— К черту! Зачем мне все это? — я встала и вышла на первой же остановке. Но внезапно мне стало так жутко от мысли, что я больше его не увижу, не дотронусь до него никогда, что я застонала. На меня оглянулись. Я села в поезд и поехала к «Парку культуры»: встречу его, а там решу, что делать.
Как всегда, он опоздал. Появился безумно деловой, на меня почти не смотрел, все оглядывался по сторонам.
— Ты что, ждешь кого-то, Сережа?
— Да вот, Саша Зверев должен подойти. У него макет нового номера.
Непринужденность, с которой он это сказал, разозлила меня так, что кровь застучала в висках.
— О'кей, я вижу, у тебя есть чем заняться, — нарочито бесстрастным тоном произнесла я. — Пойду, пожалуй, не хочу вам мешать.
— Эй, ты куда? Он просто передаст мне макет и сразу уйдет.
Я буквально убежала от него, вскочив в первый же подошедший вагон.
ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Все пошло наперекосяк. Вначале Андрей — директор «Службы тыла», который завис в Москве и жил у меня на Преображенке, — напился с молниеносной скоростью и начал так буянить, что пришлось уложить его прямо в одежде в холодную ванну. Там он немного притих. Потом, когда по кругу пустили косяки, кто-то полез в комод за подушками — народу хотелось оттянуться с удобствами, в марокканском стиле — и там, среди простыней и прочего белья, обнаружился целлофановый пакет, набитый секс-игрушками.
— Эй, вы посмотрите, что тут есть! — На свет божий извлекли большой резиновый член, шары непонятного предназначения, наручники, плетку и множество презервативов всевозможных форм и цветов.
— Ну, Алиска, ты даешь! Так вот чем ты занимаешься у себя на квартире? — Берг схватил член и запустил им через стол, целясь в Таню. Таня поймала его на лету и переправила дальше. Они перебрасывали член, как мячик, из рук в руки; я же замерла в полной растерянности, пытаясь сообразить, откуда мог взяться этот пакет в доме моей бабушки. И тут до меня дошло. Некоторое время назад мама отобрала у меня ключи от Преображенки и сдала ее по рекомендации подруги одному известному профессору, который, как выяснилось позже, использовал квартиру для интимных встреч с любовницей. Что-то у них, видимо, не заладилось, он от квартиры отказался, и Преображенка опять перешла в мое полное распоряжение. Но вот кое-что от парочки осталось.
— Слушайте, а это зачем, что с ними делать? Алиса, колись, ты же специалист! — Берг держал в руках соединенные веревочкой шарики. — А они тяжелые!
— Это не мое! Мать сдала квартиру одному профессору, он здесь трахался с любовницей!
Андрей, услышав шум и крики, вылез из ванны и пришел весь мокрый в комнату, проверить, в чем дело. Он тут же получил резиновым членом по голове, его подхватили под руки и опять уволокли в ванную, где приковали найденными наручниками, отороченными розовым мехом, к раковине.
— Ребята, вы с ума сошли? Мне холодно! — вопил Андрюха, но его никто не слушал. Все были заняты бросанием водяных бомб: разноцветные, пупырчатые, в усиках — презервативы наполнили водой и пошли бросать с балкона. Не знаю, в чем там было дело — то ли высоты не хватало, то ли эти западные продвинутые гандоны были крепче наших советских, — но они не рвались при ударе об землю с таким оглушительным грохотом, как это делали отечественные, когда мы сбегали из школы и шли кидать презервативы с водой в соседнюю многоэтажку.
А начиналось все хорошо, даже чинно. Мама официально разрешила мне устроить день рожденья на Преображенке, приехала заранее вместе со мной и помогла приготовить еду и накрыть на стол. Дождалась гостей, — немного, человек пятнадцать, тщательно отобранных, презентабельных, — выпила шампанского за мое здоровье и откланялась. Она не знала, что основной поток гостей ожидается ближе к ночи: я подготовилась к празднику ударно и позвала всех, кого знала. Сколько должно прийти народу, я понятия не имела, и может ли квартира вместить всех отмечающих, меня нимало не заботило. Я не знала, придет ли Громов, с того момента, как я убежала от него в метро, мы не виделись и не общались. Я пряталась и не подходила к телефону. Конечно, я говорила ему про свой день рожденья и про планы отметить его достойно, но такую активность я развила в основном для того, чтобы Громов просто не мог не узнать, где и когда все состоится.
Народ все прибывал, а Громова до сих пор не было. Наконец я решила, что он не придет, махнула на все рукой и стала напиваться, тем более что вечер давно перестал быть томным и все больше походил на банальную пьянку, от которых меня, в принципе, всегда воротило. Но сейчас мне было уже пофиг.
— Ты посмотри, кого он привел! — вдруг прошипела мне в ухо Пален. — У него что, совсем крыша съехала, по полной программе?
Я с трудом сфокусировала взгляд и увидела две высокие фигуры, Громова и Эрнеста.
— Этого козла я не приглашала. Какого черта он приперся, он же меня ненавидит. Чтоб он подавился моими рябчиками. Если они еще остались.
— Да ты не туда смотришь! Ну же, левее, видишь? Это же та вобла из галереи!
Я не сразу заметила ее среди моих гостей, потому как половину из них я вообще видела впервые в жизни. Но точно, это была она — громовская модель из галереи. Оказывается, я рано поставила на себе крест — я еще была способна испытывать эмоции и удивляться Сережиным выходкам. Ощущение было такое, что из меня в одну секунду выкачали весь воздух и надо было вести себя очень осторожно, чтобы мое тело не слиплось, как полиэтиленовый пакет. Я попыталась изобразить улыбку, когда Шустов с воблой двинулись в мою сторону, чтобы поздороваться. Громов растворился в недрах квартиры.
— Алиса, дорогая, с днем рожденья! — Шустов настолько упивался моментом, что даже нагнулся и поцеловал меня в щеку. Удивительно, но меня не вырвало. Он выпрямился и рассматривал меня со своей обычной кривой ухмылкой.
— Вот, познакомься, пожалуйста. Это Рада, Рада — это Алиса. Ой, что же это я? Ведь вы знакомы.
— Только заочно. Мы виделись на перформансе Сергея Юрьевича, но не познакомились. Сергей Юрьевич о вас рассказывал. Когда мы с ним были на рок-фестивале, что-то там про наркотики…
— «Рок против наркотиков»? — Так вот почему он со мной не пошел, он был с ней.
— Ну да. Он вас искал, говорил, вы обязательно должны там быть и нам надо познакомиться, потому что вы — восходящая звезда журналистики. А потом на перформансе так нас и не познакомил. О другом, наверное, думал, — Рада уже скучала. Она даже не смотрела на меня, а оглядывала разгромленный стол и толпу, которая в постоянном броуновском движении перетекала из комнаты на балкон, в холл, на кухню и обратно в комнату.
— С утра ничего не ел. Мы с Юрьичем весь вечер мотались по Москве как одержимые. Я ему говорю: у Алисы начинается в шесть, — а он все несется куда-то, по каким-то делам, а какие дела, когда все у тебя? Ну ладно опоздать на час, на два, на три, но не на шесть же часов?! Я ему говорю — я есть хочу, там все съедят без нас! А он отвечает: «Не волнуйся, будет тебе дичь и индейка, Алиса мне оставит». Так что давай, звезда журналистики, неси угощение гостям. Рада, садись.
Больше всего мне хотелось ударить его по голове бейсбольной битой или, за отсутствием таковой, резиновым членом, но я понимала, что если и надо кого-то бить, то не Шустова. Кроме того, он явно ожидал от меня очередной агрессивной выходки, а доставлять ему удовольствие в мои планы не входило.
— Чувствуйте себя как дома. Угощайтесь, — я махнула рукой в сторону стола, — а я пойду посмотрю, что еще осталось.
— Пойдем со мной, — я схватила Пален за руку. Везде топтался народ, Громов на кухне вещал во всю глотку, а встретиться с ним лицом к лицу я была не готова. Кроме туалета, совмещенного с ванной, уединиться нам с Пален было негде. Анд-рюха спал в ванне, за занавесочкой, повесив голову на грудь. Я села на унитаз, Пален на край ванны.
— Что делать? Как вести себя? Притащить ее с собой на мой день рожденья ко мне домой — это что, пощечина? Идти бить ему морду, позориться перед всеми или изображать равнодушие? Ну, чего ты молчишь? Скажи что-нибудь!
— Не знаю, Бяша. Драться не надо, конечно. Но ты можешь подойти к ним и по-тихому, чтобы никто больше не слышал, попросить их уйти.
— Ты думаешь? А вдруг он откажется уходить, скажет: «Ты меня пригласила — я пришел, и никуда я не пойду, мне здесь хорошо». Тогда что?
— Ну, сама уйдешь. А я останусь за домом проследить, чтобы здесь все не разнесли.
— Вот еще! Я что, совсем больная, из собственного дома уходить? Я, по-твоему, убогая, да?
Пален молчала, в задумчивости разглядывая прикованного Андрюху.
— Бедный. Давай его вытащим, что ли? Ключ от наручников у тебя?
— Да потеряли в суматохе ключ. Как его теперь освободить, понятия не имею. Трубу придется отрывать, наверное.
— Надо воду выпустить, а то он еще утонет.
Когда я вернулась в комнату, дислокация поменялась. Шустов с Радой исчезли, ушли по-английски, не прощаясь, а пьяный Громов сидел рядом с Таней и шептал ей что-то на ухо. Таня сидела, глядя перед собой в одну точку, — думаю, что после всего выпитого и выкуренного она вообще не слышала, что он ей говорил. К ним подошел Берг.
— Ладно, мы пойдем. Тань, давай вставай. А ты, Сергей, выкури косячок. Может, успокоишься, — предложил он Громову.
— Я не курю траву. Я от нее только сплю. Бум, и отрубаюсь.
Пошатавшись по квартире, все так же не подходя ко мне, он приземлился рядом с Пален, которая пластом лежала на диване. Громов начал что-то нашептывать ей на ухо, и через несколько минут Пален, как птица Феникс, восстала из пепла. Она раскраснелась и не переставая хихикала. Когда дело у них дошло до массажа, я встала и ушла на кухню. Лампочка перегорела, и свет, падающий от тусклого фонаря за окном, лишь слегка рассеивал темноту. Мне хотелось побыть в тишине и темноте, и я согнала парочку, пристроившуюся на моем зеленом диванчике. Только я легла, пришла Пален.
— Это место занято, в ванне Андрюха, так что придется вам трахаться при всех, — сказала я.