Региональный фактор
Распад чингисидских государств имперского типа в XIV–XV вв., династический кризис «золотого рода», вымирание (или уничтожение) одних ветвей правящей династии и активизация других – все эти условия приводили к достаточно сложным и тяжелым последствиям для отдельных регионов. Зачастую имела место «чехарда» ханов, когда к власти приходили, свергая или изгоняя друг друга, представители разных ветвей рода Чингисидов, что влекло за собой продолжительные междоусобицы, которые, конечно же, никоим образом не оказывали положительного влияния на экономику региона, демографию населения и отношение к монархам.
Именно в качестве «ответа» на подобные «вызовы» (используя терминологию британского историка А. Дж. Тойнби) следует рассматривать приход к власти представителей региональных элит, не имевших отношения к «золотому роду». При этом формы обоснования легитимации власти новых правителей могли быть самые различные – от номинального признания сюзеренитета того или иного чингисидского монарха (при сохранении в своих руках фактической полноты власти) до полного игнорирования чингисидских политико-правовых принципов и выстраивания системы власти на совершенно иных основаниях.
§ 1. Захват власти региональными правителями как вариант выхода из политического кризиса
Распад державы ильханов и приход к власти региональных династий.
Одним из наиболее ранних проявлений подобного регионализма стало, по-видимому, появление «местных» династий на пространстве государства ильханов в Иране, рухнувшего в 1330–1350-е годы. Мы уже упоминали выше некоторые из иранских государственных образований, в частности государство Джалаиров в Ираке и Музаффаридов в Фарсе [Wing, 2007, р. 141 et seq.]. В то же время появились династии Инджуидов – также в Фарсе, Куртов – в Хорасане и т. д. (подробнее см.: [История, 1958, с. 218–219]). Причиной узурпации ими власти в качестве независимых правителей стала именно политическая нестабильность в государстве ильханов, приход к власти сомнительных Чингисидов, являвшихся к тому же ставленниками фактических правителей того или иного региона и, соответственно, не устраивавших равных им по статусу других региональных лидеров. Поэтому многим влиятельным правителям того или иного округа в составе монгольского Ирана было выгоднее взять всю полноту власти в свои руки, нежели признавать кого-то из противоборствовавших Чингисидов.
Некоторые из таких династий сохраняли чингисидские традиции, например, Джалаиры в Ираке и Чопаниды в Азербайджане (правда, «региональными», в отличие от остальных, они стали фактически, тогда как формально претендовали на все наследие Хулагуидов, с чем, вероятно, и связана опора на принципы «чингисизма»). Причем если первые из них уже с конца 1330-х годов сами приняли ханский титул (как уже упоминалось выше), то вторые, несмотря на такое же тесное родство с иранскими Чингисидами, до самого своего падения в 1357 г. практиковали возведение на трон марионеточных Чингисидов. Представители «кратковременной» династии Инджуидов, правившей в Фарсе в 1336–1357 гг., не пытались претендовать на ханское достоинство, довольствуясь титулом эмиров, т. е. оставляли возможность в случае опасности признать власть более вышестоящего монарха. Тем не менее с 1342 г. они чеканили монеты с собственными именами, что свидетельствовало об их самостоятельности. В своей деятельности они, несмотря на свое персидское происхождение, пытались сочетать тюрко-монгольские и мусульманские политико-правовые традиции (ведь, как отмечают уже средневековые историки, их могущество и было связано с их «инкорпорацией» в чингисидскую государственную систему [Шараф-хан, 1976, с. 72]), однако это не спасло их: в 1357 г. Фарс был захвачен династией Музаффаридов, что продемонстрировало слабое «усваивание» чингисидской государственности и права в этом регионе [Там же, 1976, с. 72–77] (см. также: [Грачев, 2005, с. 94–95]).
Сами Музаффариды представляли собой династию, полностью отказавшуюся от чингисидского наследия и опиравшуюся исключительно на принципы мусульманской государственности и права. Музаффариды были иранской династией, по некоторым сведениям арабского происхождения, которая «терпела» власть монгольской династии Хулагундов по необходимости. Сразу же после ослабления этой династии Музаффариды захватили всю полноту власти в регионе, который и ранее при монголах находился под ее контролем. Обосновавшись сначала в Йезде, родоначальник Музаффаридов, Мубариз ад-Дин Мухаммад в течение короткого времени захватил весь Фарс, провозгласил себя султаном и признал власти каирского халифа из династии Аббасидов, всячески игнорируя претензии монгольских правителей на установление сюзеренитета [Шараф-хан, 1976, с. 52–53]. Однако полвека спустя, в 1380-е годы, Музаффариды, чьи владения оказались раздроблены между различными представителями династии, ведшими постоянные междоусобицы, были вынуждены признать сюзеренитет Амира Тимура, который, как известно, действовал от имени хана-Чингисида Суюргатмыша. Таким образом, формально Фарс был возвращен под власть «золотого рода». Однако сразу после первого ухода Тимура обратно в Среднюю Азию Музаффариды отказались подчиняться ему, и в начале 1390-х годов Железный Хромец вновь вторгся в Фарс – что интересно, под предлогом наказания Музаффарида Шах-Мансура, за его преступления против собственных родственников, у которых тот поотнимал уделы, а некоторых еще и ослепил. В 1393 г. Шах-Мансур был разгромлен и убит в битве, а его уцелевшие родичи были арестованы Амиром Тимуром и отправлены в Самарканд, а Фарс опять попал под власть тюрко-монгольских правителей – на этот раз потомков Тимура [Йазди, 2008, с. 160–167] (см. также: [Defremery, 1845, р. 464–467]). Таким образом, формально чагатайскому завоевателю удалось покончить с династией узурпаторов и восстановить власть «золотого рода» в этом регионе.
Наиболее своеобразным государственным образованием на территории распавшегося государства ильханов являлось государство сербедаров, существовавшее в Хорасане в 1336–1381 гг. Изначально они позиционировали себя как религиозных последователей шейха-проповедника Хасана Джури и строили свое государство на принципах мусульманского вероучения, причем именно в том варианте, в котором его преподносил сам их духовный глава. Соответственно, ими не только отвергались чингисидские политико-правовые принципы и нормы, но и провозглашалась борьба с теми правителями, которые их придерживались. Подобная политика послужила поводом для противостояния с последними ильханами, Борджигинами и другими постхулагуидскими претендентами на власть [История, 1977, с. 159; Smith, 1970, р. 101]. Как отмечалось выше, сербедарам удалось в течение ряда лет успешно противостоять попыткам самозваного ильхана Туга-Тимура (потомка Хасара, брата Чингис-хана) подчинить их себе, а в 1353 г. они даже смогли покончить с ним. Тем не менее несмотря на свой успех и свое религиозное рвение, предводители сербедаров не могли не считаться с политической ситуацией в Иране и Центральной Азии, где власть чужаков-монголов, несмотря на династический кризис, продолжала считаться законной, а сами они воспринимались как мятежники. Поэтому, стремясь сохранить и приумножить свои завоевания, правители сербедаров старались лавировать между различными монгольскими правителями и их приверженцами. В частности, они заключили фактически равноправный мирный договор с правителем Чагатайского улуса Казаном; после его гибели договор, вероятно, перезаключили и с его номинальным преемником Баян-Кули-ханом [Грачев, 2011, с. 99; Петрушевский, 1956, с. 148; Холмогоров, 1860, с. 44].
Как и в случае с Музаффаридами, тюрко-монгольские правители воспринимали сербедаров как узурпаторов. Впрочем, в этом они не расходились и с другими, даже чисто мусульманскими, правителями Ирана, для которых «висельники» (так переводится «сербедар») были незаконными правителями. Соответственно, когда последний сербедарский правитель Али-Муайад, опасаясь вторжения мазандеранского правителя Вали-бека (потомка Хасара, т. е. члена рода Борджигин), обратился к Амиру Тимуру, тот вторгся в Хорасан и, захватив его в 1381 г., арестовал самого правителя, которого, продержав несколько лет в заключении, в конце концов приказал умертвить [Петрушевский, 1956, с. 156–157].
Таким образом, и в этом регионе власть Чингисидов (в лице их фактических соправителей Тимуридов) была восстановлена. Они, а затем и бухарские Шайбаниды продолжали управлять Хорасаном, и ранее неоднократно рассматривавшимся как часть Чагатайского улуса, вплоть до завоевания его персидским шахом Исмаилом Сефеви в 1510 г., да и впоследствии, до конца XVI в., продолжали предпринимать попытки вырвать его из-под власти иранских властителей.
Золотоордынские эмиры-«сепаратисты». Несколько позднее, в период «Великой замятни» в Золотой Орде попытки создания «региональных» государств предпринимали и местные эмиры. Около 1361 г. сразу несколько областных наместников провозгласили себя самостоятельными правителями: Пулад-Тимур, бывший ханский наместник в Волжской Булгарии, эмир Тагай в Мохше, Хаджи-Черкес в Хаджи-Тархане и Сегиз-бей в Запьянье, причем некоторые из них даже стали чеканить собственную монету.
Как и иранские региональные лидеры, эти узурпаторы использовали различные формы легитимации своей власти. Так, например, Тагай и Сегиз-бей, пользуясь слабостью ханской власти, в течение ряда лет вели себя как независимые правители, однако при этом благоразумно не старались претендовать на верховную власть и при первом же появлении вблизи их владений достаточно сильного хана-Чингисида (это оказался Абдаллах, первый ставленник знаменитого Мамая) признали его власть, что позволило им сохранить не только жизнь, но и должности правителей (подробнее см.: [Почекаев, 2010, с. 51]). Правда, позднее, в 1378 г. хан Арабшах из династии, соперничавшей со ставленниками Мамая за золотоордынский трон, разгромил и убил Тагая, однако в данном случае, несомненно, следует видеть в этих событиях не расправу с узурпатором, как полагают некоторые исследователи (см., напр.: [Биккинин, 2004, с. 294; Крамаровский, 2003, с. 94]), а борьбу со сторонниками хана-конкурента [Почекаев, 2010, с. 65, 218 (примеч. 207)].
Весьма интересным представляется случай с Пулад-Тимуром, правившим Волжской Булгарией в 1361–1367 гг., которого некоторые исследователи характеризуют как «выдающегося государственного деятеля Булгара периода обособления» [Мухамадиев, 2005, с. 151]. В самом деле он уже в начале «Великой замятни» энергично взялся за строительство собственного улуса, причем выбрал стратегически важный регион: русские летописцы отмечают, что
Булат Темир, князь Ординский, Болгары взял и все грады по Волзе и улусы поимал и отня весь Воложский путь [ПСРЛ, 2000а, с. 233],
таким образом, контролируя волжские торговые коммуникации. Естественно, обладая таким важным и богатым источником дохода, он мог себе позволить противостояние и с ослабевшими ханами-Джучидами, и с другими эмирами-сепаратистами. Однако Пулад-Тимур проявил не только практическую хватку, захватив торговые пути на Волге, но и политический здравый смысл: на своих монетах он, помимо собственного имени, чеканил также и имя хана Джанибека. Последний факт в течение довольно длительного времени смущал историков-нумизматов, которые готовы были считать, что Пулад-Тимур, подобно Мамаю, возводил на трон марионеточных ханов – Джанибека II, а возможно и Джанибека III [Григорьев, 1850, с. 42–49; Савельев, 1865, с. 45–48; Федоров-Давыдов, 2003, с. 87, 96, 98] (см. также: [Пачкалов, 2004, с. 162]). Однако сравнительно недавно было убедительно доказано, что на монетах имени хана сопутствует эпитет «покойный», таким образом, имеется в виду единственный хан Джанибек, правивший еще до «Великой замятни», в 1342–1357 гг., которому, предположительно, подчинялся Пулад-Тимур в качестве наместника в Волжской Булгарии и которого, по всей видимости, считал последним законным ханом Золотой Орды [Григорьев, 1983, с. 40; Мухамадиев, 2005, с. 151; Сафаргалиев, 1960, с. 119] (ср.: [Григорьев, 1850, с. 50–58]). Как бы то ни было, с одной стороны, формально Пулад-Тимур не объявлял себя верховным правителем, но с другой – его попытка легитимировать свою власть ссылкой на волю давно умершего хана никого не могла обмануть. Неудивительно, что после первой же серьезной неудачи (поражения эмира от русских войск на р. Пьяна в 1367 г.) на него обрушился очередной сарайский хан, Азиз-Шейх, который разгромил и казнил Пулад-Тимура как бунтовщика против центральной власти и узурпатора [ПСРЛ, 2000б, с. 9] (см. также: [Мухамадиев, 2005, с. 152; Почекаев, 2012, с. 175, 353 (примеч. 494)]).
Нуждается в дополнительном изучении личность и деятельность еще одного золотоордынского узурпатора эпохи «Великой замятни» – Хаджи-Черкеса, правителя Хаджи-Тархана (Астрахани). В отличие от Пулад-Тимура и остальных «региональных сепаратистов», он, судя по имеющимся данным, сделал ставку именно на самостоятельное правление, причем не ограничиваясь исключительно находящимся в его власти уделом Хаджи-Тархан, которым он управлял в качестве наместника-даруги, по некоторым сведениям, еще с 1340-х годов [Григорьев, Григорьев, 2002, с. 102, 153]. Хаджи-Черкес чеканил монету от собственного имени и даже принимал активное участие в междоусобицах. Впрочем, ханом он себя не именовал (на чеканенных им монетах присутствует титул «эмир правосудный» [Гончаров, 1997, с. 178]), так что его можно было обвинить в отделении региона от Золотой Орды, но не в претензиях на ханский трон. Кроме того, есть некоторые основания полагать, что в 1367–1368 гг. Хаджи-Черкес выдвинул в качестве претендента на престол царевича-Чингисида Тимур-бека (из крымской ветви потомков Туга-Тимура, сына Джучи), с которым вначале вторгся в крымские владения небезызвестного Мамая, а затем двинулся на Сарай, который его ставленнику даже удалось захватить на короткое время.[98] О каких-то других совместных действиях этого эмира с Чингисидами сведений не имеется. Успешно лавируя между различными претендентами на трон, владетель Хаджи-Тархана сумел в течение длительного времени противостоять не только другим эмирам и их ставленникам (как, например, Абдаллах – хан поставленный Мамаем), но и Чингисидам. В 1373 г. против него выступил Урус, хан Синей Орды (еще один потомок Туга-Тимура), уже успевший захватить Сарай. Хаджи-Черкес сумел оказать ему сопротивление, а вскоре против самого Уруса выступил новый претендент на сарайский трон – Ильбек, потомок Шибана (пятого сына Джучи), и хану не удалось ни разгромить астраханского узурпатора, ни даже добиться хотя бы формального признания его власти (подробнее см.: [Зайцев, 2006, с. 17–18; Кайдарова, Ускенбай, 2004, с. 76]). До самой смерти в 1375 г. (обстоятельства его кончины неизвестны) Хаджи-Черкес оставался независимым правителем Хаджи-Тархана, что является удивительным примером для того времени: ни одному другому эмиру, претендовавшему на независимость, не удавалось продержаться так долго.
«Ханы» Башкирии XV—XVI вв. По вполне понятным причинам не нашли отражения в придворной историографии какого-либо чингисидского ханства события XV–XVI вв. в Башкирии. А между тем, по некоторым сведениям, представители местной элиты не просто желали отделить свой регион от чингисидских владений, но и сами неоднократно предъявляли претензии на трон. Причина их действий та же самая, что заставила активизироваться региональных лидеров в Иране и Золотой Орде: их не устраивала постоянная смена ханов, постоянный переход власти над их регионом из одних рук в другие и, как следствие, радикальные смены политического курса и репрессии против тех представителей знати, которые поддерживали предыдущий «режим». Сведения о таких правителях сохранились лишь благодаря башкирскому эпосу, преданиям, а также шежере – родословным, передававшимся из поколения в поколение.[99]
Согласно мнению некоторых исследователей истории Башкирии, в XV – начале XVI в. на ханский титул предъявляли претензии, в частности, Бачман (Южная Башкирия, последняя четверть XV в.), победивший и убивший его после длительной борьбы Алтакар, а в районе современной Уфы в то же время правил Тура-хан (Ураз-хан), упоминаемый в источниках как брат Бачмана, который тоже был убит «между теми же замешаниями» [Рычков, 1896, с. 69; Усманов, 1960, с. 45–47] (см. также: [Юсупов, 2009, с. 131–134]). Ряд авторов предполагают ногайское происхождение упомянутых «ханов» [Рычков, 1896, с. 69; Усманов, 1960, с. 45], другие считают, что они могли принадлежать к кипчакским родоплеменным образованиям [Юсупов, 2009, с. 132–133]. В некоторых работах высказывались предположения даже о чингисидском происхождении этих правителей (подробнее см.: [Сабитов, 2011а, с. 67]).[100] На наш взгляд, однако, следует согласиться с мнением, что эти башкирские претенденты на власть, упоминаемые в преданиях и шежере, не имели четких реальных прототипов, а представляли собой некие собирательные образы [Юсупов, 2009, с. 132] (ср.: [Сабитов, 2011, с. 68–69]). В первой половине XVI в. власть перешла к другим правителями, которые уже более четко идентифицируются, благодаря указаниям летописных сочинений и актовых материалов. Сначала это был «Акназар-султан» (или хан), затем – «Исмаил-хан», которых В. В. Трепавлов с полным основанием отождествляет, соответственно, с будущим знаменитым казахским ханом Хакк-Назаром и будущим не менее знаменитым ногайским бием Исмаилом, отметив при этом, что оба они (равно как и их преемники – Ахмад-Гирей-султан, Динбай-мурза и др.) являлись наместниками Ногайской Орды в Башкирии [Трепавлов, 2001, с. 205–209, 292].
В эпиграфических памятниках и шежере эти правители фигурируют либо как ханы, либо как «улуг-бии» [Юсупов, 2009, с. 114]. Нетрудно увидеть в этой титулатуре «перекличку» с золотоордынской и постордынской традицией: называя себя ханами, башкирские предводители бросали вызов потомкам Джучи, постоянно сменявшим друг друга в борьбе за владения в Поволжье и Приуралье, а принимая титул «улуг-биев», – соответственно, правителям Ногайской Орды, потомкам Идигу, не менее активно стремившимся установить контроль над Башкирией.
Собственно говоря, нет уверенности, что появление башкирских «региональных» ханов в XV–XVI вв. – реальный факт, а не позднее созданный миф, игравший идеологическую роль в последующих антироссийских движениях в Башкирии в XVII–XVIII вв. Причем стоит отметить, что даже во время восстаний этого времени башкиры не выдвигали из своей среды ханов, а приглашали Чингисидов из других государств – Казахского ханства, сибирских «бродячих царевичей» (потомков разгромленного при Иване Грозном и его сыне Федоре хана Кучума), представителей «золотого рода» из Каракалпакии и т. д. Некоторые историки вообще не упоминают о деятельности таких ханов, полагая, что в рассматриваемый период власть над Башкирией принадлежала тюменским (сибирским) ханам-Чингисидам – потомкам Шибана, которые в той или иной степени делили ее с ногайскими мурзами, закрепляя свои позиции в Поволжье и Приуралье брачными узами с представительницами ногайского правящего семейства [Тоган, 2010, с. 38–43]. Другие полагают, что предводители «башкирских конфедераций» могли существовать и играть определенную политическую роль, однако выражают сомнения в том, что они обладали ханскими титулами [Трепавлов, 2009, с. 185].[101] Высказывалось также мнение, что деятели, впоследствии упоминаемые в шежере как ханы, в свое время были всего лишь влиятельными родоплеменными предводителями и занимали позиции карачи-беев в сановной иерархии Казанского ханства, т. е. были вполне лояльны ханам-Чингисидам [Исхаков, 2010, с. 93–101]. Тем не менее в выявляемую нами тенденцию возможность существования таких узурпаторов вполне укладывается, как и упомянутая замена самозванных «ханов», не имевших права на этот титул в силу происхождения, более легитимными правителями – наместниками чингисидского (Хакк-Назар, Ахмад-Гирей) и манытского (Исмаил, Динбай и др.) происхождения. Аналогичная ситуация имела место, например, в Чагатайском улусе, который после длительного правления узурпаторов-Тимуридов был вновь возвращен под власть потомков «золотого рода» из золотоордынской династии Шибанидов.
Возрождение государственности Бадахшана. Сходная ситуация имела место в еще одном своеобразном регионе – Бадахшане. Расположение этого горного государства и его экономическая специфика (источник добычи рубинов, знаменитый на всю Центральную Азию) в течение веков обеспечивали Бадахшану особое положение, в том числе и сохранение у власти местной династии, которая, как утверждали ее представители, прямо происходила от Александра Македонского; по некоторым сведениям, бадахшанские правители даже носили титул «зулкарнайн» (в центральноазиатской традиции Александра Македонского называли Искандером Зу-л-карнайном – «двурогим») (подробнее см.: [Петров, 2006, с. 527–532]). Однако во второй половине XV в. Тимуриды захватили этот регион, и одна ветвь этого семейства сменила прежнюю династию. С конца XV до середины XVII в. за этот регион боролись сначала представители разных ветвей рода Тимуридов, затем в борьбу с потомками Тимура вступили новые завоеватели Чагатайского улуса – Шайбаниды, потомки Чингис-хана, которых с начала XVII в. сменили их преемники на троне Бухарского ханства – Аштарханиды. Таким образом, с середины XV до середины XVII в. Бадахшан являлся составной частью Чагатайского улуса и, подобно остальным регионам в составе этого государства, ареной борьбы за власть различных правящих династий и политических сил.
Область постоянно переходила из рук в руки, пока наконец в 1657 г. правителем ее не был избран некий Яри-бек, принявший титул Яри-бек-хана, т. е. бросивший вызов власти как бухарских ханов Чингисидов, так и беков (эмиров) Тимуридов. Интересно отметить, что одним из поводов избрания именно этого кандидата послужило его происхождение: он «был наследственным пиром», т. е. одним из предводителей почитаемого в Бадахшане суфийского ордена [Тарих, 1997, с. 26]. Однако важно отметить, что в отличие, например, от кашгарских ходжей, религиозный фактор в данном случае не сыграл решающей роли, хотя позиции ислама (в его исмаилитском варианте) были сильны в Бадахшане с XI в. и по меньшей мере до XIX в. включительно [Харюков, 1995, с. 90 и след.].
Новые правители, пришедшие к власти именно в связи с тем, что политика прежних, «чуждых», сюзеренов нарушала интересы населения Бадахшана, постарались укрепить свои права на власть именно опорой на местные традиции. Поэтому представители династии Ярибек-хана еще в XIX в. утверждали, что также являются потомками Александра Македонского (т. е. имеют родственные связи с прежней династией шахов-«зулкарнайнов») [Бартольд, 1965а, с. 346], несмотря на то что на самом деле предки основателя династии прибыли в Бадахшан из-под Самарканда лишь за два-три поколения до его избрания в ханы [Тарих, 1997, с. 26]. Тем не менее в результате сочетания ряда факторов (принадлежность к суфийскому ордену, претензии на родство с прежними шахами Бадахшана, избрание как аналог курултая), сам Яри-бек-хан пробыл на троне около полувека, а его потомки управляли Бадахшаном в течение многих поколений. Вопреки многочисленным попыткам завоевания, династия сумела сохранить власть вплоть до 1873 г., когда Бадахшан был окончательно присоединен к Афганистану (подробнее см.: [Кисляков, 1945, с. 107–111]).
Все рассмотренные выше примеры объединяет одна тенденция политического развития. Сначала эти регионы при разных обстоятельствах входили в состав имперских государственных образований и в течение какого-то времени добровольно или насильственно пребывали в их составе. Распад империй Чингисидов привел к постоянной смене монархов, их борьбе за престол, в результате которой страдали интересы населения регионов. Чтобы положить конец попыткам вовлечь бывшие имперские владения в борьбу Чингисидов, региональная элита просто-напросто отказывалась признавать их власть. А единственным эффективным способом выйти из-под контроля «золотого рода» являлось появление «альтернативных» правителей нечингисидского происхождения, которые тем не менее в глазах местного населения были законными, поскольку являлись его представителями и, соответственно, защищали интересы именно конкретного региона.
Таким образом, речь идет не о некоей национально-освободительной борьбе, а всего лишь о проявлениях «регионализма». В результате готовность правителей нечингисидского происхождения (т. е. узурпаторов в соответствии с чингисидскими политико-правовыми традициями) защищать интересы региона и противостоять борющимся за власть законным ханам-Чингисидам, превратилась в еще один фактор легитимации власти.
§ 2. «Тираны»: приход к власти региональных династий как ответ на «имперскую политику» Чингисидов
В некоторых случаях представители отдельных регионов или даже родов и племен захватывали верховную власть по иной причине, чем рассмотренная выше. В период распада имперских государств Чингисиды нередко становились ханами в каком-то конкретном регионе, при поддержке местной знати, населения, войск. Соответственно, регион начинал в какой-то мере считать хана «своим» государем, и когда монарх, стараясь реализовать свои властные амбиции, покидал этот регион и начинал борьбу за власть в соседних регионах и государствах, у местного населения возникало чувство, что хан изменил своей «родине». Оно усугублялось в тех случаях, когда хан, в случае победы, отдавал предпочтение при своем дворе не тем сановникам, которые помогли ему прийти к власти, а тем, которые признали его воцарение во вновь завоеванном регионе. Реакцией на такое отношение ханов к интересам «родины» нередко становилась узурпация власти влиятельными эмирами-нечингисидами, которые либо формально, либо фактически занимали важное место в структуре управления соответствующего региона или же «регионального» государства. Мы условно называем их «тиранами»: так в античном мире и средневековой Европе называли правителей отдельных городов и областей, пришедших к власти с нарушением порядка наследования (хотя и не обязательно они были жестокими властителями, т. е. тиранами в современном значении этого термина).
Кашгарское государство Дуглатов. Одним из ранних и достаточно ярких примеров проявления этой тенденции стало возвышение рода Дуглатов в Могулистане. Представители этого рода в конце 1340-х годов способствовали отделению восточной части Чагатайского улуса от западной и приходу к власти представителя одной из ветвей Чагатаидов – Тоглук-Тимур-хана [Бартольд, 2002б, с. 530]. Однако уже на рубеже 1350–1360-х годов новый монарх, а затем и его сын Ильяс-Ходжа начали борьбу за восстановление единства Чагатайского улуса – естественно, под собственной властью [Натанзи, 2007, с. 66–80] (см. также: [Нагель, 1997, с. 118 и след. ]). Следствием этой политики стали постоянные походы обоих правителей в Мавераннахр, участие в междоусобной борьбе чагатайских кланов, породнение Тоглук-Тимура с местной знатью и, соответственно, возвышение при нем именно мавераннахрских сановников – в ущерб его первым сподвижникам из Могулистана.
Дуглатский эмир Пуладчи, собственно и сделавший Тоглук-Тимура ханом, занимал при этом монархе пост улус-бека (верховного главнокомандующего, аналогичный должности бекляри-бека в Золотой Орде и постордынских государствах и амир ал-умара в Средней Азии). Пока он сохранял этот пост, Дуглаты мирились с ханской политикой, однако вскоре после его смерти его брат Камар ад-Дин умертвил нового хана Ильяс-Ходжу б. Тоглук-Тимура со всем его семейством (было убито 18 царевичей) и вскоре захватил всю полноту власти в Могулистане. Формальным поводом для его мятежа против хана (согласно летописным источникам), послужила якобы обида этого могущественного эмира на то, что Ильяс-Ходжа после смерти Пуладчи решил передать пост амир ал-умара своему малолетнему сыну Худайдаду, а не самому Камар ад-Дину – следующему по старшинству брату [Мирза Хайдар, 1996, с. 61] (см. также: [Бартольд, 1943, с. 66; Караев, 1995, с. 53; Пантусов, 1910, с. 181; Султанов, 2006, с. 181–182; Юдин, 2001а, с. 129]).
Однако не приходится сомневаться, что реальной причиной узурпации Камар ад-Дина стало пренебрежительное отношение Ильяс-Ходжи к интересам Могулистана и в первую очередь самого клана Дуглатов. И как только хан потерпел серьезное поражение от эмиров Мавераннахра в так называемой грязевой битве (1865 г.), Камар ад-Дин воспользовался его ослаблением и расправился с ним [Йазди, 2008, с. 38–40] (см. также: [Бартольд, 2002б, с. 530; Ру, 2007, с. 52]).[102] Поскольку вместе с ханом были убиты практически все его сыновья (уцелел лишь один Хызр-Ходжа, происхождение которого, впрочем, тоже вызывает сомнение), в Могулистане не осталось законных претендентов на трон, Камар ад-Дин имел возможность узурпировать верховную власть. Реализовать ее было не сложно среди прочего в связи с тем, что традиции ханской власти в этом регионе были еще сравнительно недавними, и представление о Могулистане как о ханстве не успело закрепиться в сознании населения. Вероятно, именно поэтому Камар ад-Дин, хотя и претендовал на верховную власть, ханский титул принимать не намеревался.
Естественно, его намерения вызвали негативную реакцию как в самом Могулистане, так и за его пределами. Против узурпатора выступили другие могульские эмиры, равные ему по статусу и вполне обоснованно считавшие, что имеют не меньше прав на власть [Йазди, 2008, с. 62; Мирза Хайдар, 1996 с. 62] (см. также: [Караев, 1995, с. 54]). В то же время против Камар ад-Дина начал действовать Амир Тимур – фактический правитель Мавераннахра, который с 1370 по 1390 г. организовал не менее семи походов против самозваного правителя Могулистана. Формально Тимур действовал от имени своего подставного хана Суюргатмыша и преследовал цель восстановить в Могулистане власть «золотого рода», так бесцеремонно захваченную узурпатором. Неслучайно в тимуридской историографической традиции Могулистан и его население презрительно именовалось «джете», т. е. разбойники, грабители [Юдин, 2001а, с. 103][103] – несомненно имелись в виду не личные качества могулов, а их мятеж против законной власти ханов Мавераннахра и их амир ал-умара Тимура. Примечательно, что Амир Тимур, по-видимому, учел неудачный опыт хана Ильяс-Ходжи и поначалу не стал пытаться навязать Могулистану «чуждого» Чингисида или хотя бы наместника родом из Мавераннахра: одержав первую победу над Камар ад-Дином, он передал всю полноту власти другому могульскому эмиру – Кепек-Тимуру. Однако региональный фактор уже был задействован, и вскоре новый наместник тоже восстал против властителя Мавераннахра, что вызвало новый поход Тимура в 1371 г. [Йазди, 2008, с. 73; Караев, 1995, с. 55].
В результате походов Амира Тимура многие местные эмиры были разгромлены, некоторые погибли, но в конечном счете, как ни странно, Камар ад-Дин (также терпевший поражения от Тимура) сумел укрепить свои позиции и обрел всю полноту власти в Могулистане. Впрочем, Тимур не захотел отказываться от намерения присоединить восточную часть Чагатайского улуса к западной и совершил еще ряд походов против узурпатора (в 1375, 1377, 1383, 1389 и 1390 гг.) [Йазди, 2008, с. 79–80, 82–84, 102–103, 133–137] (см. также: [Бартольд, 1943, с. 65–69]). В результате Камар ад-Дин был вынужден бежать, нашел убежище у золотоордынского хана Токтамыша, еще одного соперника Амира Тимура, пытался создать коалицию против правителя Мавераннахра, но не преуспел и после 1390 г. больше не фигурирует в источниках [Мирза Хайдар, 1996, с. 80] (см. также: [Бартольд, 2002б, с. 530; Гумилев, 1992б, с. 439]).
После падения Камар ад-Дина новым фактическим правителем Могулистана стал его племянник Худайдад, который, казалось бы, продемонстрировал отсутствие властных амбиций и признал ханом Хызр-Ходжу, уцелевшего сына Тоглук-Тимур-хана, при котором был утвержден в должности улус-бека (как и завещал его отец). Вплоть до своей смерти, датируемой по разным источникам от 1409 до 1425 г., Худайдад поддерживал поочередно потомков Хызр-ходжи на троне, а перед смертью предложил очередному хану передать пост улус-бека своему сыну Мухаммад-шаху, что и было сделано [Мирза Хайдар,
1996, с. 81–86, 94–97; Натанзи, 2007, с. 64–65] (см. также: [Бартольд, 2002б, с. 531; Караев, 1995, с. 64–76; Пантусов, 1910, с. 182]).[104]
Однако фактически отношения между восстановленными на троне ханами Могулистана и родом Дуглатов были вовсе не так идеальны. У Худайдада было много братьев и сыновей, которые владели обширными уделами, намного превосходившими землевладения самого ханского семейства. В этих владениях Дуглаты были полновластными правителями, совершенно не признававшими ханской воли. Свои права на эти владения Дуглаты обосновывали тем, что якобы получили эти земли еще от самого Чингис-хана [Мирза Хайдар, 1996, с. 87], что давало им даже формальные основания не подчиняться ханам. Когда же в результате очередных смут ханская власть в Могулистане окончательно ослабла, клан Дуглатов создал независимое обширное государство с центром в Кашгаре, которым управлял до 1514 г. после того, как один из могульских Чингисидов, Султан-Саид-хан, сумел разгромить Абу Бакра Дуглата и захватить Кашгар [Там же, с. 101–103, 164] (см. также: [Бартольд, 2002б, с. 531]). Однако поскольку это владение уже в течение длительного времени воспринималось как независимое, сам Султан-Саид в результате стал основателем именно Кашгарского ханства, иногда называемого в историографии «Могулией» – в противовес прежнему Могулистану, которым до 1570-х годов управляли потомки братьев Султан-Саида [Юдин, 2001а, с. 134]. Примечательно, что Дуглаты, лишившись независимого государства, продолжали играть важную роль при дворе Султан-Саид-хана и в политике его государства, и лишь после его смерти в 1533 г. были частично истреблены, частично изгнаны из Кашгарии его наследником Абд ар-Рашид-ханом [Мирза Хайдар, 1996, с. 177] (см. также: [Бартольд, 2002б, с. 532]).[105]
На примере Дуглатов можно увидеть, что политико-правовые воззрения населения Центральной Азии в постимперский период претерпели существенные изменения. Чингисиды, утратившие свои прежние империи, теперь рассматривались как ставленники региональных элит и фактически считались «региональными монархами». А если они, по мнению поддерживавшей их знати, действовали в ущерб интересам соответствующего региона, это могло послужить основанием для отказа признавать власть «золотого рода» и выдвижения «альтернативных» правителей – пусть и нечингисидского происхождения, но заботившихся о родных краях. Отныне Чингисиды должны были учитывать интересы отдельных регионов и даже в известной степени соотносить себя с ними. Именно такая позиция с одновременным отказом от имперских амбиций и позволила Султан-Саид-хану одержать победу над Дуглатами и вернуть Кашгарию под власть «золотого рода».[106]
Сибирские «князья» – ханские наместники или узурпаторы? На рубеже XV–XVI вв. произошел государственный переворот в Тюменском юрте, в результате которого в 1495 г. был убит один хан-Шибанид, Сайид-Ибрахим (Ибак), затем пару лет спустя таинственно скончался его преемник Мамук и, наконец, пришедший к власти Кулук (Кутлук) – султан сначала остался практически без власти, а затем был вынужден удалиться в Бухарское ханство, к своим дальним родственникам – Шайбанидам. Этот переворот связывают с деятельностью клана местных сановников Тайбугидов, которые и стали новыми правителями. Если вспомнить, какую политику вели вышеназванные ханы, то становится очевидным, что приход к власти Тайбугидов также является ответом на имперские амбиции ханов-Чингисидов в новых условиях: Ибак в 1480–1490-е годы неоднократно пытался занять трон Золотой Орды, а Мамук и Кулук-султан совершали походы на Казань, соответственно в 1496 и 1505 гг., причем действия этих ханов были неудачны. В результате влиятельные представители региональной элиты стали тяготиться постоянными внешнеполитическими авантюрами своих монархов, стоившими многочисленных людских и материальных затрат – да еще и авантюрами неудачными, так что затраты даже не могли компенсироваться богатой добычей. Соответственно, выступив поборниками интересов родной страны, они свергли и изгнали непопулярных ханов, ставивших собственные амбиции выше интересов подданных.
Некоторые авторы полагают, что Тайбугиды не претендовали на верховную власть над Сибирью. Во-первых, еще в первые десятилетия XVI в. (т. е. уже после вышеописанного переворота), согласно источникам, Шибаниды продолжали пребывать в своих тюменских владениях. Во-вторых, узурпация Тайбугидов ставиться под сомнение еще и потому, что они так и не приняли ханского титула, довольствуясь статусом «князей» (беков). Соответственно, сторонники такой концепции приходят к выводу, что Тайбугиды в течение всего своего правления формально являлись лишь бекляри-беками при ханах-Шибанидах, хотя и с довольно широкими полномочиями и, возможно, при отсутствии ханов в самой Сибири [Исхаков, 2009б, с. 31–32]. Однако некоторые их дальнейшие действия заставляют предполагать, что Тайбугиды все же решились именно на узурпацию.
Прежде всего, уже в 1530-е годы никаких ханов-Шибанидов в Сибири, согласно источникам, не было, а сибирские «князья» в течение нескольких поколений передавали верховную власть в своем роду по наследству как самостоятельные монархи [Миллер, 1999, с. 190–192]. Кстати, именно в правление Тайбугидов за Тюменским юртом закрепляется название Сибири, что, возможно, как раз и связано со сменой династии и переноса столицы из Чинги-Туры (совр. Тюмень) в Искер, другим названием которого и было «Сибирь» [Исхаков, 2009б, с. 33–34].
Кроме того, именно в правление Тайбугидов начинают формироваться легенды, призванные обосновать их право на верховную власть. Не имея оснований связать свое происхождение с Чингис-ханом и его родом, сибирские «князья» стали заявлять, что их родоначальник Тайбуга был одним из ближайших сподвижников Чингис-хана и получил право на управление Сибирью непосредственно от него, что, безусловно, являлось сильным доводом в борьбе за власть с другими сибирскими аристократическими родами. Не довольствуясь этим, Тайбугиды возвели свою родословную к некоему хану Онсому, правившему Сибирью еще до Чингис-хана, который впоследствии убил его сына Иртышака, от которого происходил Тайбуга, давший имя династии [Ремезовская, 2005, с. 230] (см. также: [Frank, 1994, р. 9; Маслюженко, 2010, с. 12]). Таким образом, не принимая ханского титула официально, Тайбугиды «намекали» на свое ханское происхождение, неслучайно в русских летописях правители Сибири из этой династии именуются то «князьями», то «царями» [Ремезовская, 2005, с. 231–232].
Наконец, «князья» проводили совершенно самостоятельную внешнюю политику. В 1555 г. Едигер Тайбугид отправил в Москву посольство, предлагая признать вассалитет от царя Ивана IV и платить ему дань. Предложение было принято, причем Иван Грозный пожаловал сибирскому правителю не просто грамоту, а именно ярлык – т. е. ханский указ нижестоящему лицу [ПСРЛ, 2000в, с. 248] (см. также: [Трепавлов, 2008, с. 107–108]). С одной стороны, конечно, признание вассалитета и принятие ярлыка свидетельствует о том, что Едигер не считал себя полностью суверенным государем.[107] Однако, с другой стороны, сам факт перехода в подданство другого монарха без учета мнения Шибанидов, на наш взгляд, полностью опровергает мнение о том, что Тайбугиды хотя бы номинально сохраняли лояльность Чингисидам и не претендовали на верховную власть в сибирском регионе.
Естественно, в глазах ханов-Шибанидов новые сибирские правители являлись узурпаторами власти, мятежными подданными. А переговоры Едигера с Москвой, вероятно, подорвали репутацию «князей» в глазах их приверженцев: теперь и сами Тайбугиды, подобно свергнутым ханам, могли быть обвинены в нарушении и даже предательстве интересов региона! Воспользовавшись этой ситуацией, бухарские Шайбаниды, будучи старшими роственниками свергнутых сибирских ханов, оказали им поддержку войсками и оружием, что позволило Шибанидам в лице Кучума и его брата Ахмад-Гирея в течение 1555–1562 гг. разгромить и уничтожить Тайбугидов, восстановив на троне законную династию [Матвеев, Татауров, 2012, с. 33–38].
«Тираны» Ферганы и Бадахшана. Захват Тимуридами всей полноты власти в Мавераннахре и их отказ со второй половины XV в. от практики возведения на трон даже подставных Чингисидов породили прецедент, впоследствии обращенный против них самих.
После смерти Абу Саида, последнего владетеля объединенной империи Тимуридов (1469 г.) его владения оказались разделены между многочисленными потомками. Одним из них стала Фергана, где правил Омар-Шейх б. Абу Саид, другим – Хисар и Бадахшан, которым управлял Султан-Махмуд б. Абу Саид. Оба эти правителя в течение длительного времени пребывали в своих владениях, стойко отражая попытки родичей (в том числе и друг друга) захватить их уделы. Однако в 1494 г. скончался Омар-Шейх, а годом позже и Султан-Махмуд, который в 1494 г. перебрался в Самарканд (после смерти своего старшего брата Султан-Ахмада).
Правителями стали внуки Абу Саида – Бабур б. Омар-Шейх в Фергане и Султан-Масуд б. Султан-Махмуд в Хисаре и Бадахшане. Поскольку оба юных Тимурида очень скоро включились в борьбу за имперское наследство своего деда, интересы собственных регионов отошли для них на второй план. Этим и воспользовались представители местных элит, которые примерно в одно время выступили против Тимуридов и захватили всю полноту власти в Фергане и Бадахшане.
Ферганский властитель Бабур уже в 1496 г. выступил в поход на Самарканд, а годом позже сумел на короткое время захватить столицу Тимура. Вместе с ним прибыл и ряд ферганских эмиров, среди которых первенствовал Ахмад Танбал, который являлся крупным ферганским военачальником и даже некоторое время выполнял функции ее наместника в отсутствие правителя. Согласно самому Бабуру, после захвата Самарканда
Султан Ахмед Танбалу было оказано наибольшее из всех покровительство [Бабур, 1992, с. 75].
Однако не приходится сомневаться, что ферганский владетель, стремясь закрепиться на новом престоле, большее предпочтение оказывал представителям самаркандской знати (о чем он сам также пишет).
Такое положение не могло нравиться ферганским эмирам, которые не без оснований считали, что Бабур захватил Самарканд благодаря именно их помощи. Поэтому как только Бабур был вынужден покинуть Самарканд под натиском своих родичей – других внуков Абу Саида, ферганская знать во главе с Ахмадом Танбалом покинула его. Ферганский военачальник не сразу предпринял попытку захвата всей полноты власти в Фергане: сначала он попытался противопоставить Бабуру его младшего брата Джахангир-мирзу, от имени которого и стал править регионом с 1498–1499 гг. [Лэмб, 2002, с. 55–56]. Только благодаря поддержке своего дяди по материнской линии, могульского Султан-Махмуд-хана (потомка Тоглук-Тимура), Бабуру удалось вернуть себе власть, заставив Ахмада Танбала удалиться в собственные владения [Бабур, 1992, с. 76, 84–85; Мирза Хайдар, 1996, с. 210].
Некоторое время спустя Бабур примирился со своим мятежным эмиром, брат которого даже командовал одним из отрядов в очередном походе Бабура на Самарканд в 1500 г. [Бабур, 1992, с. 105–106]. Однако после того как в 1501 г. Тимурид был окончательно вытеснен из Самарканда (на этот раз уже не родственниками, а Мухаммадом Шайбани-ханом), его брат Джахангир-мирза, в очередной раз оставленный управлять Ферганой, отказался вернуть старшему брату его трон – естественно, и на этот раз решение на самом деле было принято не юным мирзой, а Ахмадом Танбалом [Там же, с. 113].
В течение некоторого времени Бабур и его сторонники пытались вернуть Фергану под свою власть, однако Ахмад Танбал, демонстрируя заботу об интересах региона и противопоставляя ее властным амбициям Бабура, не желавшего довольствоваться ферганским владением, успешно противостоял ему. Бабур надеялся на поддержку дяди – могулистанского Султан-Махмуд-хана, правителя Ташкента, однако оказалось, что последний предпочел поддержать мятежного военачальника. Дело в том, что хан и сам стремился присоединить Фергану к своим владениям, и правление там юного Джахангир-мирзы вместе с фактическим узурпатором Ахмадом Танбалом устраивало его гораздо больше, нежели пребывание на троне деятельного и воинственного Бабура [Бабур, 1992, с. 92–93]. Не последнюю роль в решении Султан-Махмуд-хана сыграли дипломатические уловки самого Ахмада Танбала, направившего Бабуру послание, в котором соглашался признать его власть, если они совместно выступят против ташкентского хана. И хотя Бабур отказался, несомненно, содержание этих переговоров было доведено до Султан-Махмуд-хана, получившего основания не доверять племяннику [Там же, с. 123]. Убедившись, что Бабур лишен поддержки, Ахмад Танбал решился на прямую узурпацию: Джахангир-мирза был схвачен им (равно как и их младший брат Насир-мирза), а сам эмир стал фактическим правителем, назначив наместниками в крупные города Ферганы своих родственников [Азимджанова, 1957, с. 53].[108]
Лишь в 1503 г. ташкентский Султан-Махмуд-хан, его брат Султан-Ахмад-хан и Бабур нашли возможность выступить против узурпатора. Ахмад Танбал пошел на очередную дипломатическую уловку, решив противопоставить двум ханам-Чингисидам еще одного потомка «золотого рода»: он отправил послание новому самаркандскому владетелю Мухаммаду Шайбани-хану, призывая его на помощь, а взамен обещая признать его сюзеренитет. Шайбани-хан не преминул воспользоваться его приглашением, и вскоре в битве при Ахси разгромил могульских ханов, которых к тому же взял в плен (Бабуру удалось бежать) [Бабур, 1992, с. 125–127; Мирза Хайдар, 1996, с. 196].
Однако Ахмад Танбал не выполнил своего обещания и не признал власть узбекского хана. Его главные соперники были разгромлены, но и потери Шайбани-хана оказались серьезными, кроме того, у него появились другие дела, которые отвлекли его от Ферганы на некоторое время. В результате Ахмад Танбал сохранил власть над регионом, и между ним и властителем Самарканда установились отношения, которые Мирза Хайдар (двоюродный брат Бабура) охарактеризовал как «волчий мир» [Мирза Хайдар, 1996, с. 206, 559]. Усыпляя бдительность ферганского узурпатора, узбекский государь формально признавал Ахмада Танбала правителем Андижана, а его братьев Байазида и Тильбе-бека – правителями соответственно Ахси и Маргинана. Но не прошло и года, как Шайбани-хан выступил в поход на Фергану [Dale, 2004, р. 127]. Впрочем, по другим сведениям, Ахмад Танбал сам оказался виноват в нападении узбеков: получив Фергану от Шайбани-хана после победы при Ахси в качестве вассального владения, он не только не соблюдал обязанности вассала, но и предпринял поход на Ташкент, только что занятый узбеками [Азимджанова, 1957, с. 56]. Тем самым это оказалось хорошим поводом для вторжения Шайбани-хана. Реальной же причиной, несомненно, была незаконность претензий Ахмада Танбала на Фергану, поскольку он не являлся не только Чингисидом, но даже и Тимуридом.
Удивительно, но Ахмад Танбал, ожидавший со дня на день нападения Шайбани-хана, не принял никаких мер по защите своих владений. Более того, накануне нашествия узбеков он затеял свару с Мухаммад-Хусайном Дуглатом и союзными ему горцами-чагираками, с которыми в течение нескольких дней вел упорные бои в горах Бадахшана. Как раз в это время ему принесли весть, что Шайбани-хан выступил на Фергану и уже подошел к Кан-и Бадаму. Ахмад Танбал немедленно свернул военные действия и поспешно вернулся в Ферганскую долину. Однако вместо того чтобы укрепить подвластные ему города, он вывел из них войска и сосредоточил все силы в Андижане.
Шайбани-хан двинулся на столицу Ферганы и приготовился к ее длительной осаде. Однако тут нервы Ахмада Танбала не выдержали томительного ожидания, и он во главе 10-тысячного отряда выступил навстречу численно превосходящим силам узбеков. Естественно, ферганское войско было разгромлено, и Ахмад Танбал с немногочисленными уцелевшими воинами вновь укрылся в Андижане. В связи с этим планы хана изменились, и он решил не откладывать захват Ферганы на будущий год, а завершить его в ближайшие же дни.
Мухаммад-Тимур-султан б. Шайбани-хан отправился на переговоры к Ахмаду Танбалу, предложив ему покориться хану и самому явиться к нему. Никаких обещаний сохранить Танбалу жизнь они не дали, но ферганский правитель, находясь в состоянии беспомощном и растерянном, все же подчинился и вместе с братьями вышел из города. Однако их всех тут же умертвили как узурпаторов, оказавших сопротивление законному монарху. Андижан немедленно перешел в руки узбеков [Мирза Хайдар, 1996, с. 160, 206–208] (см. также: [Erskine, 1854, р. 187]). Семейство Ахмада Танбала попало в плен, и на одной из его дочерей женился Джанибек-султан: Шайбани-хан пожаловал ему в управление Фергану, и этот брак должен был закрепить его легитимность именно на уровне региона, в котором были настолько сильны сепаратистские настроения [Хафиз-и Таныш, 1983, с. 88]. Для укрепления родственных связей своего семейства с ферганской знатью хан приказал также выдать Ядгар-Султан-бегим, сестру Бабура, замуж за Абд ал-Латиф-султана б. Хамза-султана (напомним, что на другой сестре Бабура, Ханзаде-бегим, был женат сам Шайбани-хан) [Муизз, 2006, с. 185].
Аналогичным образом для Тимуридов из-за их имперских амбиций оказались потеряны Хисар и Бадахшан: когда Султан-Масуд-мирза, местный правитель-Тимурид, вмешался в борьбу за самаркандский трон, фактическую власть в регионе захватил Хосров-шах. Он был родом из туркестанских кипчаков, однако в свое время примкнул к отцу Султан-Масуда, оказал ему ряд услуг, за что был возвышен им и получил обширные владения [Бабур, 1992, с. 53–54]. Пользуясь тем, что сыновья повелителя после его смерти покинули родовой удел и начали борьбу за Самарканд, Бухару и проч., Хосров-шах за короткое время сумел сосредоточить власть над Хисаром, Бадахшаном, Кундузом и Каратегином [Мирза Хайдар, 1996, с. 201]. Стремясь не лишиться своих владений, Хосров-шах пошел не просто на мятеж, но и на открытую расправу с прежними сюзеренами: в 1498 г. он приказал ослепить Султан-Масуд-мирзу, а годом-двумя позже, когда в Хисар бежал из Самарканда брат ослепленного Тимурида, Байсункур-мирза, он был отравлен Хосров-шахом.
К 1504 г. Хосров-шах стал независимым правителем Хисара, а в отношении других своих владений, Кундуза и Бадахшана, формально признавал вассалитет от Бади аз-Заман-мирзы б. Султан-Хусайн-мирзы, с которым, впрочем, постоянно воевал [Кисляков, 1945, с. 96; Туманович, 1989, с. 81, 82, 88]. Несмотря на авантюрный склад ума, склонность к интригам и вероломству (а возможно, и благодаря этим качествам!), Хосров-шах оказался неплохим правителем и за короткое время сделал свои владения процветающими. В 907 г. х. (1501/1502 г.), в эту эпоху междоусобиц и иноземных вторжений, он даже провел денежную реформу – полностью запретил обращение старых монет, заменив их на новые, собственного чекана, и упорядочил ценообразование, что вскорости привело к небывалой экономической стабильности региона [Довутов, 2006, с. 38; Шабаев, 2004, с. 256–257]. Естественно, при этом Хосров-шах не забывал собственные интересы и интересы своего семейства: своего брата Вали он назначил правителем Хуталляна, а другого брата, Баки – Чаганиана. Сам Хосров-шах накопил огромные богатства, что, в конце концов, привлекло к нему столь нежелательное и опасное внимание Шайбани-хана.
Еще в сентябре 1503 г., вскоре после взятия Ташкента, хан впервые вторгся в Бадахшан, однако поскольку в это время начались заморозки и снегопады, Шайбани-хан поспешил увести войска обратно в Мавераннахр, тем более что в этот раз лишь проверял, насколько серьезным противником окажется Хосров-шах [Мирза Хайдар, 1996, с. 202]. Результаты разведки вполне удовлетворили хана, и поэтому годом позже, после завоевания Ферганы, он снова повел свои войска на Бадахшан и вскоре без боя взял Хисар, столицу Хосров-шаха. Сам узурпатор в это время скрывался в Кундузе, где он хранил свои богатства, которые накапливал в течение долгих лет. Хосров-шах похвалялся, что с запасами, собранными в Кундузе, он сможет выдерживать осаду не менее 20 лет. Однако, услышав, что Шайбани-хан осадил Хисар, он растерял всю свою самоуверенность и бежал из города, прихватив с собой несколько телег с драгоценностями [Мирза Хайдар, 1996, с. 208]. В течение некоторого времени он скрывался у Бабура, но бежал от него, опасаясь, что тот прикажет расправиться с ним за убийство своих двоюродных братьев – Султан-Масуд-мирзы и Байсункур-мирзы. Поэтому он отправился в Герат, к своему номинальному сюзерену Бади аз-Заману, надеясь получить от него помощь в противостоянии с Шайбани-ханом. Однако Бади аз-Заман ограничился призывами к жителям Кундуза и Бадахшана встретить врага с оружием в руках, а те, не желая гибнуть за узурпатора, сдались узбекам [Бабур, 1992, с. 138; Туманович, 1989, с. 96]. Судьба братьев Хосров-шаха сложилась по-разному. Вали, правитель Хуталляна, покинул свое владение и бежал в Кабул, однако по пути был ограблен разбойниками и вынужден сдаться на милость Шайбани-хана, который приказал его схватить и казнить. Другой же брат, Баки Чаганиани, благоразумно сдался узбекам без боя, в результате чего потерял свои владения, но сохранил жизнь и впоследствии поступил на службу к Бабуру [Бабур, 1992, с. 53, 54, 140] (см. также: [Ахмедов, 1982, с. 67–68]).
Сам Хосров-шах годом позже, в 1505 г., предпринял попытку восстановить свою власть в Кундузе и Хисаре. Получив от своего сюзерена Бади аз-Заман-мирзы небольшой конный отряд, он направился к Кундузу. По пути к нему присоединялись сторонники, и в результате он довольно неожиданно для наместников Шайбани-хана оказался под Кундузом во главе значительных сил. Однако узбеки успели собрать войска и разгромили Хосров-шаха, в битве большинство его сподвижников были убиты, а самого узурпатора сбили с коня, связали и доставили в Кундуз. Его с позором провезли на осле по городу, которым он самовластно правил столько лет, затем обезглавили на кундузском базаре, а голову отправили Шайбани-хану [Бабур, 1992, с. 165; Семенов, 1954в, с. 60; Туманович, 1989, с. 97].
Однако власть узбеков в этих горных областях оказалась недолгой. Вскоре после ухода Шайбани-хана, весной 1505 г. в нескольких городах начались антиузбекские выступления. В Бадахшане был убит ханский наместник, и власть захватил некий Мубарак-шах, являвшийся потомком сановника прежних бадахшанских шахов. Аналогичное происхождение имел и Зубайр Раги предводитель восставших в Раге. В Рустаке восстание поднял бывший придворный самого Хосров-шаха – Мухаммад-курчи. Как видим, пример Хосров-шаха, в свою очередь, послужил прецедентом для других узурпаторов власти. С той только разницей, что Хосров-шаху удавалось в течение ряда лет железной рукой удерживать в повиновении весь регион, тогда как новые узурпаторы перессорились между собой и вскоре перебили друг друга [Бартольд, 1965а, с. 345; Кисляков, 1945, с. 96–97]. Только к 1508 г. ситуация в регионе стабилизировалась, когда в Бадахшан прибыл Хан-мирза, считавшийся законным наследником бадахшанского трона: его бабка по матери, Шах-бегим (мать могулистанских Султан-Махмуд-хана и Султан-Ахмад-хана) являлась дочерью Султан Мухаммада Бадахши, последнего «зулкарнайна» [Бабур, 1992, с. 164; Мирза Хайдар, 1996, с. 274] (см. также: [Кисляков, 1945, с. 96–97]). С этого времени Бадахшан вновь попал под власть Тимуридов, которые, как уже отмечалось выше, вплоть до середины XVII в. с переменным успехом противостояли натиску бухарских узбеков.
Пример с Хосров-шахом еще раз подтверждает тенденцию поддержки местным населением отдельных регионов правителей, пусть и нелегитимных, но заботящихся о нуждах и интересах региона в ущерб законным, потомственным монархам, которые жертвовали интересами подданных, пытаясь восстановить некие имперские образования, к XVI–XVII вв. уже фактически превратившиеся в фантомы. Оборона собственных владений, развитие экономики региона, противостояние внешним врагам стали представляться подданным более весомым основанием для претензий на власть, нежели высокое происхождение правителей и, как следствие, их претензии на расширение владений, что влекло постоянные траты, сокращение населения и т. д.