«А вон там старуха стоит – всем фак показывает!» – захохотала веселая дама в норке. – «Где, где?» – «А вон там! Ой, такая бабка крутая!» Молодая женщина, прикрыв лицо дочери рукавицей, быстро, пригнувшись, уходила из опасного места.
Я постояла, помахала, замерзла и ушла.
А лук потом поджарила. С картошечкой. Под водочку. И вспоминала лозунг двадцатых: «Товарищ, не пей! С пьяных глаз ты можешь обнять классового врага!»
А вы пойдете держаться за руки 26 февраля?[3]
Карна и Желя[4]
Сходила на рынок за всякими безбожно дорогими продуктами к новогоднему столу. Осетрина горячего копчения, народные соленые грибы и прочее. Картошка по цене кумкватов. Крабы.
И, придя домой, обнаружила, что все на месте, а вот соленые бочковые огурцы особой прекрасности и крепости пропали. Просто исчезли. А ведь я помню, как я их засовывала в сумку на колесиках, на самое дно, рядом с клюквой и хреном. Они никуда не могли деться, но вот делись.
Это, конечно, кармическая потеря, и я приемлю ее с кротостью и смирением. Я завтра пойду и куплю их наново. Но Господь! Ты удивляешь меня. Почему соленые огурцы? Я понимаю, отбери у меня камчатских крабов, первые пальцы, чищеные, в стеклянной банке, – слова не скажу! Действительно безобразие – так зажраться. Отними осетрину (хотя ее очень, очень жалко, но именно потому и отними). Даже соленые белые грузди – кандидаты на утрату.
Но бочковые огурцы, всего-то по 120 рублей кило. Ты чего?..
…Я знаю, вас волнует пропажа моих огурцов и возможные причины моей иовизации.
Что ж. Расчехляю гусли и не без трепета начинаю рассказ.
Пришла я на рынок, где меня уже ждали торговцы, знавшие мою историю. Ибо огурцы не покидали рынка.
Отступление: рыночные торговцы делятся на три категории.
Первая, самая богатая, – насельники крытого рынка. Это Кавказ – в основном мусульманский: фрукты и трава, – и Средняя Азия – сухофрукты, специи, фасоль; это творог-сметана из частных хозяйств, в нашем случае из Псковской области и из Гатчины; это мед и постное масло, которому не место в мороз на улице; это бакалея (чай и др.), лепешки, какие-то жуткие «новогодние вкусняшки», это мясо и колбасы.
В мясе просматривается четкое разделение на птицу-яйца и собственно red meat и кости. Как-то я видела на Сытном такое объявление: «Для торговли яйцом куриным требуется продавец с артистическими способностями». Это, например, как? Я скажу как. В советское время в Москве на проезде Серова стоял такой продавец на тротуаре, раскинув свой лоток, и зазывал: «А вот кому яйца свежие, ночные, молодежные»?
Народ смеялся, подходил и брал. Действительно, яйца были из совхоза «Молодежный», все остальное относилось к артистическим способностям.
(Это, кстати, на заметку молодежи, спрашивающей, а вот как же это, секса в Советском Союзе не было? Расслабься, молодежь, тебя, как всегда, обманули; секс и шутки по поводу секса в Советском Союзе были, вот ничего другого не было, а секс был. И ты, молодежь, есть продукт этого бурного, никогда не прекращавшегося секса. Однако я отвлеклась.)
Ну, еще в крытой части рынка стоят русские бабы, перепродающие икру/рыбку копченую, и другие – бабы общесырные и масляные. Рыбные бабы – самые толстые люди на рынке. Почему? не знаю.
Вторая категория – люди, сидящие в полуоткрытых ларьках и торгующие всем москательным товаром, тапками, синтетическими халатами, «элитной одеждой», заметаемой сухой снежной крупкой, удлинителями, в которые не влезает вилка, и таблетками от комаров. Это товар челноков. В ногах у продавцов всегда стоят обогреватели, так что они могут жить вечно и сидеть дешево.
Третья же категория – самая аутентичная и самая морозоустойчивая. Это люди открытых дощатых прилавков. Это народ.
Сумерки, пронзительный ветер, снег то примется мести, то остановится, руки без варежек превращаются в красную растрескавшуюся кору, ни огня, ни сугрева. Благодаря модернизационным инициативам президента Медведева сегодня еле-еле рассвело к полудню, но даже в слабом свете декабрьского дня трудно прочесть текст на ярлыках – почем там ваши соленья, грибы, домашнее квашенье? Народ, в толстых ватниках поверх зипунов, подпрыгивает и переговаривается посиневшими губами. «Почем ваша клюква?» – слова уносятся порывом ветра. У этих продавцов есть поразительное свойство: они уговаривают тебя купить товар подешевле, потому что он вкуснее. И дают попробовать, и правда, вкуснее тот, на который они указали. Отчего так, я не знаю, но полагаю, что стратегия продавцов этого типа – установление дружеских отношений, подманивание на сладенькое. Уже позже, когда ты станешь лучшим другом и согласишься крестить детей, придет обман, подсовывание гнилого товарца, клятвы, голубые глаза и биение себя в грудь.
Я народ не идеализирую. Я его люблю черненьким.
(Подвид этого народа, чуть в стороне, также заметаемый снегом, торгует водопроводной арматурой и книжками о принцессах и подвигах Сталина. Эта часть народа мне мало известна. Которые с книжками – это часто опустившаяся низовая интеллигенция: спившиеся школьные учителя, преподаватели гражданской обороны и тому подобные мужчины. Эти люди ничего не производят, не собирают, не квасят, не солят. Они сокрушаются о гибели империи.)
Вот я вошла в рыночные ворота, и весть о Женщине, Забывшей Свои Огурцы, немедленно пошла передаваться из уст в уста: от продавцов мотыля и опарыша – к продавцам сердца свиного и голени индюшачьей – к войлочным тапочкам – повдоль батареек и фонариков – мимо половичков и одеялок с тиграми анфас – к грибному и огуречному, окоченевшему, но зоркому народу.
– Баба Лиза! – закричали грибные, обхлопывая себя рукавицами. – Твоя женщина пришла! Которая кило огурцов!
Клюквенные махали мне рукавами, приветствуя.
Из-под еловых ветвей в розницу вынырнула баба Лиза и побежала к своим будто бы точным весам.
– Вчера бежала я за вами, бежала, все ноги стерла, – рассказала баба Лиза. – Прямо сердце захолонуло. А вас и след простыл.
– Как вы на таком ветру целый день? – спросила я.
– Такая жизень наша страшенная, – с удовольствием сказала баба Лиза.
Обретя огурцы и дав народу пищу для разговоров, я пошла себе в задумчивости в крытую часть, рассуждая про себя о том, к чему мне было ниспослано испытание и как технически оно было осуществлено.
Ну, технически оно было осуществлено методом отвода глаз и построения ложных воспоминаний. Потому что я прекрасно помню, как я укладывала огурцы в розовом рыночном пакетике на самое дно, рядом с банкой для рассола, а сверху положила баночку народного хрена, бесстрашно натертого лично бабой Лизой в рамках ее страшной жизни. А еще сверху встало ведерко с грибами и сбоку, чтобы не помялась, клюква. И вот все это был морок. Сон. Фата-моргана.
А в чем был смысл, в чем было задание? Зачем меня вернули на рынок?
На рынке ко мне подошла продавщица дорогих фруктов:
– Вот скажите, Путина переизберут?
– Не сомневаюсь, – сказала я.
– Но как же нам жить? – воскликнула она. – Мы абхазы, как нам жить?
Я не смогла усмотреть ясной связи между избранием Путина и абхазскими проблемами, для этого, наверно, нужно было быть Глебом Павловским или, на худой конец, Кургиняном, но кто бы по доброй воле стал Кургиняном? Огурчики свеженькие, которые она мне предложила, стоили 600 рублей. Были и по 250, но вялые.
– Так что же он, навсегда? – волновалась она.
– Думаю, да, – сказала я, вычисляя, сколько я готова отдать за два огурца для крабового салата.
– Так что же русский народ, он не встанет с колен?! – крикнула женщина.
– Не встанет, – заверила я. – Давайте мне мандаринов кило.
Купила и пошла себе мимо торговца, у которого мандарины брала вчера.
– Паччему не у меня сэводни?? – со злобой крикнул он и убил взглядом. У него была своя рыночная стратегия.
Что из этого предназначалось для меня? Какую роль мне предлагалось сыграть? Когда я добралась до дому и распаковала покупки, соленых огурцов опять не было.
Нигде.
В принципе тут не так далеко есть Псково-Печер-ский монастырь, можно было бы туда быстренько съездить поклониться. Но до Нового года не обернусь. Посмотрела «огурец» в Гугле. «Евреи плакали, вспоминая о дынях и огурцах египетских (Чис. XI, 5)». Не то. Мне нужна славянская мифология. Огурца не нашла. Нашла только Карну и Желю. Славяне, похоже, по огурцам не горевали.
…Карна и Желя в совокупности на слух дают холодец.
И люди в нем актеры
Вся наша Новослободская улица уставлена профессиональными попрошайками.
Некоторых я уже узнаю – они годами стоят беременные, жалобно скривив лицо, либо сгорбились над картонкой «подайте сыну на операцию». Одна, хроменькая, как-то стояла с детской колясочкой, в которой никого не было – так, тряпки. Протянула ко мне дрожащие руки – и, жалобно: «доченька, Христом прошу…» Я сунула руку в сумку (о этот миг надежды, да?), достала телефон и направила камеру на колясочку. С криком «ёб твою мать!» хроменькая обрела ноги и бросилась прочь, обогащая прохожих всеми словарными статьями, собранными Плуцером – Сарно и запрещенными Думой нашей народной, ненаглядной.
Есть одна бабка – крепкая, в сапогах «резиновые с золотом», любит располагаться у моего подъезда, прислонившись к водосточной трубе. Люблю, возясь с ключами, поговорить с ней. Если она принесла картонку с сыном и операцией – спросить, что оперировать будем, где и почем. Если у нее образовалась голодная дочь с больными внучатами – расспрошу, отчего она покупает себе юбки с люрексом (торчит из-под рубища), а не печет дома доступные пироги из дешевой муки «Предпортовая». Если просит безадресно – предлагаю ей вынести мой мусор на помойку – нетяжелый, и нести всего метров 150, а я бы заплатила рублей десять; право, не пожалела бы десятки.
Грязная ругань из уст милой бабушки скрашивает мои серые будни.