- В послушники, ваше превосходительство, простить прошу, не заделываются... туда сам Господь приводит, а меня вот... к вам судьба привела.
- Ладно. – Ушаков все-таки суеверно перекрестился. – Хватит языком-то молоть. Так сколько лет ему, а? Девятнадцать?
- Да, ваше превосходительство.
- Все ж молод. Не оперился до конца. А опериться у меня должен, я сие сегодня твердо решил. Бестужев плохих не держит. Да еще девицу эту проворонили, сестру его... Ну, ничего, от баб морока одна, и одного Вельяминова с лихвой хватит, двух обламывать утомительно... Совсем не в дядю нравом сестра и брат... А дыбы Сашеньке все ж завтра не миновать. Право, жаль. Хотя... может, еще одумается...
И в том, что одумается, уже через час не сомневался Андрей Иванович. А дело было так...
Наденька Прокудина, привезенная Павлом Мстиславским в монастырь отца Ионы, стосковалась в затворничестве. Проживала она теперь в крохотном домике возле келий монастырских и носа не казала за порог. Приходилось довольствоваться обществом одной лишь Дашеньки, что очень скоро Наде прискучило. Тем паче, что она понять не могла, почему ее сюда запрятали, и никто вот уже сколько времени не приезжает за нею... Наталья не то, чтобы о ней забыла, но, погрузившись в свои дела и переживания, как-то не подумала о том, что мужской монастырь не лучшее место для барышни, ей казалось, что если сейчас Надя под крылышком у отца Ионы, то лучшего и желать не приходится.
Однако же совсем стосковавшись, Надежда принялась день и ночь напролет проливать слезы: и по арестованному отцу, и по милому Сашеньке, о котором ничего не ведала, и по себе самой... А когда слезы кончились, Надя в первый раз в жизни осмелилась ослушаться своего духовника. У нее были при себе средства, чтобы добраться до Петербурга, что она и решила безрассудно предпринять.
Путешествие барышни и горничной прошло без приключений, но едва лишь Надежда появилась в своем петербургском доме, как агенты Ушакова не преминули доложить начальству, что дочь Прокудина вернулась. Разозленный упорным сопротивлением Александра, Андрей Иванович едва не подпрыгнул от радости. Это была удача! - теперь Вельяминов как миленький распишется в том, что было, и чего не было...
...Александр стал надеяться на Чудо. Жадно и упорно. И когда в очередной раз повели его ночью на допрос, лишь на Чудо он и надеялся. И то, что вели по знакомому пути в кабинет Ушакова, а не в пыточную камеру, уже ободряло...
Едва он переступил порог, генерал так и впился в него взглядом.
- А мы тут вам, Александр Алексеевич, подарочек приготовили, - пробормотал он, через силу усмехаясь – Андрей Иванович скорее бы собственной персоной под кнут пошел, чем признался бы, что ему самому становится мерзко от того, что он намерен совершить.
Александр оцепенел. Возле генерала сидела бледная, заплаканная Надя. Увидев своего любимого, она вскрикнула: - Саша, Сашенька, откуда ты здесь?! – и бросилась к нему. Никто ее не удерживал. Александр, ошеломленный, молча обнял девушку, - хрупкую, перепуганную, беззащитную, - прижал к себе. Она плакала, уткнувшись ему в грудь.
- Надюша, ты-то, ангел мой... - выговорил Александр наконец, чувствуя, что сердце заходится, - ты как здесь?..
- Я домой вернулась... а тут – они... Я думала, из-за отца меня... Сашенька, чего от тебя хотят?
Александр, не отвечая, целовал ее лоб, глаза, волосы...
- Ну-ну, довольно! – раздался голос грозного генерала. – Уведите ее!
- Нет! – закричала Наденька, накрепко вцепившись в Александра. Ее грубо от него оторвали и силой вытянули за дверь. Александра тоже пришлось удерживать, чтобы он не бросился вслед за девушкой...
Когда дверь закрылась, и Вельяминов почувствовал, что хватка насевших на него стражей ослабла, он отчаянным рывком высвободился из их рук и кинулся на Ушакова. Генерал отреагировал мгновенно, от его ловкого удара в челюсть Александр отлетел к противоположной стене.
- Задушить меня хотел? – усмехнулся Андрей Иванович. – Ну, куда тебе справиться со мной? Не гляди, что я старик... Так что? Надо ли что-то объяснять, сударь? Потолкуем по-хорошему?
Александр поднимался с трудом. В глазах его стояли слезы.
- По-хорошему? Никогда!
- Думаешь, просто так любовь твою привезли сюда? Дабы тебя порадовать? Молчишь? Хорошо. Так уж и быть, еще малое время подарю... Отведут тебя сейчас в обиталище твое, ложись, спи, - если спать сможешь, зная, что красавица твоя ночь в таких же проведет «покоях»...
Александра увели. Он стискивал зубы, чтобы не разрыдаться...
Генералу нравилось все это меньше и меньше. Он не ожидал, что будет столько хлопот с этим мальчишкой. «Дипломат... твою мать!!» – выругался про себя Андрей Иванович. Вслух – не по чину.
Глава тринадцатая
Наконец - завершено
Степан Иванович Шешковский сильно задержался в учреждении. Шел он пешком домой по темноте, тросточкой помахивая, и вспоминал дела и делишки, которые в обилии навалил на него начальник. Только головой крутил, вспоминая. И Вельяминов не шел из головы. Да, сложное дельце досталось, но Андрей Иванович умен. Если только скажет мальчишка слово против Бестужева, прибавление к лопухинскому делу будет весьма увесистым, кстати, и благодарности от графа Лестока можно ожидать немалой. Но генерал-аншефу благодарность такая не к чему, он в усердном исполнении дела уже награду видит, а вот ему, Степану Ивановичу, вовсе и не помешает...
В этих приятных мыслях Шешковский забылся. Он уже не видел растворявшейся в сумерках Невской першпективы, по которой легко вышагивал, размахивая тростью. Славное обеспеченное будущее под теплым крылышком грозного для всех и милостивого для усердных подчиненных начальника Тайной канцелярии ярко рисовалось в сладких мечтаниях Степана Ивановича. Он не заметил, как остановилась чуть обогнавшая его карета, и очнулся только, когда кто-то крепко стиснул его локоть, а затем ему наглухо зажали рот. Степан забился в руках злоумышленников, пытался что-то промычать, взывая к Богу, к милосердию нападавших, а также к состраданию мимо проходящих (он не видел, что таковых, увы, не было), но уста его зажали еще крепче, так что он едва не задохнулся. Меж тем другой нападавший связывал ему руки за спиной. В таком неприглядном виде бедного Степана Ивановича поволокли к ожидавшей карете. Здесь его кинули на подушки сидения, причем какая-то дама быстренько придвинулась к окну, давая пленнику место, складки ее черного платья, колыхнувшись, задели колени Степана. Лицо дамы скрывала густая вуаль. Человек, кинувший Шешковского в карету, спокойно уселся рядом с ним, и Степан Иванович оказался между ним и таинственной дамой. О том, куда делся второй нападающий, Шешковский не задумался, а этот второй был уже на козлах и что было силы погнал лошадей. Степан открыл рот, который уже никто не затыкал, хотел произнести что-то страстное, исполненное достоинства и презрения к своим похитителям, но вместо этого у него вдруг вырвалось громкое:
- А-а-а-а!!
Женская ручка в перчатке тут же вынырнула из складок платья, и зажатый в ней пистолет уперся прямо в висок бедного Степана Ивановича.
- Замолчите! – было сказано одно слово лишь приглушенным женским голосом.
Степан мгновенно повиновался. Заговорил мужчина, у которого шляпа была надвинута на глаза так, что тень от широких полей скрывала лицо:
- Степан Иванович, не бойтесь и не кричите. Зла мы вам не желаем.
В этот миг Шешковский вспомнил наконец что он агент грозного государственного учреждения и начал делать то, с чего должен был начать с самого начала: он попытался вернуть себе утраченное хладнокровие и принялся лихорадочно соображать, что бы все это значило. Но все его усилия вылились в полувнятное бормотание:
- Кто вы и что вам угодно?
Дама лихорадочно дернулась, пистолет описал полукруг перед носом Степана Ивановича, что отнюдь не способствовало возвращению ему бодрости, и тут же ее молодой страстный голос прерывисто произнес:
- Нам угодно знать, где Александр Вельяминов.
Степан вздрогнул.
- Кто это такой, не знаю... – забубнил он.
С другой стороны сжали локоть так, что Степан вскрикнул.
- Отвечайте на вопрос, сударь, - было сказано Павлом Мстиславским. – Мы, конечно, не имеем чести состоять на службе в вашем родимом учреждении, а потому не будем применять к вам хорошо известных вам способов развязывания языка, однако, ежели я вам сейчас просто морду набью... Прошу прощения, сударыня!
Степану такая возможность очень не понравилась, однако отвечать он не спешил. Он переводил разговор с мужчины на даму, и вдруг широко ухмыльнулся.
- Значит, вы не подумали о том, что придется отвечать перед его превосходительством, Наталья Алексеевна Вельяминова? Да-да, это – вы, как бы вы не закрывали лицо и не изменяли голос! Больше просто не кому. А вас, сударь, я не имею чести знать, но, думаю, для Андрея Ивановича не окажется слишком трудным...
- Погоди, Андрею Ивановичу твоему еще призраки с того света являться будут! – прервал его Павел Дмитриевич. – И тебе того ж не миновать, славный ты ученик. Но сейчас, запомни, не на твоей стороне сила! Сейчас я буду тебя допрашивать. Слышал? Отвечай – куда запрятали Александра Алексеевича? И – за что?
Шешковский нервно заерзал на сидении. Ему было страшно. Но мысль о том, что, если он сейчас выкупит свободу ценой откровенности, то завтра ему придется объясняться с прямым начальством, была еще страшнее. Он молчал. И разглядывая в полумраке кареты через вуаль его лицо, Наталья усмехнулась.
- Александр у них – теперь сие ясно как день.
- Я этого не говорил! – взвился Шешковский.
- Считайте, что сказали, - усмехнулся, в свою очередь Павел. – Да, да, сказали, и генерал-аншеф обратному явно не поверит.
- Да я вас сейчас... – эх, руки-то связаны. – Трое на одного! Разбой, безззаконие... ох! благородные господа, да еще дама – слабый пол... Какое бесстыдство, Бога не боитесь...
- Кажется, сейчас он начнет проповедовать Христовы заповеди, - пожала плечами Наталья. – Степан Иванович, да очнитесь, наконец. Ведь вы даже не знаете, куда мы вас везем.