эфэсбэшника на ноги. Схватив его за грудки, рванул на себя с движением головы вперед. И не дал противнику с разбитым носом опуститься на землю. Взяв его одной рукой за подбородок, зашел ему за спину, ладонь другой руки легла на затылок.
Резаный сморщился: он, который «и стрелял, и резал, и душил», знал, что будет дальше. Но отказывался понимать – за что асу хотят сломать шею? Наверное, Алексей действительно был кровожадным человеком, а может, понял, что за здорово живешь бывший подполковник не станет лишать жизни, а уж коли решил, то его не остановишь, – перед тем как раздался громкий щелчок сломанного позвонка, Резаный опустил большой палец вниз: «Кончай его!» Билась бы в руках Марка Елена Гущина, и Алексей не колеблясь проделал бы тот же самый жест. Что ни говори, азарт – непонятная и захватывающая штука.
– Лена, – Резаный толкнул подругу локтем. – Иди, твоя очередь.
– Я за тобой занимала.
– Ладно, я пошел. Эй, командир! – Алексей действительно шагнул к Сергею и с выпяченной губой посмотрел на мертвого летчика в его ногах. – Он что, честь тебе не отдал?
– Он продал ее, – прерывистым голосом отозвался Марковцев, нагнувшись за выпавшим из кармана покойника мобильником. Сходив за пистолетом, закончил: – А скорее, чести у него никогда не было. Лишь неплохая память. Хорошую он позаимствовал у покойника.
37
– Он успел позвонить? – Гришин стоял над телом покойника бледный, веко нервно подергивалось. Он в очередной раз поднес трубку к уху: сигнала не было, хотя телефон мощный, системы INMARSAT (International Maritime Satellite Organization) с возможностью кодирования сигнала. Бросил короткий взгляд на Марка, потом снова уставился на мертвеца со сломанной шеей. Его к этому времени перенесли в казарму и накрыли одеялом. Полковник, приподняв край, покачал головой: этот человек ему был незнаком.
– Кажется, сегодня он никуда не уходил, – ответил Марковцев.
– К-кажется или не уходил?
– А есть разница?
– Есть. Он мог доложить только о тех, кого лично видел. Это десять легионеров и журналист. – Подрагивающей рукой Николай взял последний лист со списком всех легионеров, которые обратились в контору по найму. – Так, эта сволочь п-побывала в конторе 28 ноября, в среду. Меня там не было.
Загруженный работой, полковник очень редко приходил в контору. Можно назвать исключением день обращения в бюро по найму Марковцева, когда там находился Николай.
– Что могло произойти на следующий день? – привычно размышлял он вслух. – Устроили слежку? Так, 29 ноября я точно в конторе не был, Щедрин в этот день был занят, встречал Савицкую, его звонок из Шереметьево я принял в своем кабинете. Савицкая, Савицкая. Это выход. Кстати, Савицкая сегодня была у меня.
– Как была у тебя? – Марк даже тряхнул головой.
– Погоди, Сергей, п-потом все объясню. Так, задание наехать на нее мне дал Латынин. Я привлек к работе Щедрина. А отснятый материал прошел с комментариями другого журналиста. Другого, понимаешь, Сергей? Ты спас положение, когда не отпустил Щедрина в эфир и остался у него дома. Только представь, Латынин смотрит репортаж и видит Щедрина, то есть, считай, моего человека. Позже выясняется, что Щедрин набирает легионеров. Если это не «утка», кто стоит за ним? Первый п-подозреваемый – я. Дальше. Могли в ФСБ посчитать это «уткой»? И да и нет. Как бы то ни было, решили проверить. И не ошиблись: через несколько дней Щедрин начал объезжать и обзванивать претендентов. И вот только тогда, на мой взгляд, в ФСБ зашевелились. До этого, уверен, слежки за журналистом не было. За мной тоже, я не рисовался, а встречал легионеров ты. Еще не все п-потеряно. Там не знают меня, заказчика. Нельзя бросать это дело.
– Ленц отменит операцию, – негромко сказал Марк. Он не стал обвинять Гришина в том, что по его личной инициативе Сунцова включили в состав отряда. Наверное, перестраховываясь, не совсем доверяя профессионализму Марковцева, решил привлечь к работе специалиста, который хорошо знаком с расположением объектов на военных аэродромах и действительно мог оказать неоценимую услугу. На взгляд полковника ФСБ, специалиста в своей области, но до некоторой степени профана в диверсионных мероприятиях. А Марк… Что ж, он не стал возражать и совершил ошибку. Двойную, поскольку в списке легионеров, которые получил генерал-полковник Ленц, фамилии Сунцова не было. Он не прошел проверку в мощном аппарате ГРУ.
– Нужно менять место базирования.
Марк виновато взглянул на полковника:
– Надо распускать отряд.
– Щедрин у Элеоноры? – словно не слыша собеседника, спросил Гришин.
– Да.
– Это здорово. Там его не найдут.
– Коля, надо распускать отряд.
– Марк! – Николай взял товарища за плечи. – Ты снова спас положение. Только представь, что случилось бы через неделю, за несколько часов до операции? Этот ублюдок сдал бы нас всех с п-потрохами.
С потрохами…
В голове Николая снова зашумело. Крики, стоны, огонь, гарь. Мечущиеся из стороны в сторону и ничего не понимающие люди. Шок, боль, кошмар, который не пережить.
– Я обязан доложить Ленцу, – тихо, но твердо произнес Сергей.
– Докладывай.
Марк жестко, но справедливо подумал о полковнике: его надо лечить. Он не понаслышке знал военных, переживших кошмар, подобный тому, что преследовал Николая, – им уже никогда не стать нормальными людьми. Никогда не выбраться из пространства, замкнутого человеческими останками и приправленного кровью. Никогда. А война переметнулась на мирные улицы городов, и таких людей становится все больше.
– Коля, подумай о них, – Сергей кивнул на притихших «гусей». – Подумай, как можно вывести их из-под удара. Сунцова хватятся пусть не сегодня, так завтра точно, должна же у него быть хотя бы односторонняя связь. Мы даже труп не сможем спрятать. А если спрячем, нам заломят руки и заставят искать. Ну, ты взял себя в руки? Гляди на вещи реально.
– Да, ты прав. – Николай снова преобразился. (Он действительно быстро соображал, отметил Марк.) – Но в первую очередь надо вывести из-под удара меня. Там любого обломают за пару часов – тебя, меня, фонарный столб… Там все умеют: и молчать заставят, и разговориться. У меня нет гарантий, что я не сдам всех. Предлагаю вот что. Здесь надо оставить улики, которые указывали бы на готовящееся покушение на Кесарева. Фигура заметная и ожидается на днях. Под его ликвидацию как раз ложится афера с липовым указом ООН. Сгодятся несколько газетных снимков предпринимателя, п-план аэропорта Шереметьево с пометками: возможный путь, которым проведут Кесарева, – с летного поля через паспортный и таможенный контроли; указать месторасположение боевиков в зале прилета: между эскалаторами, рядом с конторой аренды машин, неподалеку от места п-прессы; обозначить путь отхода боевиков через один из четырех выходов, место поджидающих их машин и прочее. Думаю, сработает.
– Но в ФСБ знают всех наемников по именам, – возразил Марк. – Начнут подтягивать по одному.
– Не думаю. ФСБ провалила операцию по внедрению своего агента в отряд, однако предотвратила покушение на предпринимателя. Если и будут разборки, то внутри управления, на которое работал Сунцов. Если бы знать, на кого он работал!.. Обнародовать имеющиеся у них факты – себе дороже, п-поскольку подготовка к покушению проводилась на базе ФСБ. Это подтвердит любой из легионеров. На Лубянке начнут грызться и выяснять, кто мог готовить силовую акцию. Твое имя начнут склонять, п-припомнят, что ты работал на военную контрразведку, подтянут твоего бывшего куратора из профильного отдела. Но ты среднее звено, и кто стоит за тобой, сказать можешь только ты. И чтобы ты не сдал меня, если тебя поймают, мне нужно либо убрать тебя, либо помочь скрыться за границей. Деньги у тебя есть, и не п-плохие.
– И ты выбираешь?..
– Я выбираю последнее. С летчиком я напортачил. – Николай чуть помолчал. – Честно, я разочаровался в тебе, Марк, ты мне казался сильнее.
– Какой есть, – горько усмехнулся Сергей.
38
С каждым днем Гришина все больше раздражал расстегнутый ворот генерал-майора Латынина. Неужели некому сказать, что распахнутая рубашка с классическим воротником под сорок пять градусов не подходит ни к роже начальника управления, ни к его костюму? И вообще не соответствует его мыслям, неожиданно закончил Николай. О чем думал в эти минуты генерал, поддернув штанину дорогих брюк, Гришин даже не догадывался, но резонно предположил, что мысли у него черные.
– Что у тебя? Проходи, садись.
– У меня ЧП. – В этот раз полковник заставил себя взять карандаш со стола генерала. «Выброшу его в урну», – решил он, покатав его по полировке раскрытой ладонью. – Убит секретный агент.
– Твой?
– Нет, мои все живы. Кто он – только п-предстоит выяснить.
– Это как-то связано с твоей работой? – акцентировал Латынин.
– Напрямую.
– Так, если ты пришел рассказывать детектив – рассказывай. Я не намерен вытягивать из тебя слова.
– Помните, вы дали мне рекомендации п-по Кесареву?
– Нет, не помню. Припоминаю только, что ты должен был действовать самостоятельно.
– Так вот, на всякий случай я начал готовить операцию по ликвидации Кесарева.
– Ты что начал делать? – Латынин подался вперед. – Готовить операцию?
– Так точно, товарищ генерал! Я действовал самостоятельно, но согласно рекомендаций. Работа по поиску третьей кассеты идет п-полным ходом, но все вхолостую. Вдруг она всплывет после того, как Кесарев заговорит на следствии? Дело будет вести Генпрокуратура, а не мы. И если предпринимателя п-привезут с пометкой «груз-200», никто, товарищ генерал, из его окружения не рискнет предъявить видеоматериал. Обычно адвокаты защищают живых, а на мертвых поглядывают с опаской.
– Что ты успел сделать?
– Многое. Во-первых, чтобы кончину предпринимателя не приписали нашему ведомству, подобрал команду из силовой структуры. Их на сегодня больше десятка [10].
В другой ситуации полковник Гришин мог бы порадоваться за бардак и легкость, с которой, как при левой бухгалтерии, можно без особых усилий списать любое преступление на любое из четырнадцати силовых ведомств.
– Я решил подставить бывших бойцов армейского спецназа.
– Ты решил подставить ГРУ, – внес ясность генерал. – У тебя с головой все в порядке?
– Я рассчитал все тонко, Юрий Семенович. Главный мотив – чеченские события месячной давности, когда бойцы п-подполковника Джаноева влипли в историю, грозящую трибуналом. Собственно, попали они из-за доверенного лица Кесарева, журналиста «Русского пути», который спровоцировал обстрел машины. Я, повторяю, сделал многое, оставалось только обработать кандидата на главную роль, Джаноева: или трибунал, или конкретная работа на «контору». П-после покушения я бы оставил его на произвол судьбы. Это мой профиль, товарищ генерал, все бы прошло гладко.
– Гладко – это я понял, давай шероховатости.
Латынин слушал подчиненного и все больше мрачнел. Вот полковник подготавливает липовый указ и арендует помещение в Кропоткинском переулке, сажает в контору по найму журналиста. Вот репортер наезжает (считай, по заданию Латынина) на Савицкую, а на него, в свою очередь, накатывает волна адреналина: в человеке, прибывшем рейсом Афины – Москва, он узнает знаменитого киллера, и киллер, влекомый красным огоньком на видеокамере, очень похожим на лазерный целеуказатель снайперской винтовки, устраивает за журналистом слежку и на следующий день является в контору.
И снова Гришин. Он привлекает к работе именитого террориста. А тот, погнушавшись тридцаткой, обращается к Савицкой с предложением предотвратить покушение на ее мужа за пять «зеленых лимонов».
В действиях подчиненного Латынин нашел массу недочетов, зато Марковцев действовал безошибочно, на одном инстинкте он разобрался, что к чему, где можно срубить вилок белокочанной капусты, а где нарвать недозрелых «лимонов». На месте Марка генерал действовал бы точно так же, читал с листа.
– Ты не контрразведчик, – вскипел Латынин, – ты долбозвон! Дал обвести себя вокруг пальца какому-то там наемнику!
– Он не какой-то там наемник, – пробовал защищаться Гришин. – Вспомните дело о захвате самолета в Новоградском аэропорту. Все требования, выдвинутые Марком, удовлетворили, и он ушел. П-по чистой случайности его удалось задержать.
– Только не говори, что сейчас ты тоже рассчитываешь на случайность. Что с Марком можно бороться одними случайностями. Для него случайно не изобрели набор случайностей? Так, на всякий случай. Вдруг у него снова случится желание угнать самолет.
И снова его слух терзают пробуксовки в голосе полковника. Вот, Савицкая, вся порочно-красная, пришла к нему, Николаю Гришину, и стала что-то выпытывать про евангелистов. Что делал Гришин? Вычислял всех апостолов по именам, пока не вычислил, прости господи, тезку Марковцева? Да, показал работу ума начальник спецканцелярии!
Савицкая… Желание ее законно, она хочет смерти своего старика Хоттабыча.
– Ты начал со смерти… какого-то агента, – с небольшой задержкой напомнил Латынин.
– Кто-то из нашей «конторы» заинтересовался набором легионеров и…
– Я заинтересовался.
Полковник от удивления даже приоткрыл рот.
– Я заинтересовался, – повторил генерал. – А ты думал, твои легионеры ходят в беспризорниках? – Он не знал целей, которые преследует его начальник отдела, не знал некоторых деталей, но вот сейчас все прояснилось. В частности, роль Марковцева, его двойная игра. Жаль, о личной инициативе Гришина он узнал поздно, практически в то время, когда полковник собирался закрыть контору по найму. Но доверял ли начальник управления своему подчиненному? Он вообще никому не доверял, даже себе и киношному Мюллеру.
Но в чем-то даже подыграл Гришину: агент, явившийся на собеседование, мог вселить в товарищей веру в прощение. Именно это лейтмотивом звучало в каждом абзаце документа. И генерал, четко разобравшись с этим, разрешил агенту воспользоваться легендой военного летчика. Не его специальность, а именно вера в него позволяла с большей точностью предположить, что Гришин не отметет его кандидатуру.
Конечно, Гришин мог преследовать и другие цели, о них опытный контрразведчик мог только догадываться, но он не мог придумать визит Савицкой, как не мог и подготовить его. Впрочем, на этот счет будет произведена проверка, и госпожа Савицкая еще раз повторит то, что прозвучало в кабинете Гришина. Один шанс из тысячи, что Латынин услышит что-то другое.
– Кто и почему убил моего агента?
– Марковцев. Именно сегодня он открыл карты перед легионерами. П-половина зароптала и не захотела участвовать в ликвидации бизнесмена. Марк хотел связаться со мной, но его остановил ваш агент: мол, еще пара шагов, и он п-переломает Марковцеву ноги.
– Идиот! – Генерал выругался. – А я считал его толковым малым. Если бы он не был трупом, я бы отправил его на фронт. Где сейчас наемники?
– Разбежались.
Направляясь по коридору в свой кабинет, Николай чувствовал на спине холод. Латынин, если бы увидел мокрую насквозь рубашку подчиненного, ставшую непогрешимым полиграфом, детектором лжи, усомнился бы в его искренности.
Афера, придуманная Марковцевым, принесла двойную выгоду, она дала товарищам деньги и спасла обоих, и Николай мысленно благодарил Сергея. Заодно искреннюю Элеонору. Что произойдет в ее доме на Соколе, полковник представлял отчетливо, ему же надлежало «прибраться» на базе. Топка в котельной достаточно широкая, чтобы туда свободно пролез труп незадачливого агента, фамилию которого он так и не узнает. Пусть он останется в памяти полковника ФСБ как лже-Сунцов, лжелетчик и лжегерой, наверное, так будет справедливо.
И последнее, что сделал Николай, это набрал номер Савицкой в надежде, что не она возьмет трубку, а один из ее телохранителей. Ему ответил мужской голос.
– Позовите Алексея, пожалуйста. – Короткая пауза, и в трубке прозвучал насыщенный баритон журналиста. – Леша, слушай меня и не п-перебивай, неукоснительно выполняй все мои распоряжения. Под предлогом звонка из редакции уходи из этой квартиры и больше туда не возвращайся. Никаких вещей с собой не бери, уходи налегке. Постарайся не выдать волнения, веди себя естественно. И в темпе: с минуты на минуту может быть поздно. Жду тебя у метро «Белорусская» со стороны Грузинского вала. Не п-перепутай – не с Бутырки, а с Грузинки. Все, отбой.
39
Уверенный в том, что разговор по душам окончится быстро и в его пользу, Марковцев чуть ли не с оторопью смотрел на товарищей. И снова первым выступил Резаный:
– Если бы ты раньше сказал… А теперь поздно. В ФСБ перестраховались – это их дело, правда? – продолжал он. – За себя могу сказать: я не в розыске. Да и Елена тоже. – Резанов кивнул на тройку товарищей. Беляев, Нагатин и Муромов сидели особняком. – Поговори с ними: им все равно, кого «мочить» и где «мочить». Скажут в аэропорту, замочат в аэропорту.
До этого Марк отчетливо представлял себе, в каком ключе вести беседу с легионерами. Но вот случилась накладка с подсадной уткой, и он полностью потерял инициативу. И вдруг только сейчас внял совету Гришина и представил, как в самый последний момент их накрывают собровцы из ФСБ… Брр… Мороз по коже. Может, сегодняшнее происшествие – знак свыше? Все, что ни делается, к лучшему?
– Не ты, Марк, нанимал нас. Иди своей дорогой, а мы пойдем своей.
– «Оставивши прямой путь, они заблудились…»
– Чего?
– Ничего. Вам этого не понять.
– Конечно, мы же дураки.
Молчавший до сих пор Муромов поднялся с места:
– У меня есть другое предложение. Это из-за тебя, Марк, мы влипли в дерьмо. Я еще «пятерку» не отсидел; ладно бы там еще столько же намотали, только не намотают, а к стенке поставят. Вы все можете идти, а Сергей посидит со мной, пока не приедут эфэсбэшники. Я еще поторгуюсь.
– А ты сможешь заставить меня? – сощурился Марковцев.
Муромов спровоцировал остальных товарищей, дернувшись в сторону, и Марку сплоченность «гусей» показалась хорошо отрепетированной. Но он первым оказался на ногах. Выхватив из-за пояса «АПС», выстрелил сначала под ноги Муромову, потом – Беляеву.
– Назад! В обойме еще двенадцать патронов, по паре на брата. Леша, сядь на место, мне не хочется убивать тебя первым. Ты еще не знаешь, что говорили про меня бойцы моей штурмовой бригады. «Ничто так не портит цели, как пистолет в руках подполковника Марковцева». Пока сидишь – ты человек. Встанешь – превратишься в дырявую мишень.
Реакция Муромова была более чем естественна. Михаил хороший боец, характеристика на него приличная. Сдали нервы, с кем не бывает. И Сергей на сто процентов был уверен, что в спокойной обстановке нашел бы для бойца нужные слова.
Нет, «гусей» винить нельзя. Как нельзя сказать, совершают ли они ошибку. Сложилась такая ситуация, при которой любой выбор будет ошибочным. Может, они посчитали свое решение меньшим злом? Наверное. Наверное, они действительно заблудились и «лучше бы им не познать пути правды».
Прежде чем закрыть дверь, Сергей заткнул пистолет за пояс, оглядел каждого легионера и жестко сказал:
– Что бы там ни случилось, вы теперь не на моей стороне.
40
Вадим Дьячков, увидев через дверной «глазок» искаженное лицо парня в меховой шапке, невольно поморщился и в очередной раз обозвал хозяйку стервой. Вокруг нее сплошь мужики. Старшие товарищи учили его: «Относись спокойно к личной жизни клиента, не лезь в нее. Иначе быстро разочаруешься, а потом сломаешься. Не привыкай к клиенту, не симпатизируй, не поддавайся эмоциям…»
Сплошные запреты. А у богатых их практически нет. Неплохо бы поработать на бедного.
Дьячков внимательно рассматривал парня, лицо которого показалось ему знакомым. А может, сыграла свою роль типичная для боксеров внешность Олега Никольского: широкоплечий, невысокого роста, с заметным шрамом на левой брови и вдавленной переносицей. Дьячков еще раз удивился выводу, сделанному им не так давно: боксерам, часто закончившим свою карьеру, идут строгие костюмы, сочетающиеся с белоснежной рубашкой и галстуком. Деловая одежда словно добавляла им авторитета, напоминала об их заслугах.
К такому типу относился и напарник Дьячкова Андрей Федоров, только он чуть повыше ростом. И вообще, свои выводы Вадим сделал именно на внешности партнера.
Оба расслабились, причем давно. И виной тому хозяйка. Несомненно, она – избалованная особа и заразила этим опасным вирусом своих охранников. Эта ситуация не в счет, все могло обернуться гораздо хуже и в первую очередь для Элеоноры, если бы капитан ФСБ Олег Никольский, обнажив ствол, пришел по ее душу. Просто напарники, забыв заповедь не поддаваться эмоциям, относились к объекту с долей пренебрежения.
– Меня зовут Олегом. Я к Элеоноре Давыдовне.
Дьячков еще мог воплотить в жизнь мечту и поработать на какого-нибудь бедняка: Никольский хорошо отработанным ударом в челюсть отправил телохранителя на пол. Второй незнакомец вырос как из-под земли и втащил его в прихожую. За ним появился третий.
Олег, держа пистолет в вытянутой руке, покачал головой и на американский манер посоветовал Федорову не дергаться:
– Даже не думай. – Сблизившись с противником еще на пару шагов, он распорядился: – Ствол на пол… На колени… Скрести ноги… – Потом наконец прояснил ситуацию, показав красные корочки. – Федеральная служба безопасности. Слава, – окликнул партнера Никольский, – поищи хозяйку.
Одетый в короткую пуховую куртку старший лейтенант Латышев забрал у Дьячкова мобильник и пистолет и подтолкнул его в спину:
– Двигай к своему товарищу.
Старлей безошибочно определил местонахождение Элеоноры и шагнул в спальню.
– «Стоят девчонки, стоят в сторонке», – усмехнулся Олег, глядя на Савицкую, ставшую рядом с телохранителями. – Значит, это ты жена Кесарева?
Элеонора молчала.
– Тебе что, горло прочистить?
– Да, я, – разлепила рот девушка. От высокомерия не осталось и следа. Сейчас перед офицерами ФСБ стояло бесконтрольное, словами Бориса Кесарева, существо. Какое-то бесполое, бледное; натурщица, с которой впору писать агитпортрет: «Женщина и политика». Или «Женщина и деньги». Она хотела многого, но получила куда больше. На короткий миг перед глазами мелькнул расплывчатый образ Марка, которого она жаждала увидеть прямо сейчас. Немедля! Увидеть наконец его изменившиеся глаза, сжатые в нитку губы, стальные руки. И все отдать за это. Все! Даже расстаться со словами Сергея, которые слезами вышли наружу: «Живым почувствовал себя только с тобой». А до этого ему казалось, что он даже не существует. Его столько раз убивали… Но не убили.
Какая-то решимость пришла на смену испугу и безысходности. Какая-то киношная решимость: «Увидеть Марка и умереть!»
Однако очередная грубость Олега Никольского, заметившего перемены в настроении девушки, опустила Нору на землю:
– Тебя что, пучит? – Он рассмеялся, глянув на товарища. – Как в зоопарке: «Будьте осторожны! Бегемота пучит. Обход через левое крыло парка». Ну ладно, – оборвал сам себя Никольский. – Мне наплевать, кто ты такая и что ты там думаешь про меня. – Капитан перевел взгляд на Федорова. – Теперь поговорим про Марковцева. Ну видел ты его пару-тройку раз, может, даже на заднем сиденье верхом на хозяйке. Что еще ты знаешь про него?
– Знаю, что он работает на хозяина, встречается с Виктором Христовым.
– Все?
– Да. Я не любопытный.
– Так я удовлетворю твое любопытство. Он убийца и террорист, находится в федеральном и международном розыске. И вот за связь с ним тебе грозят большие неприятности. Так что не рыпайся даже мысленно. Твоя хозяйка прогуляется с нами, а вам компанию составит мой товарищ.
Никольский подмигнул Латышеву и позвонил товарищу в машину.
– Витя, мы выходим. – После отдал команду Норе: – Одевайся, поедешь с нами.
Обычно Нору опекали два человека, и сегодня вроде бы ничего не изменилось. Впереди нее по лестнице ступал человек спортивного телосложения, позади раздавались шаги второго. Не изменилось количественно. Качественно – на двести процентов. Минус двести. Телохранители, оставшиеся в квартире, уже не те, сами готовы расправиться с хозяйкой.
Никольский спускался последним, неслышно, как тень. Он назвал Марка наемным убийцей, но сам больше походил на роль киллера: светло-серые, почти прозрачные глаза, через которые отчетливо можно прочесть его мысли; слабо очерченные губы говорят: «Нам плевать»; сломанный нос тоже кое о чем мог порассказать.
«Все шло к тому, – думала девушка, – что Марка скоро не станет, за нее, а значит, и за него взялись всерьез». Ее визит к полковнику Гришину начал давать свои результаты. «У тебя есть условия?» – спросил ее Гришин. А она, испытав чекиста хищным взглядом, в упор изрекла: «Только одно: Марк».
На него объявлена охота, и скоро его не станет. Да, она хотела освободиться от Марка, но только не таким образом. А когда это желание пропадало, ответа на свое поведение Нора не находила.
«Пришли шантажировать меня?» «А вы посмотрите на меня еще раз. По-вашему, именно так выглядят шантажисты?»
Нет, они выглядят по-другому. Вот как Никольский, который услужливо распахнул перед ней дверцу машины и глумливо осведомился: «Ты где любишь, у стенки или с краю?» Как Латышев и какой-то Виктор, который занял место за рулем.
Грязный шантаж – вот главные правила любой их игры. Игру принимают – а куда деваться? – некоторые готовы на все, лишь бы заполучить копии видеопленок, негативы и фотографии, другие компрометирующие материалы; расстаются с деньгами, уходят с высоких постов – кто добровольно и прилично одетым, а кто силком и сверкая при этом голым задом. Не надо ничего изобретать, все давным-давно придумано, стоит лишь набраться смелости.
Как набрался ее Виктор Христов, «первый помощник» Кесарева. При случае тянет из девушки жилы, тянет в постель, мразь! Животное! Для Бориса Нора – минская студентка, провалившая экзамены и подыскивающая работу в Париже. Только на Пляс де ля Мадлейн предлагают услуги уже трудоустроенные барышни.
Ах какое было начало: «Разрешите вас ангажировать?» А продолжение прозвучало совсем уж загадочно: «Для моего босса». А чуть грубоватый намек так или иначе вселял какую-то надежду: «Только не говорите ему, что вы с Пляс де ля Мадлейн. Он не любит этого». Кто она и как очутилась в месте, где за один раз берут триста долларов? Студентка уже с высшим образованием и провалившаяся в местном университете?.. Какие же французы сволочи!.. «Вот так и скажите моему боссу».
Она сказала так убедительно, что Кесарев сумел завалить ее лишь через неделю с лишним. Через десять дней. А подонок Христов разложил ее на сиденье своей машины в тот же вечер. Козырь, что ни говори, но Виктор имел масть покрупнее.
– Эй, ты, оглохла?.. – Никольский взял девушку за плечо. – Я спрашиваю: ты справа обычно сидишь или слева?
– Как сяду, – неожиданно грубо отозвалась Элеонора, вспомнив свое боевое прошлое. Усмехнувшись, пояснила капитану Никольскому более доходчиво: – Вот как сяду, так для меня и обычно. Ну, чего ты рот разинул? До аэропорта мы еще не доехали.
Никольский хлопал по-осеннему желтыми и редкими ресницами и молчал.
Нора щелкнула пальцами:
– Дай сигарету. Обычно в машине я курю.
– Мираж, – наконец-то выговорил Олег, угощая девушку легкой «Явой».
41
Латынин прошелся по просторному залу своего загородного дома. Срубовой, похожий на терем, он отличался от соседних коттеджей. Атмосфера внутри всегда здоровая, девственно чистая. Пахнет сосновой смолой, кедром, чуть-чуть – дымом. Вместо камина, который испортил бы интерьер, у стены печка с изразцами, топится при открытой дверце, что в общем-то походило на камин.
Генерал поддерживал спортивную форму, каждое утро делал пробежки, вставал к всевозможным тренажерам, порой изматывал себя физическими нагрузками. Один раз услышал по телевизору язвительное замечание Артема Троицкого, который на дух не переносил качков. Для чего, вопрошал он, издеваться над собственным телом? Чтобы выхлопотать никчемный десяток лет – от восьмидесяти до девяноста – и прожить этот отрезок в старческих мученьях?
Рациональное зерно в его словах было. Занимаясь спортом, в пятьдесят ты выглядишь на сорок, а в семьдесят тебе неожиданно стукнет девяносто или сразу сто. Кувыркнулся с копыт на койку и начинаешь гнить. Десять лет неподвижного разложения, вонь, кровавые пролежни, мази, компрессы, ненавистные взгляды родственников, шепот, а когда и крик: «Когда он наконец сдохнет!»
Впору заранее возненавидеть своих родственников и назло им качаться, качаться и еще раз качаться, чтобы отравить им жизнь в конце своего долгого умирания. Да, умирания. Долгий процесс умирания, отлично сказано.
Постояв у потрескивающих в огне поленьев, хозяин прислушался к шуму в прихожей. Как подъехала машина с его агентами, он не слышал.
Юрий Семенович отпустил их, когда невозмутимая девушка без приглашения прошла к дивану и села, положив ногу на ногу. Она была в длинном ярко-зеленом пуловере от Армани и расклешенных джинсах «Ли», на ногах стильные высокие ботинки на шнурках, волосы убраны под неизменную косынку. Генерал оценил гармоничное соединение семидесятых и начала нового века в одежде женщины едва различимым кивком и приподнятой бровью.
Когда Кесарев еще мог свободно передвигаться по России, на его спутницу завистники реагировали поднятым большим пальцем: «Класс!» Завистницы выставляли средний: «Сука!» Многие голосовали консолидированно: «Классная сука!»
«Классная сука» отлично разбиралась в драгоценных камнях. Сейчас ее безымянный палец венчал перстень с бриллиантом в три карата и диаметром без малого десять миллиметров. Ослепнуть можно и от блеска сережек.
Не одна она такая, есть тысячи привлекательных и сексуальных. Но те разобраны по своим местам и территориям, у каждой свой контингент обожателей и завистников. Вроде как в дикой природе, пришел к выводу генерал.
– Что ж вы, милая, – начал он иронично, – не обратились в милицию, когда узнали о готовящемся покушении на вашего мужа?
– Я подумала, что будет лучше, если я пойду вам навстречу. Сейчас жалею об этом: ваши люди хамы и грубияны, – отчеканила девушка. – Для чего они привезли меня к вам? Кстати, кто вы такой?
Генерал рассмеялся.
– Вы ведете себя как дома, а мне хочется видеть вас своей гостьей. Вина?
– Да, – легко согласилась Элеонора. – «Шато-Атик» урожая 94-го года, если вас не затруднит. Нет? Соглашусь на бокал «Мадам Клико».
«Стерва, привыкла жить на широкую ногу». Латынин, не замечая в руке кованую кочергу, шарил глазами по соблазнительной фигуре гостьи. Не ФСБ и полковник Гришин, в частности, планировали убийство ее мужа, а она сама и прекрасно понимала это. Играла в открытую, и другого варианта у нее не было.
– Так вы хотите пожаловаться на моих людей своему мужу или нет? Могу устроить и то и другое. За это вы должны, во-первых, повторить слово в слово вашу беседу с Гришиным.
– А во-вторых? – спросила Нора, досконально изучившая повадки не мужчин, а мужиков, самцов вроде этого деревенского кобеля, пыжившегося казаться светским львом. – Да перестаньте вы махать кочергой! Она может отлететь и попасть мне в голову!
Латынин будто впервые внимательно разглядывал тонкую работу кузнеца, граничащую с искусством. Например, таким кованым инструментом, который имел острую пику, легко отправить собеседницу на тот свет. И выход близко – через трубу. Он неторопливо отнес опасный предмет, родивший нездоровые мысли, к печке. И оттуда спросил у «ведьмы»:
– Поговорим про Марковцева?
– Я не хочу говорить о нем, он – пройденный этап.
Генерал снова рассмеялся. Эта барышня с ходу берет барьеры, как породистая гнедая. Пусть думает о своем муже как о покойнике, не догадываясь о главном, наверное, ключевом событии-сюрпризе в своей жизни: ей еще долго предстоит работать руками в постели со своим старцем. Если, конечно, она сама не отправит его на тот свет; вот, говорят, синильная кислота убивает мгновенно.
Нору в это время занимало нечто схожее. С Марком она не переспала, с ним она провела настоящую работу. Жаль, не он покончит с Борисом, а кто-то неизвестный. Жаль… А было бы романтично представлять время от времени своего любовника, который… убивает ее мужа.
Элеонора рассмеялась пошлому каламбуру. Она давно отвыкла сравнивать одни руки с другими. Однако Сергей был больше нежен, напористо нежен, а генерал казался напорист торопливо. Его больше взволновала не она, а ее статус, положение жены очень известного человека, некогда звезды, а ныне черной дыры, которая согласно определению вобрала в себя столько чужой энергии, что перестала отражать свет. Через Нору генерал с кочергой поимеет Бориса. И пусть! И пусть Боре будет хуже. И пусть этот человек так и останется в памяти безымянным, просто человеком с кочергой.
Недавно она, преследуя свои цели, легко положила руки на плечи Сергея, сейчас так же не напрягаясь и с теми же мыслями решила повторить эксперимент…
Латынин, не отрывая взгляда от ее манящих полуоткрытых губ, мягко сказал:
– А ну пошла вон отсюда, сука.